II.
Бэтси попрежнему жила в своих номерах на Моховой и попрежнему работала над переводами для "Севернаго Сияния". Острый период своего горя она уже пережила и теперь относилась к Покатилову почти равнодушно, хотя его редкие визиты стоили ей каждый раз тяжелой душевной борьбы. Попрежнему на Моховую ходили "газетные старички", чтобы отдохнуть здесь от понесенных забот и треволнений. С старческою болтливостью они разсказывали все, что накипало на душе, особенно по части своих литературных дел. Симон Денисыч заметно постарел и опустился, хотя ни одним словом не выдавал своего семейнаго горя. Этот стоицизм очень нравился капитану, который любил пускаться в разныя туманныя аллегории на нравственныя темы. Однажды, когда Бэтси после одного из покатиловских визитов чувствовала себя особенно скверно, к ней заявился oncle Николай Григорьевич. -- Узнаёте?-- спрашивал он, грузно входя в маленькую гостиную Бэтси. -- Извините, ах, да, теперь я узнала! Как вы, однако, изменились, Николай Григорьевич... уж не больны ли вы? Oncle действительно сильно опустился за последнее время и часто говорил, что ему скоро пора ликвидировать свои дела; он заметно начал горбиться и потерял военную выправку, но одевался попрежнему с маленькою небрежностью. Прием Бэтси заставил oncl'я печально улыбнуться. -- Мои шестьдесят лет стоят сами по себе хорошей болезни,-- ответил он с улыбкой.-- Говоря правду, я действительно болен: душа болит... Вот что, голубушка Лизавета Ивановна, гоните вы меня прямо в шею, ежели я вам мешаю; я ведь так, ни зачем прибрел. Просто хотелось отдохнуть в вашей келье... Знаете, есть такие медведи, которые во-время не залягут в берлогу и бродят по лесу зимой; их зовут "шатунами". Ну, и люди есть "шатуны", а из них первый -- ваш покорнейший слуга. Только медведи-шатуны отличаются превеликою злостью, а я -- добрый человек. Послушайте, что же вы, в самом-то деле, церемонитесь со мной? Эйн-цвэй-дрэй -- и я исчезаю... -- Нет, зачем же, я совсем не гоню вас, а, напротив, рада... -- Вот это не хорошо, Лизавета Ивановна, что вы до сих пор врать не научились: сказали против совести и сейчас покраснели... А это к вам очень идет. Вот и книжечка там у вас, и тетрадочки... Послушайте, возьмите меня в число своих учеников. Я когда-то порядочно знал по-английски, а теперь начинаю забывать... Oncle вообще обладал способностью располагаться в чужих квартирах, как у себя дома, а в келье Бэтси он чувствовал себя особенно хорошо и без всяких церемоний попросил чего-нибудь поесть. Такое поведение сначала произвело неприятное впечатление на немножко чопорную англичанку, но oncle просто подавил ее своим безграничным добродушием и какою-то особенною, старческою грустью; он разсказывал ей такие смешные анекдоты и любовался, как Бэтси напрасно удерживалась, чтобы не расхохотаться в присутствии полузнакомаго человека. Для перваго раза они чуть даже не поссорились: oncle сказал несколько своих обыкновенных комплиментов, которые неизменно повторял всем знакомым дамам, и Бэтси огорчилась не на шутку. Это уж окончательно развеселило хандрившаго старика, и келья Бэтси огласилась его раскатистым, громогласным хохотом. -- Женщина, которая не выносит комплиментов -- величайшая редкость,-- заявил oncle, вытирая слезы.--Это уж ни на что не похоже!.. Все женщины требуют, чтобы мы их обманывали на каждом шагу... ха-ха!.. Знаете ли вы, Лизавета Ивановна, что такое комплимент? Это -- ходячая монета, которая открывает нам доступ одинаково ко всем женщинам а вы обижаетесь. -- Я думаю, Николай Григорьевич, что мы в этом случае никогда не поймем друг друга; -- Радуюсь за вас, хотя и не имел дурного умысла, когда машинально повторил несколько общепринятых глупостей. Что же вы не гоните меня? К вам очень идет, когда вы сердитесь. -- Послушайте, я действительно начинаю думать, что вам лучше уйти. -- Вот как! Нет, я не уйду, Лизавета Ивановна, пока вы меня не простите. Oncle окончательно вошел в обстановку Бэтси, как самый близкий человек. Сначала Бэтси это было неприятно, а потом она начала бояться oncl'я, подозревая его в каких-то дурных замыслах. Для нея ясно было только одно, именно, что прежний порядок ея жизни нарушался в самых своих основаниях, и она даже не находила средств бороться с наступающим неприятелем, быстро завладевшим всею территорией. Конечно, и раньше у нея постоянно бывали капитан и Симон Денисыч, которых она про себя называла "газетными старичками", но