Он отстоял службу до конца, вышел одним из первых. Его обступили нищие и просящие, он раздал монеты без счета. Люди целовали его руки и сапоги. Казалось, это никогда не кончится. Наконец она тоже вышла. Так хотелось увидеть ее изумрудный взгляд. Но она прошла мимо толпы, не поднимая глаз. И одета она была скромнее других женщин, только яркий платок с красно-зеленым орнаментом можно было считать праздничным украшением. Когда она научилась не поднимать глаз? Что с ней случилось за эти несколько недель? Он подождал немного, боясь, что вся толпа, которую он собрал, кинется за ним. Два дружинника стали оттеснять от него людей. Он повернулся и пошел за своей пташкой. Она не убегала от него, она его не заметила. Его… не заметила?! Что-то похожее на обиду тронуло его сердце.

Для нее было неожиданностью его появление, он прижал ее к себе:

– Не ожидала, пташка? Сердечко мое, искал тебя везде. – Сам не ожидал от себя такого вранья.

Он знал, что он не должен никого целовать, он привык, что целуют его. Но не смог удержаться от поцелуя. И это было опять сладко и остро, вдохнул запах ее волос. Просто мед.

– Что ж ты косичку свою забыла? – Он вытащил полкосы из-за пояса. – А меч с тобой?

– А как же, княжич!

С лязгом вышел меч из ножен. До боли знакомый звук. Только теперь меч оказался у нее за поясом, настоящим мужским кожаным поясом.

– Вот тебе и пташка! Нет уж, второй раз она меня не ранит! – пронеслось у него в голове.

Он отступил на мгновение, хотел посмотреть, что она будет делать. Клинок нацелился прямо ему в горло. Ловким движением выхватил у нее меч, завел ее руки назад, обнял сзади:

– Ну, что сладкая, ты меня опять удивила. Вот теперь не отпущу, будешь моим гриднем. – Опять повернул ее к себе, на шее сверкнула камея. – Да кто ты такая? Огородница с драгоценной камеей на шее, – провел пальцем по украшению.

– Что ж… все также? Хочу… куплю?

– Денег хватит, сладкая, – медленно провел языком по ее шее.

– В рабыни берешь? – глухо сказала она.

– Вы все мои рабы. Для тебя так важны слова? Просто будешь моей, мне дерзкая нужна.

Сверкнула изумрудами. Наконец-то. Опущенный взгляд от нее не хотел терпеть.

– Изяслав, монах к тебе.

Он хотел возразить, но маленький человечек уже упал к нему в ноги:

– Не казни, княжич, брат я этой девы.

– Сколько хочешь за нее брат?

– Есть разговор о ней важный. Выслушаешь?

Что бы ему сейчас монашек ни сказал, он ее все равно не отпустит. Просто не сможет.

– Веди их ко мне. – Он не знал, что скажет князь, но стоять дальше на дороге было нельзя. – Накорми, глаз с них не спускай, я скоро буду, – приказал Изяслав.

Несмотря на поздний час и усталость князя, после богослужения отец Геннадий – настоятель монастыря – встретился с княжеской семьей. Они высказали свое восхищение красоте богослужения и убранству храма, большому числу молящихся. Отцу Геннадию была лестна похвала наместника таких важных городов, как Переяславль и Воин. Об их богатствах ходили легенды, много говорили и о самом Добромире, соратнике Владимира Святославовича и последнем князе Севрском. Его многочисленное племя северян покорилось Рюриковичам, но при этом не было обложено непомерной данью. В городах, где наместничал Добромир, бойко и честно велась торговля, селились ремесленники, было много крещеных. Шалили, конечно, разбойнички, не без этого, но печенеги донимали еще больше. Подталкиваемые с юга и востока другими кочевыми племенами, они подходили к русским городам все ближе и ближе. Еще при самом Владимире была задумана Посульская линия, целая череда городов – крепостей по реке Суле. Одним из главных защитников от печенегов была дружина Переяславля и Воина. Знатные дружинники и купцы были на сегодняшнем богослужении. Ожидал отец Геннадий в праздничные пасхальные дни и князя Черниговского Мстислава, да тот сказался больным. Что сделать? Возраст брал свое. Вот уже восемнадцать лет, как Русь поделена между двумя братьями, Ярославом и Мстиславом. Вражда между русскими племенами прекратилась, и была только одна угроза – печенеги. На правом, более защищенном берегу печенегов было меньше, но здесь, на левобережье, Мстиславу и его подданным приходилось нелегко. Говорил князь Северский с настоятелем обо всем, хотелось ему и похвалы, но более всего сейчас интересовался он делами церкви.

