Создаётся впечатление, что она готова запротестовать со всей горячностью, которую ей позволяет усталость, кажущаяся вековой, но затем Джейн сдаётся.

— Хорошо, — соглашается она. — Но не привыкайте к моей уступчивости. Мне страшно, я вымотана и устала. Но, если захочу, я могу быть большей стервой, чем вы, адвокат Ричмонд.

***

В своей жизни я никогда не готовил для женщины. Более того, я даже никогда не ужинал с женщиной у себя дома.

Когда это странное размышление всплывает в мыслях, я думаю, что Джейн — не женщина. Не в том смысле, который придаётся этому слову, когда оно сочетается со словами «ужин» и «мой дом». Обычно в этих терминах, объединённых в одном предложении, присутствует интимная и сексуальная валентность.

Несомненно, сексуальная валентность полностью отсутствует. Никто ни с кем не окажется в постели, ни сейчас, ни когда-либо. Не то чтобы Джейн не была по-своему привлекательной, это я уже обнаружил, когда посмотрел внимательнее на её губы, шею, грудь и застенчивую грацию жестов, которые, как теперь знаю, принадлежат несостоявшейся балерине.

Короче говоря, в девчонке есть что-то тайно чувственное, такое, что не проявляется сразу и сочетается очень гармонично. Не думаю, что Джейн знает, какая она. Желанная, я имею в виду. У неё нет ни малейшего представления о том, что кто-то может представить её обнажённой в постели. Джейн считает, что только такой сумасшедший наркоман, как Джеймс Андерсон, может испытывать к ней физическое искушение.

Я не испытываю искушение — возможно — но я не слеп. И вынужден признать, что в том, что я готовлю, а она наблюдает за мной, почти удивляясь, есть что-то интимное и по-своему знакомое. Я ненавижу визиты посторонних людей в мою квартиру, но присутствие Джейн меня не огорчает, не беспокоит, я не спешу её отпускать.

Знаю, было бы лучше, чтобы она ушла немедленно. Дать ей деньги на такси и выпроводить. Адвокат не должен готовить еду для клиента, особенно если этот клиент — неуклюжая девушка с явной подростковой влюблённостью. Серьёзный адвокат даже не принял бы её у себя дома, а перенёс встречу на следующий день в офис и не стал сокращать расстояние таким неэтичным образом. Но это я, до вчерашнего дня я занимался международными делами, мне впервые приходится иметь дело с таким человечным и таким ранимым клиентом. После её искренних признаний мне не хотелось отправлять её домой.

Ради всего святого, как я мог? Джейн открыла кусочек своего сердца, воспоминаний, страхов. Я не настолько бездушный, чтобы остаться равнодушным к такому доверию. И потом, она такая маленькая, такая худенькая, всегда кажется на грани срыва и заставляет меня стремиться защитить её. Только у дьявола не возникнет сострадания. А я хоть и мудак, но не дьявол.

С завтрашнего дня я буду защищать её единственным способом, который подобает адвокату, — эффективной юридической защитой.

Сегодня вечером я приготовлю ей спагетти, и мне плевать на этику.

Джейн всё время молчит, словно затаив дыхание. Я ни о чём не спрашиваю, мы и так уже достаточно поговорили. Это чертовски успокаивает. Она накручивает локон на пальцы и старательно прикрывает щёку. Мне хочется спросить её, думала ли она когда-нибудь о пластической операции, но этим могу перегнуть палку.

Накрываю на центральном островке кухни. Тарелки и столовые приборы слишком блестящие, и кажется, Джейн почти боится прикоснуться к ним. Но я не думаю, что тарелки и столовые приборы — главная проблема. Дело во мне. У меня такое впечатление, что если подойду ближе, то почувствую, как бьётся её сердце. На мгновение представляю, как одна из моих рук проскальзывает под её рубашку в поисках сердцебиения и касается её груди.

Ладно, лучше избегать подобных фантазий.

— Вы когда-нибудь думали о пластической хирургии? — спрашиваю я. Лучше некорректный, чем возбуждённый.

— Да, — бормочет она, странно не задетая моей назойливостью. — Но не думаю, что когда-нибудь прибегну к операции. Даже если бы у меня было много денег, я имею в виду.

— Признайтесь: вы думаете, что заслуживаете такой метки Каина?

— Заслуживаю.