они держали себя всегда в известных границах вежливости и не позволяли ни малейшей выходки, на какую имеют право совсем близкие люди: старцы были вежливы, внимательны, откровенны до известной степени, и только. А этот oncle с перваго раза начал величать Бэтси голубушкой. Оставалось только для довершения скандала газетным старичкам встретиться с oncl'ем у Бэтси носом к носу, что и не замедлило произойти, когда однажды oncle самым безсовестным образом напросился пить кофе. Бэтси только-что принялась за необходимыя приготовления к этой церемонии, как в коридоре послышались знакомые шаги, и в передней показался капитан. Бэтси, проклиная безсовестнаго oncl'я, принуждена была познакомить своих гостей и чуть не сгорела от стыда. -- Очень приятно, очень приятно,-- добродушно басил oncle, крепко пожимая руки журналиста.-- Мы немножко знакомы... Капитан, вы не желаете ли кофе? Голубушка Лизавета Ивановна, соблаговолите уж нам, старикам, покрепче. Опять "голубушка"! Бэтси возненавидела это проклятое слово, которое когда-то так любила. Капитан в это время многознаменательно закрутил свой белый ус и уперся глазами в угол. От Бэтси не ускользнуло это движение глубокаго удивления, и она почувствовала себя глубоко несчастной. Впрочем, кофе прошел самым веселым образом, потому что oncle болтал за четверых, и капитан перестал дергать себя за усы. Однако, когда гости удалились и Бэтси осталась одна, раздумавшись, она горько поплакала, хорошенько сама не зная, о чем. Ужо в следующий раз она непременно выгонит этого безсовестнаго человека вон, потому что это, наконец, невозможно, решительно невозможно. Еще смеет называть голубушкой, отвратительный человек!
III.
Поступок Юленьки совсем обезкуражил Калерию Ипполитовну. Все предшествовавшия неудачи носили временный характер, и зло было поправимо, но настоящее горе являлось безысходным. Как это могло случиться? Конечно, Юленька была немножко эксцентричная девушка, это -- правда, но, вместе с тем, это такая холодная и расчетливая натура, вылитая grande mère Анна Григорьевна. И вдруг... Калерии Ипполитовне начинало казаться, что ея собственныя дела совсем-было поправились и Симону Денисычу уже обещали отличное место на уральских заводах, как случай с Юленькой разрушил все. Да, теперь ей никуда носа нельзя было показать. Заметим кстати, что никакого места Симону Денисычу не "выходило", как говорила Улитушка, а все это являлось только плодом разстроеннаго воображения, той idée fixe, которой жили все "короли в изгнании", ждавшие непременно "места". Дальше, так как по логике Калерии Ипполитовны, а с ней вместе известнаго большинства, в каждом деле непременно должен быть личный виновник, то она, прежде всего, и принялась разрабатывать эту благодарную тему. Юленька была молода и неопытна, следовательно должна быть та рука, которая толкнула ее в пропасть. Сначала Калерия Ипполитовна обвиняла во всем Бэтси, которая могла иметь дурное влияние на Юленьку уже своею личной безпорядочною жизнью, потом эта несчастная встреча с Сусанной и, наконец, этот пример с вертушкой Инной,--все виноватые были на-лицо. Калерия Ипполитовна горько плакала, представляя себе дочь жертвой, да, именно несчастною жертвой, выкупившей своим позором преступления других. Всякие хлопоты по личным делам были оставлены, потому что теперь не для кого было хлопотать. Калерия Ипполитовна окончательно заперлась в своих номерах и свободное время проводила в обществе Зинаиды Тихоновны, которая теперь в номере Мостовых сделалась своим человеком. Дамы коротали свое время обыкновенно за кофе с патентованным средством от мигрени и разставались с румянцем на щеках. "Короли в изгнании" знали давно, что Калерия Ипполитовна и Зинаида Тихоновна попивают, и удивлялись, как Симон Денисыч не прекратит подобнаго безобразия. Швейцар Артемий буквально торжествовал и нарочно стучал ногами, когда проходил мимо дверей московскаго номера. Знали об этом дворники дома, почтальон, лавочник, прачка, городовой, стоявший на углу, швейцар Григорий из номеров Баранцева и т. д. А героини этой молвы, по свойственной всем героиням разных происшествий близорукости, совсем не желали ничего ни видеть ни слышать и продолжали "упражняться в коньячках", как говорил штык-юнкер Падалко. Калерия Ипполитовна отводила душу с Зинаидой Тихоновной и откровенно разсказывала ей историю своих злоключений. Зинаида Тихоновна слушала с замиравшим сердцем, умилялась, качала головой и даже вытирала глаза платком. -- Зачтется это вам, Калерия Ипполитовна... все зачтется!