– А что сосед мой, князь Василий? Родень пал в свое время перед Владимиром, а там издавна еще Ярополком поощрялись христиане.

– Много воюет Василий, некогда ему думать о благочестии. Язычество поощряет, они и службы свои совершают, жертвоприношения. Капище большое процветает прямо на берегу Свавутича у зарубинского брода. Ходят к ним мои монахи, Псалтирь читают, проповедуют. Все медленно идет.

– Смотрю я, много забот у монастыря. Что бы хотел ты сделать для своей обители?

– Да, много дел, батюшка, кельи помочь монахам поставить, звонница нужна, кормить надо всех странствующих, храм стоит наполовину нерасписанный.

– Вижу я радение твое о людях. Помогу, и денег дам, и людей.

– Спаси Господи. Князь, а что глаза такие грустные, что мучает тебя?

– Волнуюсь о сыне, горяч, выдержки не хватает. И сейчас где-то пропадает…

– Молодость проходит быстро, не держи парня строго, уж больно хорош молодец, смел, умен, красив. Учителей его знаю, Андрей часто у меня бывает, советуется. Буду беседовать, молюсь о вас и думаю всечасно.

Князь увидел входящего Изяслава:

– Я рад, что ты присоединился к нашей беседе. Мне хотелось бы, чтобы ты помог отцу Геннадию в обустройстве монастыря.

Изяслав вспыхнул, затем сдержал себя:

– Отец, я воин, мало понимаю в мирских делах. Я занимаюсь дружиной, ее пополнением и обучением. Это более подходящее для меня дело. Хотелось бы мне участвовать и в малом походе на поганых.

– Изяслав, я не отменяю своего задания, но мне бы хотелось, чтобы ты научился распоряжаться княжеской казной. У отца Геннадия есть нужды, я хочу понимать наш вклад.

– Я думаю, мы справимся, Изяслав. Отец Геннадий, Изяслав только вернулся из плена. Был оглушен во время боя, потом ранен, плечо еще не зажило. Говорят, у вас есть святой источник, который творит чудеса.

– Князь-батюшка, есть, как не быть. На том стоим. Люди идут прикоснуться к благости. Вылечим, вымолим нашего благодетеля.

– Изяслав, ты долго был в плену, как вели себя печенеги с тобой, а с другими русскими людьми?

– Внешне учтиво, но с остальными невыносимо. Разорили деревню, насиловали женщин, дружинников сделали колодниками. Я не смог никого спасти, сейчас отец послал дружину для освобождения людей. Мне бы хотелось быть там, – Изяслав опустил глаза, ему стало совестно за свою горячность и своенравие, – но тебе видней, отец. Мучили наших людей, а сами хотели с русскими породниться, женить меня на печенежской княжне.

– Князь, а ведь такие браки часто помогают, чтобы прекратить разорение земель. Вы не думали об этом?

– Я хотел бы видеть своих внуков светловолосыми, как я сам, а земли свои пока могу защитить с Божьей и княжеской помощью. И мой сын думает так же. Дружина справится с этим. Негоже нам пресмыкаться перед погаными, льющими кровь русских людей.

– Да будет так, батюшка, спаси вас господи. Завтра пришлю своих людей, княжич.

– Ценю твою деловую хватку, святой отец.

Изяслав проводил батюшку и вернулся к отцу:

– Отец, мне бы хотелось, чтобы ты предупреждал меня о своих желаниях. Мне хотелось бы боле времени проводить с тобой.

– Сын, ничего я заранее не продумывал, просто святой отец снял мои мысли с языка. Тебе надо отвлечься от войны, у тебя есть немного времени.

Изяслав подумал, что ему даже не пришлось ничего говорить отцу. Он задержится здесь, будет свободен на какое-то время от родительских глаз. Теперь он понимал, что втягивать отца в свои сердечные дела неправильно. Он муж и воин, должен все решить сам.

Он вернулся к своим пленникам. Они сидели за столом в людской. Несколько служанок и дружинники слушали Фому: