Я понимаю, невозможно оставаться равнодушным перед такой печальной богиней. Я знаю и не жду, что Арон будет вести себя так, словно её нет, или прогонит.

— Ты… ты больше мне не звонил, — бормочет Лилиан. — Ни слова. Разве я не заслуживаю слова, Арон? Я позволила тебе всячески оскорбить меня, приняла твой гнев и обиду, я согласилась с тобой, я тысячу раз извинилась. Неужели я не заслужила от тебя ни слова?

Арон нервно проводит рукой по волосам. Присутствие Лилиан смутило его и нарушило все его равновесия, всё сказанное и все сомнения.

Внезапно абсолютный ноль, который я оставила позади себя, приближается. Я вижу его глаза и ухмылку более отчётливо. Я прислушиваюсь к напоминанию о том, кто я и что я.

Никогда я не смогу сравниться с этой достойной романа любовью.

Я делаю несколько шагов назад, Арон — несколько шагов вперёд, к Лилиан. Он подходит к ней и говорит с ней тихим голосом. Я не слышу, что он ей говорит. Через некоторое время она опускает голову ему на грудь. Он обхватывает её за плечи.

Думаю, я увидела достаточно.

Я двигаюсь назад, как креветка, и выхожу из пристройки. Арон даже не замечает этого. Солнце, согревающее сад, не греет меня, оно кажется холодным, словно это не просто ноябрьское, а больное солнце. Я натягиваю куртку, поднимаю шарф, ускоряю шаги.

Миссис Фергюсон стоит на полпути между домом и пристройкой. Не знаю, была ли она свидетелем последней сцены из фильма: слёзы Лилиан, Арон, бросившийся её утешать, и я, ставшая тенью на заднем плане. Судя по выражению её лица, я бы сказала, что да.

И на этот раз я не плачу. Скорее я улыбаюсь ей, хотя при этом почти чувствую, как мышцы лица скрипят, словно ржавые металлические детали. Я улыбаюсь ей, потому что она грустная. Я улыбаюсь ей, потому что не хочу, чтобы она поняла, — у меня нет желания улыбаться. Откровенные слёзы — это для див, а я статист.

— Я ухожу, — сообщаю ей как можно более естественно.

— О нет, дорогая, останься, я испекла тебе маффины, — разочарованно говорит она.

Мне хочется спросить её, почему. Она ведь меня даже не знает. Почему она выглядит почти такой же убитой, как и я?

— Спасибо, — благодарю я, но не добавляю «в другой раз», потому что ясно, — другого раза не будет.

Я прохожу перед ней и иду мимо неё, к дому, а оттуда к выходу.

— Не уходи, — увещевает она.

Я оборачиваюсь, смотрю на неё с той капелькой любопытства, что осталась у меня между обрывками отчаяния.

— Почему вы хотите, чтобы я осталась?

— Потому что вы первая девушка, вошедшая в этот дом с тех пор, как я здесь работаю, и, думаю, вообще за всё время. Это должно что-то значить.

— Это ничего не значит, — отвечаю, пожимая плечами. — И вообще, теперь здесь и Лилиан Пэрриш.

— Да, но миссис Пэрриш пришла, перебравшись через забор на пляже. Вы вошли вместе с ним через парадную дверь.

Я не в настроении останавливаться на этих тонкостях. На данный момент знаю только то, что прошло пять минут, Арон всё ещё с ней, и он даже не понял, что меня больше нет в пристройке. Какими бы дикими ни были мои фантазии и надежды, это не бездонные ямы.

Поэтому я просто добавляю:

— Приятно было познакомиться.

И ухожу.

***

Я ловлю такси, которое везёт меня на ближайшую железнодорожную станцию.

Сразу же нахожу поезд обратно в Асторию.

Кажется, судьба хочет увезти меня как можно дальше отсюда.

Я оставила свой багаж в доме Дит, но ни за что на свете не вернулась бы туда. Я хочу побыть одна, совершенно одна, Джейн и я. Мы с Джейн смотрим из окна поезда, который везёт нас обратно. Трёх часов в пути мне хватит, чтобы подумать.

Однако через десять минут мои мучительные размышления и невысказанные слёзы прерывает звонок мобильного телефона. На дисплее высвечивается имя Арона.

Я не отвечаю.

Раз, два, пять раз, без остановки. Я не отвечаю.

Я не отвечаю, потому что мне грустно и потому что злюсь. В обоих случаях он поймёт, что я люблю его, а это последнее, что я хочу, чтобы он понял.