-- говорила кронштадтская мещанская девица и сейчас же приводила массу самых неопровержимых фактов подобнаго зачета.-- Терпи час, а царствуй год. Настоящая вы мученица, Калерия Ипполитовна, ежели поглядеть в источности... А что касается Юлии Симоновны, так оно, конечно, материнское сердце, вчуже жаль, а тут своя кровь... да... И то сказать, бывают нехорошие случаи в мещанском звании, где девчонки вертятся без призора, а тут такия воспитанныя барышни... Нет, ума не приложу я, Калерия Ипполитовна!.. В сущности, из некоторых дипломатических соображений Зинаида Тихоновна не договаривала всего, что думала, потому что хотя, конечно, Калерия Ипполитовна совсем утихомирилась, а все-таки, неровен час, скажи ей, а она взбеленится. Бес болтливости, однако, так и подмывал мещанскую девицу, и роковое словечко много раз висело у нея на самом кончике языка, пока однажды она как-то нечаянно выболтала, наконец, все на чистоту. -- Гляжу я на вас, Калерия Ипполитовна, как это вы мучаетесь,-- брякнула Зинаида Тихоновна "в откровенность",-- и жаль мне вас, потому как совсем вы напрасно эту самую муку принимаете на себя... Это я относительно Юлии Симоновны... -- Что вы хотите этим сказать, Зинаида Тихоновна? Разговор происходил за кофе, и обе дамы были уже в настоящем градусе. Калерия Ипполитовна сидела на диване в довольно небрежной позе с разстегнутым воротом домашняго платья. Зинаида Тихоновна помещалась в кресле и потягивала кофе с коньяком, заложив ногу за ногу. -- Уж вы меня извините за мою простоту,-- тянула Зинаида Тихоновна, придвигаясь вместе с креслом к самому лицу своей собеседницы.-- Давно я хотела сказать вам, да все как-то не смела... Только единственно от сожаления к вам говорю, потому не могу видеть, как вы тоскуете да маетесь ежечасно. Конечно, я не ученый человек, Калерия Ипполитовна, а людей всяких, слава Богу, нагляделась-таки... да. Даже, можно сказать, через плепорцию нагляделась, тоже немало горя да стыда на свою голову приняла, ну, чужое-то горе и понимаешь по своей ноте. Теперь взять вас: конечно, убиваетесь вы, потому как единственная дочь и всякое прочее. Не то думали, как растили ее-то. Да... А только я вам, Калерия Ипполитовна, так скажу, что Юлия Симоновна весьма даже оправдать себя могут, потому как уж такое, значит, нынче время пришло, что все перемешалось, у кого какая честь. Только от своей глупой доброты говорю, Калерия Ипполитовна. Ну, а Юлия Симоновна умныя барышни, надо честь отдать, и сообразили по своему: что-де я дурой-то буду в девках сидеть да жениха ждать, возьму свою часть, и конец тому делу. Какие женихи по нынешнему времю, Калерия Ипполитовна? Знаем мы их: ежели богатый, так до зла-горя измотается с французинками, ну, а потом и женится на воспитанной да богатой девице, бедный, тот околачивается больше около чужих жен да около богатых вдов и тоже женится на богатой. Вот дело-то какое, а хорошия-то девушки сиди да посиди... Это как?.. Нашу княжну Инну взять, да мало ли их? Воспитанныя, красивыя, молодыя, а так, на мещанский манер ушли... Ну, Юлия Симоновна и сообразили: возьму свою часть с Теплоуховым, а потом все мое будет. Как Теплоухов умрет, за любого князя может выйти, да еще честь честью выйдет-то, а потом черкнет за границу или на Кавказ, и поминай как звали. Притом, Юлия Симоновна весьма ловкую механику подвели под эту самую Сусанну Антоновну... ей-Богу! Попрыгает-попрыгает Юрий-то Петрович, а без Теплоухова недалеко ускачет... да-с. Вы теперь и подумайте, Калерия Ипполитовна: может, Юлия-то Симоновна поумнее нас с вами дельце сделали, а что она не в законе, так это самое пустячное и нестоящее дело. Эти соображения произвели на Калерию Ипполитовну громадное впечатление. Сначала она обиделась, потом заплакала и кончила тем, что как-то вся опустилась. Мещанская логика проникла в глубину сердца и подняла там целый ворох дремавших житейских соображений. В самом деле, жизнь идет на выворот, и мораль давно потеряла всякое значение на базаре житейской суеты. Она, Калерия Ипполитовна, знает ведь давно по своему личному опыту все это и обвиняет дочь. Если все в жизни идет на выворот, что же делать и кого обвинять? Может-быть, действительно: Зинаида Тихоновна права, как ни тяжело с этим согласиться. С другой стороны, являлась подкупающая мысль: Юленька отмстила и Сусанне и Доганскому. Это