Проспал, казалось, вечность. Хотя на самом деле прошло не больше получаса. За это время на шее не осталось и следа от раны. Подумать только, приложи клоун чуть больше рвения, и моя смерть была бы неотвратимой. Но чудом я остался жив.

После пробуждения, взглядом испепелив «чудо»-лекаря, потянулся за капсулами, что ждали меня на серебряном блюдце. Хмыкнул про себя:

«Заботливый Молох».

Без особого промедления закинул в рот все три таблетки.

— Зачем столько⁈ — бросилась на перехват Залевская, но не успела.

Сложно передать словами то, что я испытал в тот момент. Как если бы у меня внутри одновременно разместились еж, гремучая змея, двухметроворостая, и бомба. Когда боль стихла, на груди медленно стали расползаться нити рисунка. Это было хоть и болезненно, но уже терпимо.

Четыре новых узла стали мне наградой. Черные, как смоль. И такие же черные витки к ним. Но я чувствовал, что это не предел. Что еще немного, и смогу взять девятнадцатый ранг. После «хронумских» таблеток, почти весь рисунок окрасился в черный цвет.

Снова Астай будет называть меня адским выродком и проверять мою «человечность» причудливым амулетом. Но два узла, доставшихся мне от Дениса и Саны, продолжали ярко светиться, как маленькие звездочки в черноте ночного неба. Они будто говорили мне: «Все будет хорошо, хронум. Мы здесь, мы всегда рядом с тобой». Это грело мое черствое сердце.

Я уже находился в полудреме, как створки камеры клацнули и меня окликнули:

— Ахматов, на выход!

Я тяжело вздохнул: не видать мне покоя.

— Руки!

Послушно протянул их вперед. Надзиратель (или как их тут называют), защелкнул массивные наручники на моих запястьях.

— Хм…

Потянул их слегка, пробуя тяжёлую сталь, но наручники были надёжны. Охранник шарахнулся в сторону, но я поднял руки в примирительном жесте. Незачем проявлять агрессию. Глядя на магические железки на руках, в голове промелькнула нерадостная мысль:

«Вот и на тебя нашли управу, ухарь».

Меня повели по нескончаемым коридорам к главному следователю. Попадавшиеся по пути работники исправительного учреждения, опасливо вжимались в стены, хотя ширина проема была достаточной, чтобы свободно разойтись четырем людям. Это какие же слухи ходят вокруг моей персоны, что «безопасники» в своем же логове не чувствуют себя в безопасности? Несколько польстил мне такой прием, отвлекая от мыслей о потерях.

На момент приезда имперского спецназа, я продолжал в облике хронума истреблять людей Златана, и совсем не думал о последствиях нападения. Вся надежда была на Молоха, шепнувшего мне напоследок, что скоро навестит. Этот может…

Каково же было мое удивление, когда в кабинете вместо следователя оказался сам Пожарский.

— Игнат Данилович, рад вас видеть! — поприветствовал я его.

— А я тебя нет. Сними с него наручники, — обратился он к подчиненному. — И скажи, пусть приготовят нам два кофе.

— Я, пожалуй, откажусь.

— Один тогда. Все, оставьте нас одних.

За спиной послышался облегченный вздох, и надзиратель спешно покинул кабинет. Оставшись наедине со мной, Пожарский с минуту пилил меня тяжелым взглядом, никак не решаясь начать разговор. Я подтолкнул его:

— Не знаете, с чего начать?

— Именно… Вот скажи мне, Лев, как с тобой работать? Только замели одни следы, ты оставляешь другие. И так по кругу. Где палач, там кровь. Ты маньяк? Психопат-убийца?

—…

— Молчишь. Сказать тебе нечего.

Закурив сигарету, Пожарский, недовольный, отвернулся куда-то в сторону.

— Я вот сижу и думаю, а не махнуть бы мне рукой и на самом деле не засадить бы тебя далеко и надолго?

— Но вы ведь должны понимать, что клетка меня не удержит? И то, что я нахожусь здесь, считайте жестом доброй воли…

Это была наглость с моей стороны, а потому договорить я не смог. Скулы свело от напряжения из-за вмешательства в мой мозг. Длилось это не больше пяти ударов сердца, после чего пейрам ослабил свой дар.

