Да. Ради этого стоит смотреть на звезды – и позволять им заглядывать в душу…

Каково это было? Приоткрыть душу для такой сверхмощной звезды, как Скотт, а потом неосторожно дать ей понять, что для твоей вселенной она не подходит? Каково было продолжать делать вид, что все правильно, когда маленькая пустота, с каждым днем разраставшаяся в черную дыру, все больше затрагивала окружающих? Правильно, как же… О таких мыслях лучше молчать.

Но Скотту нужно было поговорить. Конечно, когда нам наскучило безмолвно созерцать небо, мы встали, и Скотт поманил меня к черной горке на песке. Так мы откопали пару запеченных картошин, каждую из которых он до этого бережно завернул в фольгу.

– Все гениальное просто, – я откусила маленький кусочек. Раздался такой аромат, что у меня сразу возникло желание запихать картофелину в рот целиком.

– Для тех, кто понимает, – Скотт вскинул подбородок и уставился на меня. – Но не все понимают, верно?

Этот взгляд не оставлял сомнений в том, что важный разговор уже начался. Я парировала:

– Ты же знаешь, на вкус и цвет…

– Давно вы вместе? – Скотт серьезно посмотрел на меня, и лед в его глазах моментально заморозил мое сердце.

Вот так вот сразу, без обиняков?

– Шесть лет будет…

Он обиженно хмыкнул:

– Мечты сбываются, да?

Я ничего не ответила и потянулась за палкой. Какое-то время постояла молча. Потом медленно сгребла угли в одну кучу. Горка тлела и напоминала собой маленький разъяренный Рейнир. В щели между черными выступами проскальзывали тонкие струйки горячего воздуха, и вокруг них все дрожало и расплывалось. Вулкан ведь рано или поздно проснется, не так ли?

Пауза была слишком долгой. Я ждала, сама не знаю, чего.

– Ты ничего не скажешь?

Я повернулась на его голос, и он вопрошающе уставился на меня.

– Я уже привыкла, – я тяжело вздохнула, не соврав.

Правда, с которой я была наедине уже который месяц, осознание которой поначалу вышибло из меня весь дух, будто меня долго трясли вниз головой над огромной чашей, куда суждено было выскользнуть моей радости, моей бесконечной вере в хорошее… Мне на самом деле было тяжело, но Скотту показалось, что я играю.

– Привычка – это когда люди влюбляются, сходятся, живут вместе, через какое-то время любовь проходит, а менять что-то страшно из-за чувства ответственности и благодарности. Это привычка.

– К чему это, Скотт?

– В смысле?

– Какая разница? Ты же все для себя решил, – я сжала палку двумя руками, и она хрустнула. – И, мне помнится, лет так шесть назад.

Его скулы заходили ходуном.

– Я бы поменял все, если бы тебе это действительно было нужно…

Я закрыла глаза. Сейчас шум волн был единственным, что я хотела воспринимать. Он даже не извинился.

– Я хотел тебе счастья, – тихо добавил он.

Я слышала, как он подходит ко мне, и еще сильнее зажмурила веки.

– Ты все еще злишься на меня?

Словно время способно что-то поменять! Словно оно может стереть обиду, заставить забыть… Нет, оно лишь сталкивает нас с другими людьми, которые так же исчезают, как и появились – случайно, внезапно, неожиданно. Живой поток новых лиц, новых голосов и новых впечатлений занимает тебя, не оставляя свободных для грусти минут.

Именно так действует на кого-то время. Не на меня. Поскольку моя жизнь насмешливо замкнулась на одних и тех же людях. Работа, конечно, внесла определенную лепту в избавление от ночных кошмаров, но это все – не то…

– Прости, мне очень жаль.

Его голос звучал совсем близко, и я открыла глаза. Он как-то странно улыбнулся:

– Тебе не все равно, я же чувствую…

– Мы с Джейком счастливы. Ты сам видел.

– Видел, – Скотт сдержанно кивнул и начал ходить из стороны в сторону, как запертый в клетке зверь. – Но верится с трудом. Фальшью отдает.

– А что тогда настоящее? – я обошла его со спины, наблюдая, как он давит на затылок руками, не прекращая расхаживать из стороны в сторону. – Безмолвно раствориться в ночи, как дым?