Но потом приходят сообщения.

Джейн, ответь мне сейчас же.

И снова:

Пожалуйста, ответь мне!

И сразу после:

Джейн, мне нужно с тобой поговорить!

В какой-то момент я понимаю, что веду себя как глупый ребёнок. И напуганный. Я должна ему ответить, не могу зарыть голову в песок.

Поэтому, с сердцем в горле, перезваниваю.

Он отвечает после первого гудка. Арон говорит не банальное: «Привет», а задыхаясь:

— Ты где?

— В поезде.

— Возвращаешься в Асторию?

— Да.

— Я догоню тебя на машине.

— Нет.

— Ты всегда мне говоришь «нет», чёрт возьми!

— Это неправда. Ещё я говорила «согласна», но, оглядываясь назад, «нет» было бы лучше. Я позвонила, чтобы сказать тебе, что… что наш эксперимент окончен. Я не хочу… выставлять себя на всеобщее обозрение, чтобы… ты смог разобраться в своих чувствах.

— Почему ты передумала? Из-за Лилиан? Из-за того, что я отошёл на минутку, чтобы поговорить с ней? Тебе не кажется, что я в долгу перед ней? Что мне следовало сделать, прогнать её?

— Если и есть на свете человек, который никогда не будет указывать другому, что ему делать, так это я. Мне столько раз говорили, что и как делать, что знаю, насколько это может быть ненавистно. Я просто… поняла, что не достаточно сильна для…. для этой игры. Я думала, что да, но это не так. Моя кожа до сих пор мягкая, Арон, и ты причинишь мне много боли. Я не готова рисковать страданиями. Мне достаточно намёка на риск, только тень опасности, чтобы я отступила. Дело не в Лилиан, а в тебе. Я не думаю, что ты… Я не думаю, что ты мне подходишь, вот и всё. Может быть, мы не похожи. А может, мы слишком похожи, и нам обоим нужен кто-то, кто дополнит нас. Может быть, ты мне недостаточно нравишься. Возможно…

Возможно, я несу полную чушь. Я говорю это, потому что во мне сидит страх, который распиливает меня на пополам. Потому что я до смерти люблю Арона и знаю, что он никогда не полюбит меня так. Потому что независимо от того, хочет он по-прежнему быть с Лилиан или нет, простил он её или нет, призрак той недостижимой любви всегда будет витать между нами (если мы вообще когда-нибудь будем существовать). Я думала, что справлюсь с этим, что мне достаточно иметь его, чтобы забыть обо всём остальном, но это не так.

Я ни для кого не была первой. Я никогда не чувствовала себя незаменимой для кого-либо, не в том смысле, в котором хотела, не так, как если бы я была плотью, кровью, костью, лимфой и воздухом. Меня всегда использовали, эксплуатировали, лепили, били, откладывали в сторону и забирали обратно, как предмет, лежащий на полке. Теперь я претендую на то, чтобы быть не просто первой, а единственной. Единственная, кого выбрал тот, кто хочет только меня и знает это с самого начала, и ему не нужны никакие странные доказательства, чтобы понять это.

Я не могу рисковать новой травмой. Это меня убьёт. Я не думаю, что смогу подняться обратно, закончу как бедная брошенная собака, которая позволяет себе умереть на дне колодца, потому что у неё не хватает сил выкарабкаться, чтобы спасти свою жизнь. И никто не придёт за ней. Никто не спустится в эту дыру, чтобы протянуть ей руку помощи. Потому что это не является ничьим приоритетом.

На другом конце линии наступает тишина, которая уже говорит мне обо всём. Затем звучат слова, которые озвучивают реальность.

Сухие, бессмысленные и стервозные.

— Окей, если ты так считаешь.

— Да, я так думаю.

— Предполагаю, нам больше нечего сказать друг другу. Может, вернёмся к роли адвоката и клиента, или я тебе и в этой роли не нравлюсь?

— Нет… адвокат ты хороший.

— Какая честь. Тогда увидимся на предварительном слушании.

— Как только узнаешь день и время, дай мне знать.

— Я попрошу своего секретаря позвонить тебе.

Он не говорит ни «пока», ни «прощай». Он просто прерывает звонок.

Я сворачиваюсь калачиком на сиденье поезда и смотрю на мир за окном. Я в отчаянии, ощущаю себя мешком, полным обломков, мешком, который, если его потрясти, скрипит, дребезжит и даже плачет.