Я хмыкнул. Хотелось бы верить, конечно, но чутьё и рациональный подход в один голос твердили, что в вопросе конфликтов всё обстоит далеко не так радужно. Но Белёвские за спиной могут подсобить в других сферах, и как минимум отвадить от меня хотя бы самых мелких рыбёшек, что уже немало. А с остальным я, смею надеяться, как-нибудь справлюсь.

— Допустим, так оно и будет. Я при случае делаю всё для того, чтобы у окружающих сложилось соответствующее мнение о наших взаимоотношениях, и?..

— И всё. — Хельга спрыгнула со стола. — Больше ничего делать не надо: ни бегать за мной, ни размахивать гербом Белёвских. Ну, разве что успешно демонстрировать всем свои способности, но это вы, парни, и так до одури любите делать, так что проблем быть не должно.

— Превосходно. И раз уж с этим мы разобрались, то как насчёт того, ради чего я сюда и приехал?

— А разве ты сделал это не ради меня, Ар-тур-чик? — Хельга намеренно сказала это настолько томным и манящим голосом, что не отреагировать я не мог. Но прежде, чем я успел ответить, девушка рассмеялась и, проходя мимо, полезла обниматься. Я отреагировал на сие действо единственно верным образом: приобнял девушку за талию, при этом вопросительно на неё уставившись. — Что? Лучше уж убедиться сейчас, чем узнать о твоей скромности потом, когда ты при свидетелях неубедительно сыграешь моего парня.

— И как, похож я на скромняшку? — Так и хотелось отчебучить что-нибудь эдакое, но я не стал давать рукам волю. По крайней мере, полную волю, ибо ладони всё-таки опустились чуть ниже талии Хельги. Время привычным уже образом замедлилось многократно, а я медленно вылил стакан воды на пожар, вызванный неутомимым сенсорным голодом. Новое за эти дни ощущение благодатно сказалось на моём настроении, по пожар, казалось, разгорелся с новой силой; я уже и не тешил себя надеждой когда-нибудь с ним совладать, и, так сказать, учился наслаждаться своим безумием. Раз уж всё в этом мире доставляло мне нешуточное удовольствие, к которому я так стремился, то почему бы не поддаться этому порыву?..

— Похож ещё меньше, чем на того, кто пятнадцать минут назад рассказывал мне про симпатию и любовь. — Хельга, находясь в моих объятиях, чувствовала себя не очень-то уверенно. Это ощущалось и ментально, и «по-обычному». Потому я решил не проверять девушку на прочность и мягко отстранился.

— Я плохой актёр, но не могу не признать того, что ты — чертовски соблазнительная девушка. — Чистейшая, в общем-то, правда. И если бы я был «старым» собой, то Хельге не пришлось бы меня даже уговаривать. — Нас, к слову, ещё Виктор Васильевич не потерял?

Аловласка вытащила из болтающейся на бедре маленькой сумочки телефон, посмотрела время и покачала головой:

— Нет, мы как раз успеваем добраться до ректората. Пойдём.

И мы пошли, на этот раз — совсем другими, полными студентов и преподавателей путями. И вновь я погрузился в океан могучих разумов, среди которых моё «Я» воспринималось особенно чётко. Никаких размытых контуров: только строгие границы, размеры которых зависели неизвестно от чего. Я тут был как бы не самым «маленьким», но небольшой эксперимент со снятием ограничений на разуме показал, что при желании я могу «раскинуться» на куда большую площадь. Правда, Хельга этот мой ход не одобрила, схватила за запястье и вдвое быстрее потащила в искомом направлении. Я не сопротивлялся: против меня происходящее всё равно не работает, а так хоть что-то необычное.

— Не делай так больше! — Тихо, но яростно прошептала аловласка, едва мы оказались, с натяжечкой, наедине. — Такое неожиданно наваливающееся ментальное давление — это очень, очень неприятная вещь! Думаешь, просто так от себя все отшатнулись?

— Вообще я просто попробовал немного ослабить сферу, сдерживающую моё влияние на окружающих. Чисто теоретически, псионы должны обладать устойчивостью к таким воздействиям, разве нет?

— Одно дело — когда могучий чужой разум как бы приближается к тебе постепенно. К этому можно привыкнуть, и дискомфорта не будет в принципе. Но если этот же разум резко раскроется, может поплохеть даже слабым псионам, не то, что обычным людям! — Поучительно выдала Хельга, подавшаяся вперёд и потрясающая у меня перед лицом указательным пальцем. Правда, из-за её позы смотрел я совсем не на палец, параллельно обдумывая варианты касательно доступа к иным источникам «редкой» сенсорной информации на территории академии. Да-да, даже разум вроде моего не позволял осознанно контролировать гормоны, ибо где мысли — и где функции организма, «зашитые» в него на базовом уровне? — Повторюсь: больше так не делай. Потенциала у тебя выше крыши, и я сама едва не упала там же, где стояла. Хорошо, что шли мы по верхним этажам, куда слабосилки не попадают…

— Хочешь сказать, «слабосилкам» я мог бы и навредить?

— Да. Вплоть до потери сознания, а неудачно упасть не так уж и сложно. — Аловласка пожала плечами. — Лучше просто ни с чем не экспериментируй до тех пор, пока тебе не объяснят хотя бы базу. Ментал — это действительно очень опасное направление, а телепаты — настоящие монстры. Ты, например, знал, что сильный и обученный ментал может убить всё живое вокруг себя в радиусе нескольких сотен метров? И защитить от этого могут только другие псионы, которых в таких количествах ещё найди…

Пока мы шли до пункта назначения, Хельга успела многое мне рассказать именно о боевой сфере применения псионических способностей. И сложившаяся картина меня-обывателя не то, чтобы очень радовала, ведь обычные люди выглядели… ну, не как пушечное мясо, но как безликие декорации точно. Даже стратегическое ядерное оружие, со слов Хельги, не котировалось в противостоянии с псионами. Превратить любую ракету в ничто, потопить целую армаду, сбить сколь угодно много самолëтов…

Понятно, что на деле эффективность псионов была не столь высока, и без простых парней с оружием в руках псион на поле боя становился прекрасной мишенью, но сам факт! Государство без псионов было буквально безоружным, а простой люд об этом знал постольку-поскольку. Я, например, даже себе не представлял, что такие монстры вообще существуют. А они существовали, стояли на страже своих народов и пользовались неизмеримым уважением. И где я, по итогу, в этой вертикали со своими умениями?

— Мне нужен доступ к полигону и теоретическим материалам, касающимся боевого направления псионики. Академия может такое предоставить?

— Да. Но самостоятельное обучение — прерогатива тех, кому уже известны основы. Самостоятельно и без фундамента ты скорее навредишь себе, чем добьëшься чего-то весомого. — Девушка с подозрением на меня посмотрела, но продолжать не стала, дав мне слово.

— Тогда я поговорю с Виктором Васильевичем. Думаю, учиться я буду быстро. — Потому что не заметил я за окружающими той скорости мышления, которую лично я могу развить сходу и безо всяких проблем. Спросите, как я мог это заметить? А тут всë просто: реакции. Я просто сравнивал их со своими. Моë тело буквально не поспевало за разумом, что выливалось в некоторую дëрганность, например, зрачков, наигранность эмоций и повышенную плавность всех прочих действий, которые я мог контролировать.

Окружающие этим не отличались. Улыбки на их лицах были настоящими, а зрачки не меняли направление движения по пять раз за секунду. С огромной вероятностью такая скорость мышления — это моя особенность, как и универсальность, и ограниченный радиус воздействия. И со всем этим нужно учиться правильно работать.

— Попытка не пытка. — Девушка пожала плечами. — Но на твоём месте я бы не рассчитывала на многое.

Мы оказались перед массивной дверью, на которой обнаружилась стальная табличка с чернёными буквами: «В. В. Белосельский, ОзРсС». За этой дверью я ощущал всего двоих людей, из которых только один по-настоящему внушал. И это, очевидно, был сам Виктор Васильевич. Я потянулся к двери и аккуратно постучал, попутно ухмыльнувшись.

— Это мы ещё посмотрим, Хельга. Это мы ещё посмотрим…

Просторный кабинет «ответственного за работу со студентами» предстал перед нами во всей своей красе. За широким панорамным окном, лишь немного не дотягивающим до пола и потолка, был виден центральный вход в здание академии со всей массой людей, у него столпившейся. Но не крошечные фигурки студентов, да и не общее убранство кабинета привлекли моё внимание. Сделала это деревянная рама, не походящая на те, что мне встречались обычно: резная и переполненная деталями, она представляла собой настоящую картину.