Все это старец Паисий говорил от Богоносных отцов братиям со слезами, убеждая их, дабы понуждались с горячим усердием к исполнению заповедей Христовых. Ибо все его учение, болезнование и попечение (о братиях) направлялось к той цели, чтобы все вообще, всем сердцем и всею душою хранили заповеди Божии, дабы время, данное от Бога на покаяние, не прожить в нерадении и не остаться бесплодными. В конце же поучения старец всегда прилагал и некоторое нравоучение об исправлении случавшихся между братиями погрешностей. Ибо он, более иных страстей, особенно боялся совращения с пути истины и падения юных и злолютой страсти сребролюбия, лучше же сказать — златолюбия и веществолюбия — корня всех зол, как сказано в Божественном Писании (1 Тим. 6, 10); почему и почти на всяком поучении приводил в пример Ананию и Сапфиру. Ибо он достоверно наперед знал, — о чем и весьма скорбел, — что если эта злолютая страсть любоимения воровски войдет в его братство, и если увлекутся ею любители ея: то заведенное им общежитие немедленно разорится до основания; что впоследствии и случилось. В самом деле, открыто и дерзновенно говорить — это твое, а это — мое, и иметь собственность, и каждому заботиться о себе и питаться, не есть ли это всесовершенное разорение единодушного общежития. Потому еще издавна в монастырях Драгомирне и Секуле, предохраняя братию (от упомянутой страсти), он прикровенно обличал их; и, показывая путь делания заповедей Христовых, часто со слезами увещевал их говоря: Братие! если будете усердно понуждаться к чтению Отеческих книг, и чрез содержащееся в них учение всегда себя исправлять и разогревать (души свои), по сказанному: согреяся сердце мое во мни, и в поучении моем разгорится огнь (Пс. 38, 4): также если будете понуждать себя к прилежному молению на всякий день со слезами пред Богом и к деланию святых Его заповедей: то подастся вам от Христа Бога теплое усердие и ревность. И пусть никто не говорит, что невозможно на всякий день плакать. Ибо говорящий сие говорит и то, что невозможно и каяться на всякий день. И таковые извращают и самую заповедь Господню, как говорит Божественный Симеон Новый Богослов.
Прежде же всего этого должно вам, братие, несомненно, с твердою верою и теплою любовию, приступить ко Господу, и, по слову Его, всесовершенно отречься мира сего и всех его красот и сладостей, а еще и своей воли, и своего рассуждения, и быть нищими духом и телом. И таким образом возжется в душах совершенных святая ревность. По времени же, при возрастании сего делания, подадутся от Господа, по мере делания, слезы, плач и малая некая надежда в утешение души; а потом алчба и жажда правды, то есть разженное усердие, дабы ко всем заповедям Его направляться (Пс. 118, 128), как то: к смирению, терпению, милосердию и любви ко всем, в особенности же к бедствующим душевно, также и к больным (телом), злостраждущим и престарелым, что все, по Божественному апостолу, суть плоды Духа. И чтобы сносить немощи ближняго, и полагать душу свою за брата, и претерпевать случающиеся искушения, то есть обиды, поношения, укоризны, досаждения, и от всей души прощать друг другу всякия огорчения и оскорбления, и чтобы любить врагов, благословлять клянущих вас, добро творить ненавидящим вас, и молиться за творящих вам напасти, — все суть верховные заповеди Христовы. Ко всему этому и чтобы мужественно и со благодарением претерпевать находящие и телесные многоразличные искушения: немощи, болезни, раны, лютые и безутешные временные злострадания ради вечного спасения душ своих. И таким образом вы достигнете в мужа совершенна, в меру духовнаго возраста исполнения Христова (Еф. 4, 13). И если пребудете в таком самопонуждении, то устоит и общежитие это до тех пор, пока Господь восхощет. Если же вознерадите о том, чтобы внимать себе, и о чтении книг отеческих, то отпадете от мира Христова и любви, то есть от делания заповедей Христовых, и водворится между вами мятеж, молва и неустройство, душевное смущение, малодушие и безнадежие, друг на друга роптание и осуждение. И за умноженение сих беззаконий иссякнет любы многих (Мф. 24, 12), вернее же сказать, мало и не всех. И если так это будет, то вскоре разорится и общежитие это, сначала душевно, а по времени и телесно.
