III.
В доме Доганских Покатилов сделался своим человеком с поразительною быстротой. -- Ну, брат, ты того...-- добродушно заметил однажды oncle Покатилову, как-то пряча глаза.-- Браво, того... -- Чего? -- Помнишь турецкую пословицу: "прежде, чем войти, подумай о выходе"? Покатилов засмеялся и тихо проговорил: -- Oncle, голубчик, мне отсюда никогда не выйти... Понимаешь, никогда! -- Да ведь это ни к чему не поведет, глупый человек. Ты не знаешь их хорошенько... да и она совсем не такой человек, какою ты ее представляешь себе: это мраморная статуя. Ах, молодость, молодость! Схвативши себя за голову и не слушая дяди, Покатилов повторил: -- Я не знаю ничего! Я не знаю ничего! Сближение произошло с такою быстротой, что сама Доганская несколько раз спрашивала себя, как это могло случиться, тем более, что при ближайшем знакомстве Покатилов ей понравился гораздо меньше, чем вначале, когда она расплакалась перед ним, как девчонка. Покатилов был не так умен и проницателен, каким он показался ей в первый раз, притом в нем было что-то такое тяжелое и неискреннее, как и в остальных. По наружности он тоже не нравился Доганской, как человек, уже поживший в свою долю. Но, вместе с этим, она скучала, когда Покатилов не показывался несколько дней, и сердилась на него за всякие пустяки. У него было одно незаменимое качество: он всегда чутьем понимал всякое настроение Доганской и умел попасть ему в тон. Изучив ея вкусы, привычки и слабости, Покатилов сумел окружить свою богиню настоящею атмосферой тех ничтожных услуг, какия не забываются избалованными женщинами, хотя в то же время он часто выводил ее из терпения и даже в глаза говорил очень смелыя дерзости. Но, что бы ни говорил и что бы ни делал Покатилов, он помнил всегда одно золотое правило, что женщины не прощают только одного, скуки. Доганская не могла теперь сделать шага, чтобы не посоветоваться с Покатиловым, который, кажется, знал решительно все на свете, начиная от духов ylang-ylang и кончая модными чайными передниками по английской моде. Главное, у Покатилова был замечательно развитой вкус по части дамских нарядов и всевозможных обстановок, так что Доганская не шутя советовалась с ним во многих случаях. Покатилов выбирал ей кружева для утренних костюмов, покупал меховую болгарскую шапочку, самовар из полированной меди с серебряными выкладками, английские башмаки для гулянья пешком и т. д.; он знал толк в турецких коврах, в кружевах, в разных стилях домашней обстановки и мог указать решительно все, где и что найти, так что даже сам oncle, порядочно знавший Петербург, должен был спасовать. Покатилов умел приходить и уходить во-время и всегда приносил с собой запас самых свежих новостей. -- Вы для нас, Роман Ипполитыч, настоящий клад,-- несколько раз фамильярно говорил Доганский.-- Скверно только одно: Сюзи влюбится в вас, и нам, пожалуй, придется стреляться. -- Нет, это, кажется, не опасно,-- ответила Доганская в том же шутливом тоне: -- Роман Ипполитыч не знает самой простой истины, что женщина никогда не полюбит человека, который слишком угождает ей во всем... Тебе, Юрий, это хорошо известно, потому что в свое время ты, кажется, пользовался большим успехом у женщин. -- Да, да, совершенно верно, Сюзи... Вот, молодой человек, учитесь, как жить на свете. Женщина -- это вечная загадка. -- Вам, кажется, не приходится учить друг друга,-- заметила Доганская. Доганский улыбнулся, посмотрел на жену и на Покатилова и с разстановкой проговорил: -- Знаете, что мне иногда кажется?.. Одним словом, когда я возвращаюсь домой слишком поздно, я начинаю громко разговаривать сам с собою и стучать ногами с самой передней. Доганский иногда позволял себе подобныя грубыя шутки, и его лицо принимало неприятное, фальшивое выражение, как у лошади, которая прижимает уши. Подобныя плоскости коробили Покатилова каждый раз, но Доганская относилась к ним с тем равнодушием, с каким выслушивают на улице непечатныя слова. Это удивляло Покатилова, и он раз откровенно спросил Доганскую: -- Неужели вас не возмущают подобныя остроты, Сусанна Антоновна? -- Меня?.. Да ведь Юрий такой человек... Одним словом, мне как-то все равно, что бы он ни говорил, да мы и не поймем никогда друг друга. Собственно такое равнодушие нравилось Покатилову, как самый верный признак того, что Сусанна Антоновна совсем не любит мужа, но вместе с тем ему иногда казалось совсем другое, и он начинал переживать муки