— Это обычное желание, но у меня сложилось впечатление, что для тебя оно фундаментальное.

— Мне хотелось бы понять, что значит быть важным для кого-то: на самом деле важным.

Говоря это, я думаю об Ароне. Я всегда думаю об Ароне. Он помог мне расколоть мой панцирь, осторожно постукивая по нему изнутри. Я люблю его так сильно, что мне достаточно того, что он счастлив с другой. Это убивает меня, но этого достаточно.

— Остановись прямо там! — неожиданно восклицает Моррис. Я замечаю, что он стоит чуть позади и наблюдает за мной. Он смотрит на меня на фоне дома, такого белого, что похож на песочный замок. Моррис поднимает руки, соединяет большие и указательные пальцы, как бы создавая рамку, и говорит:

— Если бы я только мог изобразить тебя…

— Я уже сказала тебе «нет», — бормочу в ответ.

— Это ты не хочешь или Арон?

— Что… что?

— Он показался мне ревнивым. На выставке он позвал тебя, искал и увёл в очень собственнической манере.

— Нет, ты сильно ошибаешься! — восклицаю я, почти шокированная таким заблуждением.

— Ты ему нравишься, но ты об этом не знаешь, верно? Не знаешь, потому что у тебя нет достаточной уверенности в себе. Ты думаешь, что недостойна такого красивого мужчины. Но, возможно, это он тебя недостоин. Может, среди вас двоих, ты самая интригующая, завораживающая и загадочная.

— Между мной и Ароном ничего нет, — настойчиво повторяю я, ужасно смущаясь.

Моррис дружелюбно улыбается.

— Если это Арон стоит у тебя на пути, пусть знает, — я не хочу изображать тебя с целью соблазнить. Когда я говорю, что ты интересная, я действительно это имею в виду. Это не отговорка обкуренного придурка-художника, чтобы затащить девушку в постель. В тебе есть эмоциональная интрига, которую иногда я улавливаю, а иногда она от меня ускользает. Ты привлекательна и загадочна, но я не хочу ничего, кроме как изобразить тебя на полотне. Моя картина, та, с уроком танцев, тебя напугала, да? А знаешь, что её купил Арон?

Я теряю дар речи. Смотрю на Морриса так, словно мне только что открыли истину, слишком причудливую, чтобы быть правдой.

— Арон… купил… её?

— Купил. В той картине было что-то от тебя, я уверен. Что-то, что он хотел скрыть от взглядов других людей и одновременно от тебя самой. Что-то, что он хотел получить для себя. Подумай только, эта картина стала предметом спора между ним и другим клиентом, и Арон завысил цену втрое. Никто не покупал мои работы за такие деньги. Дит тоже была озадачена. Похоже, Арону не нравится фигуративное искусство, но, когда я сложил два и два, я нашёл в этой картине частичку тебя, и именно поэтому он хотел её купить. И не сомневаюсь, Дит тоже всё поняла. Так что не надо говорить, что между вами ничего нет. На мой взгляд, всё ещё впереди.

Меня бросает в дрожь, но не от холода. Я содрогаюсь от сказанных слов. Арон купил картину с балериной. Почему он так поступил? Интерпретация Морриса — это промах, или, возможно…..

Он снова обращается ко мне, уже более весёлым, почти ликующим тоном.

— Пожалуйста, Джейн, ты не могла бы вернуться в дом и пригласить Дит прийти посмотреть на этот великолепный вид? И пообещай мне только одно: ты останешься в доме и насладишься великолепным видом там.

— Не понимаю, о чём ты говоришь.

— Думаю, у Дит гости. Я мельком увидел, как кто-то вошёл через французские двери.

— Тогда мне не стоит туда возвращаться.

— Напротив, ты должна. Иди, дорогая, позови сюда Дит, а потом перестань бояться и прыгай, ведь жизнь только одна.

***

Я очень плохо сплю. Неспокойно ворочаюсь, временами засыпаю, а потом просыпаюсь с сердцем в горле. Перед самым рассветом, потрясённая слишком реалистичным сном, в котором мы с Ароном занимались любовью, я встаю и начинаю взад-вперёд ходить по комнате. Я дохожу до стены, потом возвращаюсь к стене напротив с тревогой, от которой перехватывает дыхание.

Вспоминаю слова Арона.

Вспоминаю его губы, которые были так близко.

Я вспоминаю его грудь, прижатую к моей.

А потом я начинаю вспоминать снова, и снова, и снова.

