Только молодой человек во френче, с белозубой улыбкой и ясным взглядом, не садится, а вновь поднимает бокал, предлагая очередной тост – за карающий меч для врагов советской страны, народного комиссара НКВД, верного сталинца Николая Ивановича Ежова. Нарком скромно взмахивает маленькой ручкой: мол, ни к чему это. Но, конечно же, все опять встают, опять чокаются. И опять фужер раскосой очаровашки встречается с бокалом Утесова, и под хрустальный звон она успевает представиться:
– Зоя…
– Леонид… Утесов.
– Ну, это же очевидно! – Зоя смеется, и смех у нее тоже какой-то хрустальный.
Все выпивают и закусывают, и Ежов гостеприимно поощряет их к этому, предлагая кушать побольше и вообще чувствовать себя как дома. Михоэлс продолжает речь Ежова репризой: мол, чувствуя себя как дома, не забывайте, что вы в гостях. Все понимающе смеются. И Ежов добродушно улыбается:
– А расскажите-ка, Соломон Михайлович, что готовит для советских зрителей ваш Еврейский театр?
– Ставим «Короля Лира», Николай Иванович.
– А что, Шекспир тоже был евреем? – интересуется дама с лисой на шее.
Ежов заступается за Шекспира:
– Что вы, конечно, нет! Но Еврейский театр вовсе не обязан ограничиваться еврейскими авторами.
– Конечно, – соглашается Михоэлс, – мы ведь не в культурном гетто.
Ясноглазый молодой человек прищуривается:
– Да, товарищ Михоэлс, вы не в гетто, вы прямо-таки везде!
Михоэлс делает вид, что не понимает, о чем речь:
– Да, мы везде, где нужны нашей стране.
Но ясноглазый не унимается:
– Нашей стране нужны и рабочие на Дальнем Востоке, и колхозники в Узбекистане, и строители в Сибири…
Бабель пытается смягчить ситуацию улыбкой:
– Не знаю, вышел ли бы из меня хороший строитель.
– Я – пока – тоже этого не знаю, – серьезно отвечает ясноглазый.
Ежов внимательно слушает, но не вмешивается в разговор. Зато вмешивается раскосая Зоя. Она капризно обрывает ясноглазого:
– Виктор, хватит серьезничать! Дамы скучают!
Бабель, радуясь возможности сменить тему, вскакивает с бокалом:
– Выпьем за наших прекрасных, самых прекрасных в мире дам!
– Мужчины пьют стоя! – напоминает дама с лисой на шее.
Мужчины покорно встают, чокаются с женщинами. На это раз фужер и бокал Зои и Утесова не просто сходятся, а задерживаются на миг. Острый глаз Ежова фиксирует это.
– Я думаю, что главный подарок женщинам сделает товарищ Утесов!
– Какой… подарок? – слегка теряется Утесов.
– Ну конечно – вашу замечательную песню. Из вашего прекрасного фильма.
Утесов облегченно улыбается. А Ежов приказывает:
– Виктор, помоги Леониду Осиповичу!
Ясноглазый молодой человек неожиданно оказывается еще и пианистом. Он садится к роялю, играет, а Утесов поет ставшую уже невероятно популярной в народе песню из «Веселых ребят»:
Как много девушек хороших,
Как много ласковых имен,
Но лишь одно из них тревожит,
Унося покой и сон, когда влюблен!
Сердце, тебе не хочется покоя,
Сердце, как хорошо на свете жить,
Сердце, как хорошо, что ты такое,
Спасибо, сердце, что ты умеешь так любить!
Все с удовольствием слушают. Дамы, естественно, вообще млеют. Зоя пересаживается поближе к Утесову.
Любовь нечаянно нагрянет,
Когда ее совсем не ждешь.
И каждый вечер сразу станет
Так удивительно хорош, и ты поешь…
В конце вечеринки Утесов одевается в прихожей. Появляется Зоя и, выжидающе глядя на Утесова, тянется к своему плащу. Он, наконец, соображает и подает ей плащ. Зоя улыбается:
– Если вы так любезны, можете еще и проводите меня, я недалеко живу.
Они выходят на вечернюю улицу, и Зоя задает прямой вопрос:
– Вас, наверное, удивляет моя стремительность в развитии отношений?