и терзания всех безнадежных любовников. Вообще, многое в поведении Доганской для Покатилова представляло загадку: то она относилась к нему, как к своему человеку, и часто, когда они разсматривали кружева или материи в магазинах, их руки встречались и лица были так близко, что Покатилов чувствовал теплоту дыхания Сусанны, то она начинала вдруг сторониться от него и точно боялась подать руку без перчатки. Ревновать Доганскаго к его жене, пожалуй, не было причины, потому что дома он являлся гораздо больше гостем, чем oncle или Теплоухов, которые располагались в квартире Доганских совсем по-домашнему. Как сам Теплоухов, так особенно его поведение для Покатилова являлись какою-то необяснимою нелепостью, не укладывавшеюся ни в какия рамки. Он являлся к Доганским аккуратно каждый день к завтраку и оставался до вечера, а иногда проводил и весь вечер. Это был замечательно молчаливый и скромный субект, на котораго как-то никто не обращал внимания, а всех меньше сама хозяйка. Случалось иногда так, что в течение целаго дня Теплоухов не произносил ни одного слова: молча здоровался, когда приезжал, молча завтракал, молча сидел где-нибудь на диване, прикрывшись газетой или книгой, и молча уезжал домой. Доганская так привыкла к его молчаливому присутствию, что совсем не замечала его, делая свое ежедневное дело: принимала гостей, ездила за покупками, играла на рояле, ссорилась с прислугой, капризничала, работала какую-нибудь глупую дамскую работу и т. д. Покатилов тоже скоро привык к нему, хотя заметил с перваго раза, что Теплоухов все время следит за каждым шагом Доганской с настойчивостью сумасшедшаго. -- Этот Евстафий Платоныч для меня как бельмо на глазу,-- вырвалось однажды у Доганской в присутствии Покатилова.-- Если бы вы знали, как я иногда ненавижу этого идиота и, вместе, как я его боюсь! -- Неужели он был всегда таким?-- спрашивал Покатилов. -- С перваго дня нашаго знакомства... Это просто ужасный человек!.. А между тем, что говорят о моих отношениях к Теплоухову... Вот можете передать папе и Калерии Ипполитовне, в качестве очевидца, какия наши отношения. Покатилов не верил в этом случае Доганской, и его грызли самыя тяжелыя сомнения относительно той роли, какую "ужасный человекь" играл в загадочной жизни Доганских. Достаточно сказать только то, что этот владелец банкротившихся Заозерских заводов получал около трехсот тысяч ежегоднаго дохода и жил как скряга: не держал даже повара и торговался с извозчиками из-за каждаго пятачка. Вместе с тем, этот же самый Теплоухов кончил университет, потом учился где-то за границей и вообще был очень образованный человек, постоянно следивший за всеми выдающимися новостями науки и литературы. Его домашняя библиотека, составленная из самых ценных и редких изданий, стоила несколько десятков тысяч. Однажды, когда Покатилов по своей фельетонной привычке начал вкривь и вкось толковать о каком-то экономическом вопросе, Теплоухов неожиданно заговорил и очень основательно разбил огорошеннаго фельетониста по всем пунктам; Доганская посмотрела на своего огорченнаго поклонника с тонкою улыбкой, чем Покатилов был окончательно сконфужен и неловко замолчал, а "ужасный человек" опять погрузился в свою дремоту. Интимныя собрания в квартире Доганских, о которых говорил еще Брикабрак, очень интересовали Покатилова, но он не получал приглашения принять участие в них, между тем oncle и Нилушка Чвоков были давно в числе избранных. Однажды Покатилов, желая выведать кое-что от oncl'я, стороной завел речь об этих собраниях, но oncle расхохотался, как сумасшедший. -- Государственными делами, батенька, занимаемся... да!-- разсказывал oncle, продолжая хохотать.-- Как же... Все ведь толкуют о наших собраниях. Ну, угадай, чем мы занимаемся?.. Ха-ха... Столы, голубчик, вертим и насчет животнаго магнитизма сеансы устраиваем, хотя это величайший секрет, но я вполне надеюсь на твою скромность. Это все Теплоухов колобродит... Богомолов и Нилушка Чвоков бывали у Доганских не особенно часто: у каждаго дела было по горло. Нилушка гремел по ученым обществам, писал газетныя статьи в защиту протекционизма и вообще распинался, как говорил про него oncle; Богомолов был занят мансуровскою опекой, которую взял на себя. Мансуровские заводы находились в неоплатном долгу у казны, и все это вопиющее дело точно заблудилось в дебрях всевозможной канцелярщины, так что распутать его являлось героическою задачей. Нужно