Тот самый пулеметчик, поддерживавший меня издали, оказался двумя разными людьми, которые остались на месте даже после попытки подавить их ракетами. Первый стрелял одной рукой, а затем его сменил контуженный, который и сам потерял сознание ненадолго, а когда очнулся — продолжил вести огонь. При этом с ними был третий человек расчета, помогавший перезаряжать и державший ленту — тоже раненный.

Героически сражались и расчеты остальных дотов, и экипаж противолодочного корабля, и взвод СС, который вначале дрался против самого большого вражеского отряда, а потом перешел в контратаку и зачистил побережье. Солдаты в городе, как немцы, так и хорваты, действовали сообща и весьма храбро, один хорват принял смерть героя, накрыв собой гранату.

Однако все эти отважные люди оказались в моей тени. Во-первых, потому, что они были лишь обычными людьми, каждый делал что мог — но мои возможности оказались выше, и именно перед моим отелем количество мертвых ацтеков на единицу площади было самым высоким. Во-вторых, я сражался прямо перед высококлассной камерой, которая запечатлела все мои маневры, перекаты, меткую стрельбу и жонглирование гранатами.

В-третьих, власти Сплита предприняли все возможное, чтобы привлечь к моему сражению максимум внимания. Все же, в паре отелей погибли люди, что было очень плохо, и потому боец, отразивший атаку в одних трусах, стал для них спасением, который отвлек внимание публики от жертв. Феноменальная победа одного солдата против шайки убийц в доспехах была действительно фантастикой.

Дошло даже до того, что начали снисходительно посматривать и на германцев вообще. Вы там, говорите, уберменши, да? А слабо в одних трусах перестрелять нахрен толпу бронированных ацтеков? Может, это на самом деле не германцы — вершина эволюции, а хорваты?

Словом, все шло к небывалому торжеству национального духа и к решительной победе националистически настроенных сил.

И вот когда наконец-то сообщили, что хорват-супергерой пришел в себя, к нему поперлась вся верхушка — с помпой, с армией журналистов и репортеров.

И вот генерал Павелич приветствует героя в прямом эфире…

…И тут героический хорват, защитник отечества и спаситель нации, оказывается немцем.

Шесть букв, вторая «и», но не «фиаско»?

Немудрено, что генерала Павелича хватил инфаркт на месте, притом настолько обширный, что спасти его не удалось. Полчаса спустя лидер оппозиционной партии осознал свою бесповоротную политическую смерть и выбросился из окна собственного кабинета, а члены партии принялись жечь партбилеты.

После этого главная оппозиционная партия Хорватии, вставлявшая палки в колеса Рейху и вермахту оказалась уничтожена почти в физическом смысле слов, и в последующие несколько дней по стране прокатилась волна самоубийств наиболее патриотично настроенных членов националистского крыла. А все остальные просто заткнулись в тряпочку, потому что вести разговоры в националистическом ключе стало непопулярным и неблагодарным занятием. В стране установился практически однопартийный режим, потому что остальные партии, помимо правящей, были невелики и их противоречия касались в основном того, как делать, а не что делать, де-факто все они рассматривают Рейх как поставщика оружия, специалистов и опору. Вскоре прокатилась новая волна демонстраций — теперь уже от правительства требовали поработать над увеличением присутствия вермахта в Хорватии, и самым популярным лозунгом стала фраза «Нет «уберов» — нет голосов!»

События вызвали определенный резонанс, и в самом Рейхе меня снова вспомнили. Майерлинг даже показал мне сатирическую газету с карикатурой, на которой несколько комично выглядящий Имлерих диктует указ: «Весь персонал посольства в Хорватии уволить! Эти дармоеды двадцать лет не могли сделать то, что сделал всего один морпех! И да, посольство в Швейцарии тоже уволить нахрен: отправим туда Нойманна на лыжах покататься, это будет дешевле!». А в самом углу кабинета стоят два мрачных генерала вермахта, и один другому говорит: «Хорошо, что фюрер не догадался отправить Нойманна в Америку — иначе мы бы стали безработными».