— Игнат Данилович, вам не кажется, что правда на моей стороне? Разве я напал на барона? Как же мое конституционное право — защищаться⁈ Или мне следовало самому явиться к цыгану, чтобы тот лично казнил человека, лишившего его власти и богатства?

Пожарский не стал отвечать на провокацию.

— А что скажут родители наркоманов, чьим детям больше негде взять очередной пакетик с дурью, когда узнают, что их спасителя засадили за решетку? Или вдовам…

Вот тут он не стал меня дослушивать, и его понесло:

— Вдовам⁈ Я не ослышался? Лев, скольких баб ТЫ сделал вдовами? Поешь тут сиротскую песню. А наркотики? Знаешь, как говорят: «Свято место пусто не бывает»? Вот и здесь так же. Ушел барон — пришли другие дилеры!

Я презрительно хмыкнул, что не осталось незамеченным моим собеседником.

— Снова скажешь, что безопасники плохо работают⁈

— Скажу.

— Не вижу смысла распинаться перед тобой!

Я смотрел на беспричинно разгневанного безопасника и никак не брал в толк, чего он такой агрессивный. Ну и что, что я покрошил кучу людей? А как можно было сделать иначе? Не я их — они меня. Тут дело было в чем-то другом, но мне не хотелось забивать свой уставший мозг анализом. Поэтому я прямо поинтересовался, в чем причина такой агрессии к невинному палачу.

Пожарский сдался:

— Да были тут у меня дебаты по поводу тебя. Ничего доброго тебе не светит. Обвиняют по трем статьям. Пока. А там по ходу судопроизводства нароют еще чего-нибудь.

— Это было ожидаемо. Разве, нет?

— Ожидаемо, ожидаемо, — быстро согласился со мной Пожарский, — но обвинителем выступит генеральный прокурор, а следствие будет вести главный криминалист и сыщик Российской империи Ефим Алексеевич Кошко.

Если Пожарский — не последний человек в империи — был взбудоражен участием этих лиц, то и мне следовало напрячься. Фамилия Кошко была на слуху. Главный следователь страны являлся непримиримым борцом с преступностью. И его непосредственное участие в моем деле действительно не сулило мне ничего хорошего.

Буквально на мгновение я задумался, а может, ну его? Сбежать при первой же возможности, спрятаться на своем острове и спокойно доживать отмеренные мне деньки, вплоть до вторжения адской нечисти. Но пришлось напомнить себе о последствиях. Что будет с людьми сквада, Аликперовым, и всеми, кто связан со мной? Нет, стоило попытаться. Тем более что закон находился на моей стороне (хотелось думать).

После небольшой паузы я спросил:

— Почему вы помогаете мне?

— А это так очевидно?

— Будь иначе, вас бы здесь не было.

— Верно. Я все еще считаю, что мы можем повернуть все вспять.

Я хотел знать подробности, но Пожарский меня оборвал на полуслове:

— Позже узнаешь свою полезность. И вот еще… Мне следует тебе напомнить, что мы не знакомы лично.

Эти его слова снова заставили меня задуматься о побеге. Безопасник опасается за свою шкуру. Но в то же время я ему для чего-то очень нужен, раз он готов рискнуть.

Мне оставалось лишь принять навязанную игру:

— Как же мне надоело быть гребаной пешкой в чужих руках! Уважаемый Игнат Данилович, будьте уверены, Ахматов не мудак и вас он не выдаст.

Лицо князя просветлело, уголки губ слегка дернулись вверх. Он усмехнулся и продолжил:

— Подумай вот еще над чем, Лев. Это так… Дружеский совет для тебя… В Крестах есть отличный психотерапевт. Обратись к нему. То, что ты называешь себя в третьем лице, настораживает. А если хронум и Воин Света начнут спорить между собой у тебя в голове…

Договаривать он не стал. Выдержал многозначительную паузу в конце, чтобы я сам додумал.

Этот разговор мне не нравился! Всем! И тем, что Пожарский держит меня на привязи, как пушистого зверька. Если, мол, получится выиграть суд, я буду нужен, и меня будут использовать в качестве женщины с низкой социальной ответственностью. Не выиграем — «мы лично не знакомы». Откуда он мог знать о Воине Света? О том, что я разговариваю сам с собой? Разве я один так делаю? Еще и в психи меня записал!