Спасение души и тела моего в руке божией, и да простит он мне, если я доставил Пьеро слишком много забот, – сам я до сего часа своим браком доволен, но не могу не чувствовать иногда укоров совести и сомнений, не погрешил ли я перед господом, поступив против воли такого отца, как мой.
8 июня того же года Филиппо Буондельмонти женился на дочери Луки, сына Мазо Альбицци[227], и я, присягнув сначала в Санта Либерата, был избран посредником в этом деле со стороны Филиппо, а Аламанно Сальвиати – со стороны Луки.
В том же году я крестил дочь Пьеро Франческо, нотариуса во Флоренции; крестили ее сер Джованни Лапуччи и я.
В июне 1507 года я крестил старшую дочь Бернардо, сына Андреа Карнесекки, которую назвали, кажется, Мария; крестили ее Принцивалле, сын Луиджи делла Стуфа, Антонио, сын Луки и внук Мазо Альбицци, Антонио, сын Антонио Гонди, и я. В том же году, 29 декабря, я крестил у Пандолъфо, сына Пьеро Джованни Риказоли, старшего сына, названного Андреа; крестили его Джованни, сын мессера Гвидо Антонио Веспуччи[228], Бенедетто, сын Филиппо Буондельмонти, и я. В том же году, 7 февраля, я крестил у Джованни, сына Альбертаччо Альберти, сына, названного Пьеро; крестили его Антонио Франческо, сын Луки Антонио Альбицци и я.
В том же году мне, вместе с другими гражданами, три раза поручено было синьорией сопровождать во дворец послов: первый раз мессера Джулио Серучато из Неаполя, который направлялся из Испании в Неаполь и должен был проездом исполнить поручение к синьории; второй раз мессера Джироламо да Кампо Сан Пьеро и мессера Джованни Франческо Альдобрандини, двух влиятельнейших граждан Болоньи, которые ехали ораторами в Рим и хотели посетить синьорию; третий раз мессера Джан Марко Медичи и мессера Боно, приехавших послами от Лукки. Упоминаю об этом, чтобы не говорить о том же в другой раз, если мне еще раз будут поручаться такие дела.
В том же году я дважды выступал поручителем: первый раз за Паоло, сына Пьеро Веттори[229], второй раз за Пьеро, сына Франческо Hepли; упоминаю об этом в надежде, что они воздадут мне тем же, если мне придется когда-нибудь быть на их месте; если же я еще буду в жизни поручителем, то говорить об этом не стану, раз я уже сказал об этом для той же цели.
В том же году я крестил дочь Пьеро Каппони[230], которую назвали Сельваджа; крестили ее Алессандро, сын Джованни, внук Танаи Нерли и я. В том же году происходили выборы в цехах; я был выставлен цехом суконных торговцев (Calimala) и цехом менял (Cambio), и меня выбрали консулом по цеху торговцев при первом же голосовании; однако мне не было еще тридцать лет, и занять должность я поэтому не мог.
В том же году я был избран адвокатом подестерии и лиги Кьянти с жалованием восемнадцать скуди; хлопотал об этом избрании маэстро Франческо Пьероццо ди Вьери, тогдашний подеста, и сер Джованни, сын Франческо ди Пандо из Кастеллины, и его родные; этот сер Джованни жил у нас в доме и учил грамматике меня и всех моих братьев.
В том же году в коммерческом суде все ученью юристы Флоренции собрались для выбора заседателя; больше половины голосов присутствующих было подано за меня, и я был избран тринадцатью черными записками из пятнадцати.
22 мая 1508 года был объявлен мой брак с Марией Сальвиати; правда, об этом уже несколько месяцев говорилось в городе во всеуслышание, все считали дело решенным, так что можно было говорить о нем открыто; упоминаю об этом дне, потому что я тогда впервые ее увидел. Дай, господи, чтобы это случилось в час добрый, и пошли нам спасение как души, так и тела.
В том же году, в первые дни июня, когда по приказанию коллегии восьми был схвачен мессер Пьеро Лодовико да Фано, тогдашний флорентийский подеста, и по делу его было созвано совещание[231], я был призван в нее вместе со многими учеными юристами и первыми гражданами Флоренции, среди которых был и мой отец; там не было никого, кто бы не оказался по крайней мере на десять лет старше меня; упоминаю об этом, так как я первый раз был тогда на заседании пратики.
Помню, как в том же году, 1 августа, я крестил сына Бартоломмео Джерини, флорентийского нотариуса, которого назвали Антонио; крестили его мессер Луиджи Веллути, Рафаэлло, сын Раниери Джуньи, и я.