было спасти хотя что-нибудь от грозившаго заводам краха, и Богомолов лез из кожи, чтобы пробиться сквозь опутавшую его канцелярскую паутину. Сам Мансуров, неглупый и очень добродушный человек, относился к своим делам с каким-то непонятным равнодушием, что постоянно выводило Богомолова из терпения. Мансуров получил в наследство после отца целых пять отлично устроенных заводов, но, пока он достигал совершеннолетия, заводы не только потеряли всякую производительность, но при помощи разных опекунов и попечителей обросли долгом в пять миллионов. Как это случилось, где виноватые,-- теперь трудно было разобрать, а Мансуров пользовался опель маленькими средствами, едва достававшими ему на самое скромное существование в меблированных комнатах Квасовой. Богомолов задыхался в этом деле, где счет шел на миллионы. Доганская интересовалась деятельностью Чвокова и Богомолова, внимательно следила за газетами и даже раза два, в сопровождении Покатилова, посещала техническое общество, в котором шли оживленные дебаты по вопросам протекционизма и Нилушка Чвоков являлся настоящим героем дня. Раз она читала вместе с Покатиловым одну хлесткую статью, написанную Чвоковым, и статья, видимо, ей очень понравилась. -- А вы как находите?-- спросила Доганская Покатилова. -- Эта статья сама но себе написана образцово, но Нилушка пересолил,-- ответил Покатилов, откладывая газету. -- Именно? -- По-моему, он не понял своей задачи и слишком откровенно выложил все, что у него лежало на душе, а это, по меньшей мере, не тактично. Все равно, если бы человек, котораго вы видите в первый раз, подробно начал разсказывать свою биографию... Да и самая исходная точка у Нилушки не верна: с противниками нужно сражаться их собственным оружием. -- А как вы поступили бы на его месте? -- Да как обыкновенно поступают в таких случаях... Прежде всего, я напечатал бы целый ряд статей в защиту свободной торговли, но эта защита стоила бы поражения: во-первых, вы выбиваете противника из его позиции уже одним тем, что по внешней форме защищаете его дело, а во-вторых, в вашей власти та специальная аргументация, которая затушевывает самые слабые пункты... Одним словом, тут очень много ходов и выходов. -- Отчего же вы сейчас не приведете в исполнение этого плана? -- Очень просто: такая уличная газета, как "Искорки", сама по себе не может иметь значения, а потом, если бы я и повел это дело, то повел бы его от своего имени, как самостоятельное и ответственное лицо. Доганская молчала. Они сидели вдвоем в ея заново отделанном будуаре, где все, до мельчайших подробностей, было устроено по указаниям Покатилова. Короткий осенний день был на исходе, и в окно глядела наливавшаяся в воздухе сероватая мгла. -- Хотите, я устрою вам это дело с газетой?-- тихо проговорила Доганская после длинной паузы.-- Т.-е., я хочу сказать, что мы затянем в это дело Теплоухова... Ведь все это в его интересах, следовательно он должен и платить, а потом разсчитаетесь с ним как-нибудь. Вот вам и случай, о котором вы как-то говорили... Как видите, у меня память недурная. Покатилов поцеловал у Доганской руку и, не выпуская этой руки, проговорил: -- Мне остается только поблагодарить вас, Сусанна Антоновна... и отказаться. -- Я не понимаю вас... -- Дело очень просто: какими глазами вы посмотрели бы на человека, который сделал свою карьеру женскими руками? -- А, так вы вот как,-- протянула Доганская и вся вспыхнула. -- Да, это мой принцип, хотя я совсем не желал обидеть вас. -- Я понимаю вас... да!.. Вы стыдитесь в этом деле именно моей помощи... кажется, так? -- О, нет, Сусанна Антоновна... Я говорю вообще, и вы меня поймете, без сомнения. Мужчина жалок, когда он пользуется помощью женщины, и я не хочу потерять в ваших глазах всякое уважение. -- Совершенно напрасно... Вы просто добиваетесь только того, чтобы я вас упрашивала, да?.. С женщинами часто так делают, не правда ли? -- Нет, я до этого еще не дошел и надеюсь, что не дойду никогда, потому что из принципа я уважаю женщину. -- Ваши рыцарския чувства делают вам честь,-- сухо ответила Доганская и тяжело замолчала. По ея неровному дыханию Покатилов чувствовал, что она разсердилась на него. -- Вы не хотите меня понять, Сусанна Антоновна. -- Ах, оставьте, пожалуйста... Скажите, чтобы подавали огня. Тон, которым была сказана последняя фраза, совершенно успокоил Покатилова: они понимали друг друга, и он поступил как нельзя лучше.