Этими и подобными им весьма многими наставлениями старец Паисий издавна, как сказано, со слезами предохранял всех, малых и великих, молил и увещевал твердо и всею душою держаться тихого, мирного и любовного, по заповедям Христовым, жительства. И такое имел он дарование, что словами своими и самого унылого мог воздвигнуть к ревности, и печального утешить. А когда не мог иного, весьма смутившегося и скорбящего душею, умиротворять словами, такого уверяя, со слезами увещевал и утешал, говоря, что радуется Господь о его покаянии, и убеждал иметь твердую надежду на милосердие Христово; иного же наконец в потребностях утешал своею щедродательностию. А где было нужно, обличал, запрещал, умолял, отлучал и долготерпел. По многократном же повторении сих способов, если иной не исправлялся, такого удалял (из обители). И так, к одному только ожесточенному, самочинному и развратившемуся, с прещением гнева Божия, относился он строго-взыскательно, как об этом выше кратко сказано. Тут он являлся, как некий грозный судия, гневаясь на такового, пока не смирится и покается; и тогда утешал его, наставляя и вразумляя ко исправлению с любовию и со слезами. И никто не отходил от него не исцеленным.
О гневе же своем сам старец одному духовному брату, на вопрос его, ответил так: а что я с гневом укоряю вас, то дал бы Господь и вам иметь таковой гнев! Ибо я поставлен в необходимость противиться стремлениям каждого из вас; и пред иным показываться имеющим гнев, которого, по благодати Божией, я никогда не имею, а пред другим плакать, дабы тем и другим, или, как говорит апостол, десными и шуиими доставить вам пользу. Быть же рабом страсти гневной да не будет мне! Подобным образом и когда говорил что в нравоучение братиям, возбуждая в них любовь и дерзновение к нему, часто так беседовал: не хочу я, братие, чтобы кто меня боялся, как какого страшнаго властелина; но чтобы все любили меня, как и я люблю вас о Господе, как моих духовных чад.
Скажем и о рассуждении сего пастыря духовнаго. Такой установлен был в его братстве порядок, чтобы всякий духовный отец объяснял ему о всяком брате, которого сам не мог умиротворить, и о причине его смущения. Причины же скорбей приключались братиям, как человекам, таковые: друг другу прекословия, укоризны и досаждения, и подобное сему. И когда какой-либо брат, одержимый скорбью, входил к старцу в келлию, старец уже уразумевал, что у него на сердце; и вскоре, преподав ему благословение, сам, предваряя его, начинал беспрерывно беседовать к нему, не давая самому ему говорить; и сладчайшими и утешительными словами своими далеко отводил ум его от постигшей его скорби. Во время же своего беседования старец всматривался в лице онаго брата и замечал устроение его нрава, разум и послушание. И если брат был человек разумный, то старец имел обыкновение высказывать ему что-либо высокое, и затем приводил толкование онаго Богоносными отцами. К сему прилагал и еще нечто более высокое, и так удивлял и утешал его душу, что тот от радости духовной вменял все мирское — славу, радость и скорби в мерзость и мечту. Если же брат был простец, то речь свою к нему старец заимствовал или от обычных дел, или от святаго послушания, и своими дивными словами восхищал ум его от скорби, и этого опять так утешал, что он от радости духовной укорял и себя и приключившуюся ему скорбь. А потом брат, или тот или этот, войдя в себя, и ощутив свою душу исполненною мира и радости духовной, бывшие же смущение и скорби исчезнувшие как дым от ветра, уже ни о чем не вспоминая, но приняв от старца благословение, отходил в радости, благодаря Бога. О, Божественная мудрость и любовь сего блаженного отца! Призывал брата не с тем, чтобы укорить его или побранить, или подвергнуть запрещению, но дабы утешить его, и умиротворить душу его и сердце. А как и что можно сказать о его сладкоречии? Ибо все его духовные дети готовы были повседневно стоять пред ним неотступно, дабы наслаждаться зрением светлого его лица и сладкою его беседою. Потому и все братия, малые и великие проводили дни свои в глубоком мире, любви и радости духовной. До девятого часа (вечера) двери у старца никогда не затворялись. Ибо иные приходили к нему по причине телесных потребностей, а другие с нуждами душевными. И с одним старец плакал; а утешив его, с другим радовался, как будто и скорби никакой не имел. По душевному своему устроению старец был, как незлобивое дитя, по истине бесстрастный и святой муж. Никогда не видели его скорбевшим о чем-либо вещественном, хотя бы и важная какая случилась убыль. Тогда только он скорбел, когда видел какого-либо брата, в чем-либо преступающего заповедь Божию, особенно по произволению. Ибо и за одну малейшую заповедь Владыки Христа старец готов был душу свою положить и говорил: пусть все наше (приобретение) разорится, пусть погибнет и дело какое-нибудь; только бы соблюдены были нами заповеди Божии, и ради их души наши.