Мне было больно. Я снова вспомнила себя в его комнате, пустую улицу, как на ладони просматривающуюся сквозь открытое окно…

Скот на секунду остановился и быстрыми шагами пошел прямо на меня. На его непроницаемом лице нельзя было ничего прочесть.

Я скрестила руки на груди, и он натолкнулся на мои локти.

Луна снова играла у него на волосах. Серебро на черном шелке, как той ночью… Я отвернулась.

– Лу?

Океан лениво наползал на белесый берег, слизывая мелкий песок и оставляя за собой мокрые нити водорослей. Пучина была холодной и опасной, даже на суше ощущалась ее незримая мощь. В любой момент океан мог поменяться, и тогда он стал бы чьей-то погибелью.

Промозглый воздух неприятно щекотал кожу. Я заметила это только сейчас, когда Скотт был совсем рядом. Он словно горел, я явственно ощущала жар, идущий от его тела. Мой взгляд неуверенно скользнул вверх, от груди до подбородка. Его кадык дернулся, и он повторил:

– Лу!

Я набралась смелости и заглянула в его глаза: они были почти такие же бездонные, как неукротимая стихия справа. Монотонный звук волн только нагнетал обстановку. Между нами искрило, казалось, слышно, как щелкают разряды. От холода и напряжения меня начало трясти. В голове был целый вихрь мыслей и, что еще возмутительнее, желаний.

Как и океан ночью, Скотт пугал меня и одновременно притягивал. Настолько сильно, что я растерянно стояла и ничего не предпринимала. Потому что малейшее движение – и я могла потерять над собой контроль. Но Скотт не стал ждать и резко прижал меня к себе. Я оттолкнута его и машинально сделала пару шагов назад. Скотт посмотрел себе под ноги и спустя секунду поднял голову. Его лицо было слишком серьезным. Я пятилась, пока не наткнулась спиной на скалу. Когда он оказался возле меня, я выставила вперед руку, но он сжал мое запястье и отвел вниз. Его пальцы поднялись по руке, к плечу, шее, наконец, задержались на скуле легким прикосновением

– Убери руку, – сказала я как можно спокойнее, но голос все равно дрогнул.

– Давай поговорим, – тихо сказал Скотт и спрятал руки в карманы.

Он неотрывно смотрел на меня, и мое сердце ритмично перепрыгивало через возникавшие на пути ямы. Все проваливалось, все летело к черту! Он не имел права!

– Ты не можешь. Вот так… Сейчас… – мое дыхание сбилось, прерываемое немым плачем, хотя из глаз не пролилось ни слезинки. – Ты бросил меня. Бросил!

Он попытался что-то вставить, но меня нельзя было остановить. Воспоминания нахлынули на меня, заставляя прочувствовать снова тот ужасный день.

– В комнате никого не было… Ты хоть представляешь, каково мне было? Ты не отвечал мне! Тебе было плевать!

– Мне никогда не было плевать! И, к сожалению, мне не плевать даже сейчас, после всех попыток тебя забыть. Я пытался! – Скотт сорвался на крик. Он хотел убедить в этом меня, или себя? – И ты все-таки предпочла его!

– Ты исчез, не попрощавшись, – прошептала я сквозь зубы, чувствуя, как трясется подбородок, и дрожь сползает спазмом вниз по горлу.

– Ты дала понять, что у меня нет шансов, – он мягко взял меня за руку, и я шагнула ему навстречу.

– Я не успела тебе объяснить, – я почувствовала, как по щекам потекли горячие слезы. Мне захотелось бессильно опустить голову ему на грудь, чтобы его руки снова обняли меня, как прежде, вопреки всем причинам, по которым этого нельзя было делать.

Нельзя…

– Прости меня, Лу. Я очень виноват…

– Разве теперь это имеет значение? – отмахнулась я и прислонилась к скале спиной.

Между ним и мной по-прежнему оставалось ничтожно мало пространства. Но его недостаток большое не давил на кости, не рождал привычного волнения от присутствия Скотта в моей зоне комфорта, не внушал надежды и не подпитывал радость. Мне было очень плохо.

– Ты, правда, счастлива с ним?

– Я не знаю, – мне не хотелось ему врать.

Было так странно – желать вывернуть душу перед человеком, который несколько раз собственноручно тебе ее скрутил в тугой, неразвязываемый узел.