– Нет, что вы…
– Удивляет, удивляет, не отпирайтесь! Просто когда всю жизнь проводишь у балетного станка, поневоле спешить, чтобы еще хоть что-то успеть.
– Так вы балерина? В каком театре?
– Угадайте, это несложно. Николай Иванович собирает у себя только лучших. Если певец, то – Утесов, если балерина, то…
– Большой театр?
– Догадливый!
Зоя останавливается у подъезда:
– Вот я и дома. Спасибо за прогулку!
Она входит в подъезд. Утесов следует за ней, но Зоя интересуется неожиданно ледяным тоном:
– Вам что-нибудь нужно в моем доме?
– Нет, но мне показалось…
– Вам показалось! – отрезает Зоя. – Спокойной ночи!
Репетиционный зал утесовского оркестра. В зале только Утесов и Тромбонист. Утесов смущенно крутит пуговицу на пиджаке Тромбониста и как-то невнятно сообщает, что он почему-то чувствует, что в их новой программе не хватает песни… Тромбонист заверяет, что песен у них предостаточно, и освобождает свою пуговицу из пальцев шефа. Утесов прячет руки за спину, но упрямо продолжает, что песни, конечно, есть, однако хочется какую-то особую, как бы народную, вроде «Раскинулось море широко»… Тромбонист не выдерживает:
– Что ты темнишь? Нужна песня – закажи Дунаевскому!
– Да нет, понимаешь… Музыка уже есть.
– Чья?
Утесов опять берется за пуговицу Тромбониста, но тут же отдергивает руку и смущенно признается, что сегодня ночью он сам сочинил музыку. Тромбонист ставит однозначный диагноз:
– Влюбился!
– Да не в том дело, – уклоняется Утесов. – Я знаю, ты пишешь стихи, причем хорошие…
– Подожди, ты хочешь, чтобы два непрофессионала написали песню?
– А что такое – непрофессионалы? Это просто народ.
– Ну, допустим, мы напишем. А в Главлите скажут: вы, товарищ Утесов, поете – так вот и пойте, а вы, товарищ Фрадкин, на своем тромбоне играйте!
– Первый раз вижу тупого еврея! Мы же им про нас ничего не скажем, мы же им скажем: песня народная.
Тромбонист задумывается.
У служебного входа Большого театра стоит Утесов с букетом. Из двери выходит Зоя и удивляется:
– Добрый день! А вы как тут…
– Знаете, что я из-за вас сделал? Я побывал в Большом театре!
– А когда вы были здесь последний раз?
– Последний раз – никогда! – Утесов вручает Зое букет. – Можно, я вас провожу?
– Попробуйте…
Они идут по улице.
– Ну, и как вам «Лебединое»?
– Озеро? Красиво! Только что-то я вас на берегу не разглядел…
– А! – смеется Зоя. – Я там пятым лебедем во втором ряду.
– С такой неземной красотой? А если я вам предложу первый ряд?
– Первый ряд уже занят.
– Но у меня – свободен. Я в новую программу ввожу танцевальные номера. Пойдете ко мне?
Зоя, нюхая цветы, коротко размышляет и коротко отвечает:
– Нет.
– Почему?
Зоя снова нюхает цветы и дает более пространный ответ:
– Пять лет назад я окончила училище и танцевала только маленьких лебедей. Потом – большой лебедь в шестом ряду. Теперь – до второго дотанцевала. Все-таки это – Большой театр, а ваш оркестр…
– Что – мой оркестр? – настораживается Утесов.
– Не обижайтесь, я не хотела сказать ничего дурного.
– Я тоже не хотел ничего дурного вам предложить. Просто если бы мы с вами работали, мы были бы как-то ближе…
Зоя резко поворачивается к нему, отбрасывает букет, обнимает Утесова и целует в губы. Прохожие, поглядывая с любопытством, обходят целующуюся парочку. Зоя отпускает Утесова и смеется:
– Ну? Так мы достаточно близки?
И не дожидаясь ответа обескураженного Утесова, убегает по улице, не оглядываясь и весело помахивая сумочкой. Какая-то угрюмая тетка поднимает брошенный Зоей букет.