Он в соседней комнате, я уверена в этом.

Я чертовски боюсь того, что хочу сделать.

Мне страшно, но у меня только одна жизнь.

А его слова…

И его губы…

Наступает рассвет, я быстро принимаю душ и торопливо одеваюсь. Надеваю джинсы, футболку, немного крашусь.

Я собираюсь совершить самый безумный поступок в своей жизни. Сердце ревёт в ушах, я знаю, что буду жалеть об этом, но отступать не собираюсь.

Затем я открываю дверь и почти кричу.

Арон стоит перед моей комнатой, одетый так же, как и вчера, только без пиджака и галстука и с почти полностью расстёгнутой рубашкой. Его татуировки выглядят резкими, мрачными, рычащими. У него усталый, растрёпанный вид, который только способствует тому, что он выглядит более диким и сексуальным. Длинные волосы взъерошены, и он смотрит на меня с изумлением, похожим на моё.

— Можно войти? — спрашивает низким голосом.

Я молча киваю. Он шагает вперёд, а я отступаю, ноги дрожат, дыхание учащается, словно хочет превратиться в хрип при беге в гору.

Арон оказывается в комнате, я закрываю дверь и прижимаюсь к ней спиной, обхватив себя руками, чтобы поддержать, иначе я поскользнусь, упаду, развалюсь.

— Куда ты собралась? — снова спрашивает он.

Я не отвечаю ему сразу. Молчу и наблюдаю за ним, втайне сильно ущипнув себя за руку. Может быть, это всё-таки сон. Может, я глубоко заснула, пока вертелась в постели, и мне всё это привиделось.

Я щиплю больнее.

Арон смотрит на меня с выражением не меньшей тревоги, чем у меня.

Тогда я набираюсь смелости, хватаю его за лацкан, заставляю держаться поближе ко мне и говорю:

— К тебе.

Его хмурый взгляд превращается в ослепительную улыбку. Арон придвигается ближе, его обнажённая грудь видна между отворотами рубашки, застёгнутой на одну пуговицу. Протягивает руку. Опускает ладонь мне на шею, под волосы. Он стоит и смотрит на меня с улыбкой, пахнущей солнцем.

— Почему?

— Чтобы… продолжить разговор, который… который мы начали накануне. Ты… Ты сказал, что… что мне нужно тебе помочь понять, чего ты хочешь… от меня.

— Я так сказал.

— Я готова… помочь тебе.

— У меня бардак в голове, Джейн. Непостижимый бардак, поверь мне.

— Это неважно.

— Не имеет значения? — переспрашивает он.

— Нет. Главное — желание понять.

— Мне кажется, ты не представляешь, что значит для меня желание понять.

Сглатываю, продолжая держать свою панику под контролем. Неужели я действительно думаю о чём-то настолько рискованном? Неужели я и правда собираюсь сказать ему то, что собираюсь? Как это возможно, — я не собираюсь отступать? Как возможно, что я предвижу риск, на который пойду, и пропасть, в которую неизбежно упаду? Куда делся мой страх? Почему на смену ему пришло это отчаянное желание?

— Да нет, я понимаю, — заявляю я. — Я тебе нравлюсь, хотя ты не совсем понимаешь, в каком смысле. И чтобы понять это, тебе недостаточно знать меня лучше на словах. Нужно… попытаться задействовать ощущения. Чтобы понять, нравлюсь ли я тебе… нравлюсь ли я тебе во всех отношениях. Если бы я тебе не нравилась, твои идеи были бы яснее. Если бы я тебе не нравилась, у тебя было бы подтверждение того, что единственная женщина, которая тебе действительно дорога, — это Лилиан.

Арон смотрит на меня с интенсивностью наведённого прицела.

— Джейн, кажется, ты живёшь в своём собственном мире, почти нереальном и невозможном, и всё же ты всё понимаешь. Иногда ты и правда похожа на ведьму.

— Я не ведьма. Я просто наблюдатель и мыслитель. В любом случае… согласна. — Я не говорю ему, что сама идея оказаться вместе с Лилиан, в роли неизвестной переменной в невероятном уравнении, уже кажется мне необыкновенной. Если Арон не знает, что чувствует ко мне, значит, он не знает, что чувствует и к ней. Если я сделаю паузу и подумаю об этом, если я действительно сосредоточусь на фильме с Ароном Ричмондом, Лилиан Пэрриш и собой, то ущипнуть себя за руку будет недостаточно. Я должна ударить себя по голове, чтобы убедиться, что не сплю.