Балий шептал, заклинал, перевязывал, к ноге приладил деревяшку, гонял Найдену в свою землянку за всякими необходимыми ему вещами.

Теперь он лежал перед ними на столе, огромный, черный, с большими мощными руками, совершенно голый, перевязанный умелыми опытными руками.

– Вот тебе за ним ухаживать, Найдена. Я лечу, а ты кормишь и за ним убираешь.

– Деда, не первый же раз.

– Тогда ты помладше была, стыда не знала.

– Красивый он.

Любомир всплеснул руками, прикрыл молодца:

– Давай на постель переложим. Смотри, чтобы не простудился, топи, отвар давай, чтобы спал. Пока будет беречь от боли, а то, кто его знает, вдруг буянить начнет. Смотри, какой здоровый.

Найдена внимательно посмотрела на воина: темные волнистые волосы струились по плечам, крупный нос и горбинкой, полные, четко очерченные губы, тяжелый упрямый подбородок, усы и борода, ухоженные и красиво подстриженные, – все выдавало в нем человека непростого. Но особенно ее поразили его руки – огромные с выступающими венами, которые змеились под смуглой кожей, широкие ладони, отполированные рукояткой меча, красивые длинные пальцы, на которых были видны небольшие ранки.

– Что это? – дотронулась она до одной.

– С птицами он водится. Видно, сокольничий, такой человек должен быть в большом почете.

– Знаешь его?

– Видел в Переяславле, такого не забудешь.

Они присели на лавку немного отдышаться.

– Любомир, скажи, почему ты меня коби не научишь?

– Ой, дева, премудрость эта велика. Молода ты еще, да и девка. Это на самом деле очень важно. Здесь мужская сила нужна. Видеть вперед трудно. Здесь надо уметь себя забыть, слиться с лесом и небом. Вот, если с тобой такое случиться, тогда скажешь – научу.

– А я пойму, когда начну сливаться?

– Сразу поймешь. Мир по-другому увидишь.

Она вздохнула, ей не терпелось освоить все навыки деда.

– Пока отвары готовь. Заклинания учи. Людей лечить – наука тонкая. Не каждому дано, а у тебя рука легкая, память хорошая. За больным ухаживать надо уметь. Вот женщине больше не надо. Все тебя уважать будет. Поворачивай его почаще, чтобы тело не пролежал, протирай каждый день. Еду я буду готовить.

Сказав это, он пошел в себе в домик, в который никого не пускал, да и жил он не один, а с филином, подругой Возгаря. Филины образуют пары на всю жизнь, вот Возгарь и жил неподалеку. Хитрый этот Любомир. Возгарь их сторожил и свежатину добывал. Новости лесные сообщал. А как это все получалось, то молодой деве Найдене было неведомо. Посмотрев на своего поверженного витязя, она взяла с тайной полочки цору, маленькую вощеную книжечку, и писало и стала выводить уже известные ей буквы. Когда она впервые увидела буквы, написанные на бересте, то сразу начала учится писать сама. Она просто повторяла все эти палочки, черточки и кружки, не понимая их смысла. Сейчас для нее это было просто рисование. Она рисовала на воске и стирала. Недавно она научилась делать чернила из наростов на дубе, заготовила бересту, на которой хотела попробовать пописать. Но все это скрывала от Любомира – ей казалось, что он не одобрит ее увлечения. Она долго сидела и писала при тусклом свете лучины, вдруг ей показалось, что незнакомец смотрит на нее:

– Ты не спишь? – спросила она.

– Нет, – прохрипел он. – Пить хочу.

Она поднесла воду. Приподняла его голову. Он начал жадно пить.

– Погоди, тебе много нельзя. Я сейчас деда позову. – Она вспомнила наказ Любомира.

Неожиданно воин схватил ее за руку:

– Мне к князю надо, где я?

Его рука горела. Найдена выскочила из дома, оставив дверь открытой, в дверном проеме показалась большая черная собака.

Любомир пришел быстро, подошел к раненому:

– Думал, здоровый, а он вишь как загорелся. – Он положил руку на его лоб.

Воин открыл глаза:

– Ты волхв? Я тебя помню. Что со мной?

– Девчонка моя тебя на поле нашла. Рана на плече заживет, а вот с ногой – беда. Долго и больно придется лечить. Ты не пугай девку, она мужей не видывала, а ухаживать и ей придется. Лежи, пока жив. Ты ей обязан.

