— Спасибо за сегодня. Было интересно и очень тепло. — С тёплой улыбкой обронила Ксения через плечо, одной ногой уже переступив порог резко избавившегося от налёта боли прошлого дома. — И за остальное тоже спасибо.

Эмпатия подсказала мне, что под «остальным» имелась в виду попытка установить торжество закона там, где на него давно и надёжно поклали… дощечку, прибив ту гвоздями из собственного бесчестия. Для надёжности.

— Не за что. Если завтра я пропаду, значит меня похоронили под горой учебных материалов. — Усмехнулся я. Очевидно, что для меня уже следующим днём поменяется всё. И мне очень хотелось, чтобы перемены эти коснулись только подхода к обучению. — Но я постараюсь быть здесь вовремя…

— Если это неудобно, то не стоит. Да и я, если что, позвоню. — Определённо, мой выбор не был ошибочным. Кто бы ещё эмоционировал так, чтобы я буквально купался в эмоциях? — До завтра, Артур.

— До завтра, Ксения.

Дверь закрылась, а я, посмотрев на звёзды, едва видимые за стеклом накрывающего Хамовную слободу купола, беззвучно выругался, не избавив, впрочем, своё лицо от глупой улыбки. Этим вечером ко мне должен был нагрянуть человек обер-комиссара, а я проваландался чёрт пойми где аж до полуночи. Некрасиво, да и получается, что я соврал, сказав о своём намерении большую часть оставшегося времени потратить на учёбу и тренировки. С другой стороны, я действительно учился. Просто не псионике, а жизни. Заново учился жить!..

Но такой аргумент никто не примет, так что обратный путь до дома следовало максимально сократить. А заодно совместить с безопасным экспериментом, касающимся использования для полётов не телекинеза, а аэрокинетики. Теоретически тут всё было просто, и нужную модель мой разум выстроил практически моментально. Но на практике, — а взлетел я незамедлительно, хоть и не очень высоко, — оказалось, что потоки воздуха при моём нынешнем подходе вырывались вовне, и как минимум беззвучным и незаметным такое перемещение не было. Пришлось ускорять сознание и просчитывать иные варианты, покуда не получилось нечто более-менее приемлемое. А вот идеальный результат при условии разумной траты ментальных сил оказался недостижим, так что на полпути к дому я перешёл на телекинез, лишённый всяческих побочных эффектов вроде ветра или расходящихся воздушных потоков.

— Доброй ночи, господин корнет. Прошу меня простить за опоздание: неожиданно возникшие дела…

— Знаем мы про такие дела, господин Геслер. Все были молодыми. — Парень годков на пять старше моего «старого» возраста усмехнулся. Старик, тоже мне. — Но извинения не нужны: я сам прибыл только что. И вы что же, сюда долетели, что ли?

— Вспомнил о словах обер-комиссара и решил поторопиться, пусть и в нарушение правил. Зато выяснил для себя, что аэрокинетика проигрывает телекинезу в плане полёта. Слишком шумно, заметно и затратно в плане ментального напряжения. — Я не чувствовал от собеседника никаких негативных эмоций, так что решил, что нормальный диалог будет как раз к месту. А там, если ему такой подход будет неприятен, всегда можно вернуться к суровому официозу, где любой шаг в сторону есть грубейшая из грубейших ошибка.

— Хорошо, что вспомнили. Плохо, что за четверть часа до полуночи. — Корнет бросил недвусмысленный взгляд на наручные часы, а я кивнул на двери моего жилища.

— Полагаю, любой серьёзный разговор лучше вести под крышей, а не на улице. Как насчёт того, чтобы пройти в гостиную? — Я телекинезом открыл незапертую дверь, предложив «гостю» войти. Тот отказываться не стал, и уже спустя пару минут мы устроились на диване в пресловутой гостиной, напротив камина, который вечерами не затухал ни на минуту. Прислуга оправдала своё высокое звание лучших из лучших, сразу водрузив перед нами кружки с ароматным чаем, и мы, опустив ничего не значащие расшаркивания, наконец перешли к делу.