тоже верно. Теперь оставалось только ждать, как эти ненавистные люди пройдут обязательныя ступени своего падения и кончат позором. Да, они должны этим кончить, в этом не может быть сомнения. Чем дальше думала Калерия Ипполитовна в этом направлении, тем больше соглашалась с Зинаидой Тихоновной относительно "своей части". Ее смущало теперь только то, как посмотрит Симон Денисыч на эти соображения, а бедный старик сильно горевал, и Калерии Ипполитовне было его жаль. Ей хотелось его утешить, ободрить, поднять духом. Сознание, что, в довершение всего, Симон Денисыч мучится за чужую дочь, которую считает своей, создавало для Калерии Ипполитовны целый ряд тайных мук, и она даже начинала думать о смерти. Нет такой тайны, которая рано или поздно не открылась бы, а тут все шансы для этого: Доганский продолжает преследовать Юленьку своими нежностями, Юленька уже давно знает все, maman, Улитушка... Не раз в голове Калерии Ипполитовны являлась дикая мысль разсказать все мужу и этим снять с своей души тяжелый камень, но к чему это могло повести? Мало ли темных дел сходит на нет только благодаря времени? Симон Денисыч скоро заметил на себе последствия такого душевнаго состояния жены. Она сделалась к нему необыкновенно внимательна, предупреждала все его желания и вообще совсем переменилась в обращении, так что Симону Денисычу делалось даже совестно: сама Леренька и вдруг ухаживает за ним. Раньше Калерия Ипполитовна делала все по-своему и никогда не советовалась с мужем, а теперь вступала в длинные переговоры с ним о каждой мелочи.-- "Как ты думаешь, Simon?.. По-твоему, не лучше ли так сделать?" Ободренный таким вниманием, Симон Денисыч советовался с женой относительно разных сомнительных случаев. Вообще начиналась совсем другая жизнь, удивлявшая обоих. В это время и Сусанна переживала самое тревожное время, потому что ея отношения к Чарльзу готовы были каждую минуту кончиться кризисом, и она в каком-то ужасе хваталась за все средства, чтобы удержать молодого человека хоть один лишний день. Но стоило им остаться одним, как сейчас же вспыхивала самая горячая сцена: Сусанна осыпала своего любимца градом упреков, а Чарльз или упорно отмалчивался, или начинал говорить дерзости. За последние два года из юноши Зост превратился в солиднаго молодого человека; вытянутое белое лицо было опушено золотистыми баками, небольшие усы сделали незаметным главный недостаток -- прикрыли короткую верхнюю губу, открывавшую великолепные, чисто-английские зубы, которыми Бэтси всегда так восхищалась. Зост теперь уже серьезно помогал отцу в его занятиях, хотя между ними существовало глухое и сдержанное недовольство, причиной котораго служили отношения Чарльза к Сусанне: упрямый старик всего один раз имел серьезный разговор с сыном по этому поводу, не имевший успеха; поэтому отец и сын, работая вместе, упорно отмалчивались. -- Эта женщина тебя погубит!-- говорил старик Зост.-- Но я тебе не дам ни гроша, и тогда посмотрим, как она тебя выпроводит в шею... Этого разбора женщины везде одинаковы. Но ожидания старика Зоста не сбылись: Чарльз никогда не требовал лишних денег, кроме жалованья, и работал основательно, хотя не оставлял своих визитов на Сергиевскую улицу. А между тем человек, которому отдавалась Сусанна с такою беззаветностью, давно не любил ее, и эта связь продолжалась только в силу привычки. -- Я сделала ошибку с первой нашей встречи,-- часто повторяла Сусанна ему в глаза.-- Нужно было скрывать свое чувство, нужно было обманывать на каждом шагу, унижать и тянуть душу, а я своими руками разбивала собственное счастье... Одним словом, я должна была поступать с тобой так же, как я держу себя со всеми другими. Все это Сусанна повторяла Чарльзу в глаза, хотя молодой человек с вполне организованным характером и оставался таким же равнодушным, точно разговор шел о ком-то постороннем. -- А!.. я понимаю вас!-- горячилась Сусанна.-- Вы жаждете разнообразия, как все другие... вам скучно со мной, потому что есть другия женщины, да? И вы ни одну из них не полюбите, потому что... потому что вы -- животное! Я ненавижу вас, Чарльз. -- К чему волноваться?-- отвечал в таких случаях выдержанный молодой человек.-- Необходимо всегда сохранять светлую голову, а в критических случаях в особенности. -- Ты просто глуп, милый мой! Когда Чарльз вставал, чтобы уйти, Сусанна принималась осыпать его самыми безумными ласками, чтобы удержать около себя хоть один лишний час.