Что до меня, то я уже на второй день начал самостоятельно передвигаться и пошел на поправку. Все эти события отразились на моем благосостоянии очень хорошо: я получил почетное гражданство Хорватии, стал почетным гражданином Сплита и получил в подарок относительно небольшой, но элитный особняк вместе с землей, на которой он стоит. Юрист, который оформлял все это, объяснил мне, что почетные граждане Сплита не облагаются налогом на жилье. Эта льгота распространяется только на одно жилье, если у меня их два или больше, и избежать налога на землю, на которой построена нежилая недвижимость, тоже нельзя. Однако при этом привилегия передается по наследству, закрепляясь за последним домом, где я обитал, и мои потомки смогут обитать в том особняке даже много поколений спустя, не платя налог на недвижимость. Печаль-беда, я не собираюсь задерживаться в Хорватии и мне некому передать особняк в наследство.

Однако я особо не радовался. При всей моей антипатии к Рейху и вермахту я оказал им громадную услугу, и мне теперь остается только надеяться, что для Хорватии эта услуга будет не медвежьей.

А еще чуть позже на меня свалилась действительно печальная новость: в числе погибших оказался и Владимир Нестеров.

Когда все началось, он отреагировал совсем не так, как я: если я попытался поскорей покинуть опасное место и был вынужден принять бой просто потому, что убежал не в ту сторону, Нестеров остался в своем номере. Из окна, выходящего на пляж, ему было очень хорошо видно начало атаки, и он сделал самое большее, что мог: позвонил в штаб морской пехоты и связался с Майерлингом.

В то время как хорваты наперебой вызывали свое командование, Нестеров сообразил, что немецкие подразделения получат данные с опозданием и через «испорченный телефон», и исправил ситуацию. Оставаясь у окна в своем номере, Нестеров примерно шестьдесят секунд был глазами Майерлинга, успел передать ему состав, вооружение и характер действий противника и сообщал обо всех изменениях в обстановке. Именно благодаря ему немецкие части в городе успели подняться по тревоге, выйти на позиции и перехватить бегущих через полуостров к внешнему побережью налетчиков, тем самым сведя к мимнимуму жертвы среди мирного населения.

Однако при попытке накрыть залпом пулеметную точку на крыше ацтекский наводчик ошибся с прицелом и часть ракет, довольно слабых, попала в фасад отеля, а может, это был умышленный залп с целью убить побольше людей. Один из снарядов влетел прямо в окно Нестерова и он погиб, не сойдя с боевого поста.

Эта смерть меня глубоко огорчила: мало того, что у меня была надежда как-то решить с его помощью собственные проблемы, я испытывал к Владимиру определенную симпатию. Моя интуиция меня не обманула, вот только я убедился в том, насколько он достойный человек, когда его самого в живых уже нет.

И вот теперь я валяюсь в госпитале на правах самого важного пациента, мне улыбаются и строят глазки медсестры — но на душе у меня погано.

Беда не только и не столько в том, что мой потенциальный план побега накрылся — я-то найду новый путь, не вопрос.

Вопрос в том, куда бежать и зачем? Как жить в мире, где в любой момент может всплыть в самом неожиданном месте толпа кровожадных ублюдков и забрать тех, кто тебе не безразличен? Поселиться в степи? Вендиго можно повстречать и там, красные уроды периодически подбрасывают новых взамен перебитых.

Вообще-то мне известен аналог ситуации: было дело, тут неподалеку, в соседнем мире, творилась подобная херня. Плавало мудачье на подлодках, летало на самолетах с крестами, бомбило, обстреливало, все такое. Как жить в таком мире, ответ нашелся быстро: сравнять с землей, перепахать танками, закатать в гумус и установить свой флаг на чужой рейхстаг. И все, с тех пор ситуация вошла в берега. Отучили, как говорится, страдать фигней, выбили всю дурь вместе с дерьмом, популярно разъяснили, что быть плохими людьми очень больно — а те урок усвоили, теперь ведут себя как цивилизованные люди, и сами живут-поживают, и другим не мешают…