Помню, как в том же году, 2 ноября, после богослужения в церкви Сан Броколо, я был обвенчан с женой моей, Марией, в доме отца ее, Аламанно Сальвиати, и сделал это тайно, чтобы избежать пересудов и сплетен, обычных в таких случаях почти о каждом сколько-нибудь известном человеке; и в тот же вечер мы обменялись кольцами, чему свидетелем был сер Джованни Карсидени.
Помню, как в том же году, в воскресный день ноября, поздним вечером, в дом мой верхом и без огней приехала жена моя, Мария; на следующее утро дали завтрак для самых близких родных; это было сделано, чтобы устраивать как можно меньше празднеств и торжеств, ибо время было такое, что все лучшие и мудрые люди неохотно задавали пиры.
Помню, как 22 декабря того же года подтвердил я, что мной получено от Аламанно Сальвиати в счет приданого названной Марии, моей жены и его дочери, одна тысяча сорок неполноценных флоринов; в действительности я уже раньше получил наличными тысячу флоринов, переданных отцу моему, Пьеро, и уплаченных через банк Панцани, и, кроме того, еще двести флоринов, ценившихся гораздо выше. По договору между нами я не был обязан брать в счет двух тысяч флоринов больше двухсот флоринов наличными деньгами; поэтому Аламанно внес мне только эту сумму; кроме того, было мне предоставлено на три года право пользования его домом на улице Сан Броколо, в котором обычно жил мессер Франческо Гуальтеротти, а сумма, остающаяся до двух тысяч флоринов, должна была поступить на мой счет; дело в том, что девушка должна была получить из Monte девятьсот шесть флоринов процентных денег, которые, однако, еще не наросли и поэтому нельзя было их признать; между тем признание двух тысяч флоринов обязывало платить налог. По условиям нашего договора Аламанно должен был взять приданое из Monte, и приходилось платить налог еще до того, как проценты нарастут.
Делалось это не для того, чтобы принести ущерб городу, а для того, чтобы не платить налог с двух тысяч девятисот шестидесяти флоринов, потому что в действительности их было не больше двух тысяч. Присутствовал при этом отец мой, Пьеро, и оба мы за величину приданого поручились; в тот же день Микеле да Колле, который был со стороны Сальвиати, уплатил налог с одной тысячи сорока флоринов, а сер Джованни Лапуччи составил акт о приданом; 5 февраля я получил извещение, что приданое больше двух тысяч десяти флоринов и что налог с него не уплачен; 24 февраля соответствующие инстанции признали меня правым шестью черными записками.
Помню, как в январе этого года заключен был с лукканцами союз на три года, и так как надлежало отправить в Лукку посла, чтобы принести им поздравление и вместе с тем последить, как они ведут себя в пизанских делах, я выступил, по указанию Якопо Сальвиати, соискателем этой должности при выборах в коллегии восьмидесяти[232] и в первый раз в жизни предложил себя на место посла; так как ни я, ни другие не имели успеха, то в конце концов избран был мой отец, Пьеро, собравший больше половины голосов, а на его место выбран был впоследствии Джованни Баттиста Бартолини.
Помню, как 13 февраля того же 1508 года капитаны больницы дель Чеппо, которых насчитывается двенадцать человек, состоящих в должности пожизненно, должны были доизбрать в свою среду еще двух капитанов вместо умерших Нери Ринуччини и Джованни Минербетти, и на выборах присутствовало восемь капитанов, так что требовалось получить семь черных записок, и выбранными оказались Томмазо Спини и я, по указанию тестя моего, Аламанно Сальвиати. Должность была малозначительная, но избрание это было почетным, если иметь в виду высокое положение людей, в обществе которых нам предстояло быть, именно Доменико Мацинги, Пьетро Ленци, Джоваккино Гуаскони, Никколо дель Неро, Алессандро Манелли, Бартоломмео Бенчи, Джованни Баттиста Бартолини, Аламанно Сальвиати, присутствовавших на выборах; Адовардо Каниджани и Бартоломмео, сына Паньоццо Ридольфи. Я получил семь черных и одну белую записку, которую подал Джоваккино Гуаскони. При первом голосовании избран был Томмазо Спини, я же и другие подверглись этому испытанию три раза; так как никто не получал требуемого большинства, а у меня, было две трети голосов и нехватало одного, то меня единственно выставили вновь, и я прошел восемью черными записками; говорили, что Алессандро Манелли, подавший сначала белую записку, подал потом черную.