— Итак, Артур. Вы уже видели, что работа по выявлению виновных в травле и их последующему наказанию уже начата. Две независимых комиссии проверят всё и всех, и к концу недели в академии не останется ни одного причастного лица. Господин обер-комиссар велел передать также, что в случае каких-либо проблем, связанных с вашим во всём участием, вы должны будете сразу же обратиться к уполномоченным лицам, коих на территории академии теперь будет достаточно много. Никакой самодеятельности. — Тихо и спокойно произнёс корнет, сделав пару небольших глотков. — Дворянство в значительной мере будет оскорблено тем, что произойдёт далее, и даже наше желание скрыть ваше участие во всём этом может не дать результата. Уверен, вы и сами понимаете, почему.

— Очевидно. Я был первым и единственным, поднявшим бучу, так что все стрелки уже указывают на меня. Но что насчёт безопасности Ксении Алексеевой? Она, в отличии от меня, не обладает внушительным потенциалом…

— Не полагайтесь на потенциал, Артур. Он не защитит вас от пущенной в висок посреди ночи пули, и не поможет, если вы сами наденете куртку со взведённой гранатой в кармане. — В свете ламп на лицо корнета легла серая тень, сделав его в чём-то даже пугающим. Я же лишь хмыкнул: мимолётное воздействие, по всей видимости, фотокинеза от меня не укрылось. — И не недооценивайте слабый пол. Даже если Алексеева выглядит слабой и беззащитной, на деле она могла вытереть пол любым из своих обидчиков. Всего полгода назад она стабильно входила в первую пятёрку лидеров арены по своим направлениям. Выводы делайте сами.

А вот это было откровение. Я, конечно, понимал, что ребёнок именитого рода — это априори сильный псион, но как-то понимание это не рисовало в голове нужной картинки. Оно и сейчас этого не делало, но теперь я вцепился в озвученный факт цепкой хваткой своего разума.

— Учту, спасибо. — Действительно учту. — А про пулю… Есть неиллюзорная вероятность, что от меня попытаются избавиться?

Корнет въедливо посмотрел мне в глаза, словно пытаясь там что-то высмотреть.

— Такая вероятность есть всегда. И не потому, что вы, Артур, подняли на поверхность всю ту грязь, что творилась в академии в последние полгода. Собственно, это и есть основная тема разговора. — Парень потянулся к лежащей у него на коленях сумке, достав оттуда минималистично и по-военному оформленные документы. — Ваше будущее, в вопросах которого мне приказано быть предельно честным. Прямо сейчас за право присвоить ваши таланты идёт определённого рода борьба среди глав отдельных управлений, включая наше. И борьба эта видится всем неразрешимой без явно выказанного намерения вас или Его Императорского Величества.

— Каким образом я могу выказать намерение, ничего не зная о самих управлениях?

— Я здесь именно для того, чтобы помочь вам сделать выбор, господин Геслер. Но перед этим вам придётся подписать несколько документов о неразглашении, а также дать добровольное согласие о невыезде за границы Великой Российской Империи в последующие пять лет. Срок значительно меньше стандартного в силу ваших… особых условий. — Словно умелый игрок в карты, корнет одним движением разложил передо мной с десяток листков бумаги. Я ускорил сознание и за десять объективных секунд, — нужно было время, чтобы телекинезом сместить листы и зафиксировать написанное в памяти, — изучил, запомнил и проанализировал всё увиденное.

— Ожидаемо. Возражений я не имею. — В действительности представленные ограничения были лишь формальностью, так как я и так уже был «невыездным»: студентам воспрещалось выбираться за границу без согласования во время учёбы и в течение четырёх лет после неё, так что пять лет с сего момента — это так, пшик.

А подписки о неразглашении являлись просто способом донести до псионов информацию о том, что по конкретным темам трепаться запрещено. Не факт, что у основной массы кандидатов идеальная память, так что такие меры виделись мне вполне логичными.

Ведь что, если не подписанный документ отложится в голове?

— Замечательно. Тогда поставьте свою подпись в нижнем правом углу документа. — Палец корнета ткнул в названное место. Я старательно прошёлся по всем бумагам, подписав каждую. — Что ж, теперь мы можем вести разговор чуть более свободно. И начну я, пожалуй, с нашего комитета…