Воин повернул голову, посмотрел затуманенным взглядом на Найдену и кивнул.

– Как зовут тебя, воевода? – спросил волхв.

– Андрей, – прохрипел он и закрыл глаза.

– Ну, девка, неси уксус, хорошо много сделали, ветошь. Лечить его буду.

Больной он был беспокойный, вначале горел, боялись, что не выживет. Протирали уксусом и поили в разбавленном виде. Рана на плече опять открылась, пришлось кровь останавливать. Все поворачивается, не спит, отвар сонный на него почти не действовал.

Не спал, но от жара ничего и не понимал, все больше бредил какой-то Ириной и даже плакал, то княжича вспоминал и кричал ему, как в бою. Любомир все вдыхал и читал, читал заклинания.

– Вишь, ты, дева, душа у него болит, вот и тело горит. Давай отвар покруче завари, забыться ему надо.

Она старалась, как могла: тело протирала, переворачивала, чтобы ран не было, поила, выносила за ним, волосы, мокрые от пота, мыла и сушила, отрезать их не стала (уж больно хороши), плакала, когда он бредил. А за дверью землянки завывала вьюга, валил снег и было темно-темно.

– Спи, Андрей, спи, – все баюкала она, напевала детские песенки про волчка и сову, которые ей дед пел.

Заснула она однажды под самое темное утро, а проснулась от взгляда Андрея. Вскочила, потрогала лоб:

– Выходила. Отгорел, мой молодец!

Она засмеялась и тронула его руку. Поднесла к сухим губам ковшик с водой. Он выпил, поднял здоровую руку и вытер губы.

– Как зовут-то тебя, чудная дева? – Пока он хрипел.

– Найдена. – Она присела на краешек постели.

– Что за имя такое?

– Да дед нашел меня в лесу, совсем маленькую, грудную.

– И сколько тебе лет?

– Семнадцать.

Он глухо засмеялся:

– Как же семнадцать? У нас в городе девки в семнадцать лет бокастые и грудастые да все набеленные, а ты на вид и на четырнадцать не тянешь.

– Ты хочешь сказать, что я страшная?

– Ты маленькая. А что ты там за столом по вечерам делаешь?

– Шью.

– Нет. Не шьешь, я раненый, а не слепой. Да не бойся ты меня, я с виду только страшный. Пишешь?

– Пишу, но не читаю.

– Честная. Если захочешь, научу читать. Книга есть?

– Нет. Только вот… совсем маленькая… переписанная. – Она показала несколько кусков бересты, сшитых между собой суровой ниткой.

Он взял книжицу в руку:

– Этого хватит. Научу. Вижу, что таишься, от деда своего прячешься. Думаешь, ругать будет?

Она пожала плечами и опустила голову свою беленькую.

– Ну ладно. Потом расскажешь. Есть хочу. Покормишь?

Она улыбнулась, взяла в руки плошку:

– Деду молоко принесли, я тюрю сделала.

Он смог съесть пару ложек и отвернулся, а через минуту заснул.

– Слабый совсем, – вздохнула девушка.

Спал он в последнее время плохо, неглубоко. Забытье было каким-то прозрачным, похожим на бред. Он все слышал, как закрывалась и открывалась дверь, как девочка готовила еду, заварила травы, как говорила с волхвом, как вечерами трещала лучина и ухал в лесу филин. Также чувствовал все запахи маленькой землянки. Пахло травами, грибами, земляникой, а из двери доносились запахи хвои, мороза и снега.

«Сколько же я здесь лежу?» – думал он и опять погружался в звуки и запахи маленького жилища. Время шло, и постепенно он стал меньше спать и наконец совершенно ясно увидел свою спасительницу. Она сидела совсем близко и расчесывала свои странно серебристые волосы, длинные и густые. Девочка была хрупкая, красивые маленькие ручки заплетали тяжелую косу. Он даже увидел, как на тоненькой шейке билась голубенькая жилка.

«Ладненькая», – подумал он. Она как будто услышала и тревожно посмотрела на него огромными зелеными глазами, пухлые губы ее дрогнули.

«Чуткая», – отметил он. Она была красива неброской, утонченной красотой, на которую хотелось смотреть и смотреть, разглядывая все новые прекрасные черты: пухлые алые губки, удивительный изгиб бровей, нежную прозрачную кожу. Он любовался девочкой из-под полуприкрытых ресниц.