— Нет никаких сомнений, ваша мать нанесла вам более серьёзный ущерб, чем тот, что виден. Мы должны что-то с этим сделать. Тем временем мои знаменитые спагетти карбонара готовы.

Она смотрит на меня так, словно я предложил ей огранённый алмаз.

— Спасибо, адвокат. Вы… вы хороший.

— Я не хороший, я практичный. Вы не умеете есть спагетти? — спрашиваю я. — Их не нужно резать. Вы должны делать это вот так.

Если бы мне сказали, что я проведу один из вечеров на кухне у себя дома, обучая напуганную девчонку, которая не попадёт в мою постель и к тому же является моей клиенткой, как свернуть спагетти идеальным итальянским способом, пока дождь бьёт по стеклу в абсурдно романтичной манере, я бы не поверил.

Но я вынужден в это поверить, и самое невероятное, что присутствие Джейн не раздражает меня. Возможно, она говорит мало, слушает так, словно излагаю жемчужины мудрости, но я не чувствую вторжения, как это бывает, когда кто-то входит в моё личное пространство.

В конце концов, она даже хочет помыть посуду.

— Я не заставляю гостей мыть посуду, — объясняю я, не сообщая ей, что у меня никогда не бывает гостей и эта практика появилась только сегодня. — Завтра это сделает уборщица.

— Я уборщица.

— Не здесь и не сегодня. И кстати говоря, вы должны избегать ходить на работу по ночам. Джеймс может подстроить вам ещё одну ловушку.

— Вы меня увольняете?

— У меня нет полномочий. Но я могу поговорить с отделом кадров и получить для вас отпуск.

— Нет. Мне нужно работать. Не только потому, что мне нужны деньги, но и потому, что иначе дома я схожу с ума. Физическая нагрузка помогает мне меньше думать.

— Вам придётся на время изменить свои привычки. Это для вашей безопасности, и, к сожалению, я не могу обещать, что буду принимать вас каждый вечер у себя дома.

— Я это прекрасно знаю! — решительно заявляет она. — И вообще, я сейчас уйду.

Мне хотелось бы приветливо улыбнуться ей, но я и так позволил себе слишком много исключений.

— Вы знаете, у вас волосы ещё мокрые, — Я просто комментирую.

— Д-да.

— Будет лучше, если вы хорошо их высушите перед выходом на улицу. Тем временем я попрошу швейцара вызвать вам такси и предоставить зонтик.

Она кивает и уходит, слегка прихрамывая. Джейн не идёт в ванную, а садится на край дивана. Я наблюдаю за ней некоторое время, и снова её профиль кажется мне похожим на кукольный.

Я отворачиваюсь и звоню консьержу по внутреннему номеру. Когда вешаю трубку, раздаётся звонок по мобильному телефону. Я отвечаю не глядя и вздрагиваю, узнав голос Лилиан. На мгновение, всего лишь мгновение, мне снова восемнадцать лет и куча жалких мечтаний.

— Ты мне не звонил, — бормочет она. — Прошла неделя, а ты мне не позвонил.

— Я не звонил тебе четырнадцать лет, — Отхожу вглубь квартиры, стараясь выглядеть бесстрастным и почти раздражённым, словно я занят чем-то более сочным, чем светская беседа. — Я не могу разговаривать с тобой по телефону. У меня гость.

— Это один из способов обозначить женщину.

— Речь может идти и о надувной кукле, но тебя это всё равно не касается.

— Я не виню тебя, Арон. Хочу сказать, ты злишься на меня, я понимаю. Я не очень хорошо вела себя в прошлом.

— Не переоценивай себя, Лилиан. Если предположить, что после всех этих лет я ещё держу злобу, это значит, что я мудак, — лгу я, прекрасно зная, что я и есть мудак, учитывая, что злость никуда не делась, твёрдая, как гора. — Ты и сейчас ведёшь себя не лучшим образом. Я же сказал тебе, что я занят. Одной женщины мне на сегодня достаточно. И тебе должно быть достаточно мужа.

— Эмери уехал в Калифорнию по делам. Он вернётся через несколько дней.

— А тебе нужно трахнуться. Но не со мной.

Несколько секунд она молчит. На месте Лилиан за этот вульгарный комментарий я бы послал куда подальше. Но она этого не делает. Она словно размышляет, восстанавливая дыхание, а затем говорит: