— Я, господин обер-комиссар. — На губах мужчины растянулась неясная улыбка. — Ошибся, признаю. Положился на свой опыт вопреки уникальности прецедента, и посчитал, что всесторонне опасного псиона следует начать обучать как можно раньше во благо безопасности окружающих.

— Вы могли изолировать Геслера хотя бы на первое время. — Без особого энтузиазма произнёс обер-комиссар, будто бы уже вынесший для себя конкретное решение и по этому «делу» тоже.

— В силу его возраста и продемонстрированных личностных качеств я счёл изоляционные меры неэффективными. Он и в последнем разговоре с вами недвусмысленно указал на нежелание запираться в четырёх стенах.

— Моя «любимая» эксцентричность всякого более-менее сильного псиона. — Обер-комиссар поправил фуражку и усмехнулся. Теперь, когда в кабинете не было Артура и Алексея Михайловича, он мог говорить чуть свободнее, чем раньше. Почему? Потому что он знал Виктора Васильевича, который уже работал в академии, когда ещё молодой и полный энтузиазма студент Ворошилов наводил шороху в стенах альма-матер. — Но желание псиона в нашем с вами случае не играет никакой роли. Геслер показался мне достаточно разумным человеком для того, чтобы внять логичным аргументам и пересилить своё «не хочу» хотя бы на месяц.

— Если озвученное ранее не воспринимается в качестве аргумента, то у меня не остаётся иного выбора, кроме как признать свою вину. — Виктор Васильевич развёл руками и по-доброму усмехнулся.

Обер-комиссар тяжело вздохнул.

— Вам вменяется лёгкой степени халатность, Виктор Васильевич. В силу вашего положения и заслуг перед отечеством, я только устно накладываю на вас ограничения на передвижение. Также вы обязуетесь по первому требованию прибыть туда, куда укажет следствие. — Будь у уполномоченного вершить правосудие такое желание, и озвученное преступление было бы совсем иным. Начиная от халатности тяжёлой степени, и заканчивая превышением служебных полномочий в пользу договорённостей с дворянским родом, которому стал интересен Геслер. Но ситуация складывалась таким образом, что к серьёзным последствиям действия Виктора Васильевича не привели, так что обер-комиссар решил не рубить с плеча. Последняя услуга старому наставнику, так сказать. — Помимо этого, особая комиссия может добавить что-то «от себя». Прибудет она завтра.

— Что ж, в сложившихся обстоятельствах это лучший итог из всех возможных. Я могу идти?

— Да. — Обер-комиссар кивнул. — Ректор в своём кабинете?

— Должен быть.

— Хорошо. Прямо-таки замечательно… — Мужчина широким шагом подошёл ко входной двери, распахнул её и вышел в коридор, шуганув студентов, проходивших мимо и не ожидавших появления человека в форме старшего комиссара отдела, вызывающего опасение у всех более-менее перспективных псионов. — До скорой встречи, Виктор Васильевич.

Ответственный за работу со студентами не стал ничего говорить, выйдя в коридор и проводив взглядом широкую спину бывшего ученика. Ему сильно повезло с тем, что сюда прибыл именно Ворошилов, так как кто-то другой мог и не проявить такой мягкости. Нет, решение одного обер-комиссара не обезопасило Виктора Васильевича окончательно, но дала ему солидный шанс оправдаться и сохранить за собой нынешний пост, привилегии и доброе имя. Что с учётом допущенной ошибки уже очень и очень немало: головы порой снимали и за меньшее.

Потратив на раздумья пару минут, умудрённый опытом боевой псион первого поколения ступил в коридор, заперев за собой кабинет: благо, опытному телекинету для этого не нужно было даже напрягаться. Впереди его ждал напряжённый, полный дел день, исход которого нельзя было предсказать сколь-нибудь точно…

Немногим ранее, центральный холл главного здания академии.

Сам разговор занял совсем немного времени, так что меня, похоже, даже «потерять» не успели. Ксения стояла у своей любимой стены меж массивных резных колонн, но смотрела не наверх, где на фреске всё ещё пятном выделялось место её отца, а на нестройные потоки студентов, снующих по лестницам. Цеплялась за них взглядом, фонтанируя то сожалением и тоской, то тёплой ностальгией, то неприязнью и ярчайшим гневом. Я мигом ухватился за эту возможность, ускорив сознание и начав сопоставлять её взгляды с эмоциями, формируя, так скажем, основу «списка своих-чужих». Понятное дело, что в таком виде список этот в дело не пойдёт, но с чего-то же надо было начинать?

Вот я и начал, в течение десяти минут не только запоминая лица, но и разбираясь со своим сознанием, рассортировывая всё «по полочкам», избавляясь от ненужного и поднимая на поверхность самое важное. Это всё равно пришлось бы делать, просто сейчас выпала хорошая возможность не заниматься тем же самым во время разговора, когда лично мне хотелось бы всецело сконцентрироваться на своих собеседниках, окружении и приятном общении. И простоял бы я так ещё долго, если бы девушка не обернулась и не заметила меня, подпирающего спиной стену чуть в стороне от венчающей лестницу арки. Пришлось «отлипать» и выдвигаться ей навстречу, отложив завершение дел с собственными мозгами на потом.

— Ты долго там стоял? — Спросила девушка, чуть наклонив голову и начав тем самым напоминать маленькую экзотическую птичку.

— Не засекал. Просто нужно было рассортировать мысли в голове и кое-с-чем определиться. — Я очень надеялся на то, что обер-комиссар, как и положено имперским службам, не будет особо распространяться среди лиц непричастных касательно источника переданных ему воспоминаний. Потому что иначе мне придётся объясняться с Ксенией, будоража в ней те воспоминания, а этого делать мне не хотелось. — Ты одна, как я понимаю?

— Все решили, что ты задержишься там надолго, и вряд ли вернутся в ближайшее время. Разбежались, в общем.

— Ясненько… — Я улыбнулся и предложил даме руку. — Тогда как насчёт прогулки под сенью деревьев?

— С удовольствием! — Ярко-голубые глаза девушки довольно блеснули, и совсем скоро мы, взяв курс на находящуюся в процессе реставрации часть комплекса академии, избавились от лишних глаз в лице снующих повсюду студентов. Хотя казалось бы, их учится здесь не так много, тысячи так полторы, но куда ни плюнь — в кого-то да попадёшь. В каком-то смысле это меня напрягало, так как общество чужих и незнакомых людей я никогда не любил, но с другой…

Так и выглядит место, что полнится жизнью.

— В академию правда прибыли «контроллёры»? — Спустя непродолжительное время спросила моя спутница, неспешно вышагивая по мощёной булыжником дорожке, вьющейся среди деревьев, кустов и «естественных» клумб.

— Я видел как минимум двоих. Обер-комиссар Ворошилов и комиссар Белёвская. Да и уверен я, что они прибыли не в одиночку.

— Всё серьёзно? Что тебе вообще сказали?..

— Мне — практически ничего. Тем, кто отвечал за мою по большей части отменённую экзаменовку… — Я покачал головой. Интересно даже, как это скажется на Викторе Васильевиче. Отвечать за травлю именно его вряд ли заставят: как-никак, в равной степени виноват весь преподавательский состав. А вот директор… Ну, ему всё равно оставался год до десятилетия на посту, срока, по достижении которого директоров меняют. —… скорее всего придётся куда хуже. Слишком уж я оказался опасным.

— Там, на арене, ты таким и казался. — Девушка посмотрела на меня исподлобья. — Скажи, Карганов действительно просто атаковал тебя ментально? Не подумай, но спрашиваю я потому, что тогда ты как будто пришёл в бешенство, с трудом себя контролируя. Весь этот огонь, останавливающийся у его кожи, лёд, высекающий искры у него в ногах…

И напрямую спросила, хитрая какая. Совру сейчас — потом, если правда раскроется, окажусь совсем уж наглым лжецом. Но и напрямую говорить что и почему у меня желания нет, даже если в её глазах «праведный гнев» меня только украсит. Это извращенец вроде меня может получать удовольствие от ощущения или эмоций, если те просто достаточно уникальны. Обычным же людям негатив строго противопоказан, ибо ментальное здоровье — это штука, которую можно угробить за день, и не восстановить за всю последующую жизнь.