Мать и дочь уходят. Лёдя без особого интереса открывает книгу на первой попавшейся странице, начинает читать. И тут же на его лице ленивое выражение сменяется интересом, потом улыбкой, а затем он вовсе громко смеется и кричит:
– Лена! Дита!
Родственники вбегают в комнату.
– Что случилось? – волнуется Лена.
– Да вы послушайте! – Лёдя, позабыв о болячках, вскакивает с постели и читает: – «Я, братцы мои, не люблю баб, которые в шляпках. Ежели баба в шляпке, ежели чулочки на ней фильдекосовые, или мопсик у ней на руках, или зуб золотой, то такая аристократка мне и не баба вовсе, а гладкое место!»
Лёдя читает и на глазах преображается в героя зощенковского рассказа – туповатого, но чем-то все же симпатичного водопроводчика:
– «Вот мы и пошли. Сели в театр. Она села на мой билет, я – на Васькин. Сижу на верхотурье и ни хрена ни вижу. А ежели нагнуться через барьер, то ее вижу. Хотя плохо. Поскучал я, поскучал, вниз сошел. Гляжу – антракт. А она в антракте ходит. «Здравствуйте», – говорю. – «Здравствуйте». – «Интересно, – говорю, – действует ли здесь водопровод?» – «Не знаю», – говорит. И сама в буфет»!
Лена и Дита смеются. А Лёдя умоляет:
– Звони своей Шацкой – пусть сведет меня с этим Зощенко!
Михаил Михайлович Зощенко еще только становился известным. Грустный по жизни человек, чей литературный смех был сродни Гоголю – тоже сквозь слезы. Казалось, его мучит скорбь, что люди так несовершенны, что никак не могут они жить благородно и разумно. Писатель и смеялся над ними, и сочувствовал им, и надеялся на перемены к лучшему.
Они встретились в роскошном нэпманском кафе «Ле Гурме» – Лёдя и Зощенко, худощавый, строго одетый, по-военному подтянутый бывший офицер, с умными грустными глазами. Спокойно и чуть иронично он выслушивает восторги Лёди:
– Михал Михалыч, это же – брильянты! Жемчуга! Ваша аристократка – просто чудо что такое! – Лёдя цитирует: – «Довольно свинство с вашей стороны! Которые без денег – не ездют с дамами!»
Зощенко слушает пламенного Лёдю, помешивая серебряной ложечкой кофе в чашечке настоящего фарфора.
– Михал Михалыч, позвольте мне читать ваши рассказы со сцены?
– Читайте, если желаете…
– Еще как желаю! Я уверен, зал будет рыдать!
– Надеюсь, от смеха? – уточняет Зощенко.
– Еще бы! И это будет начало советского рассказа на эстраде!
Зощенко усмехается одними уголками губ:
– Должен предостеречь, Леонид Осипович: критики вам заметят, что мои персонажи не прибавляют советскому человеку оптимизма и веселья…
– Да плевать я хотел на критиков! – храбрится Лёдя.
К ним подходит официант:
– Желаете сделать заказ?
Зощенко в задумчивости, а Лёдя выказывает себя завсегдатаем:
– Для начала нам водочки, как вы делаете – на бруснике, и пирожочки маленькие…
– А-ля рюс? – уточняет официант.
– А-ля, – соглашается Лёдя. – А на горячее…
– Могу порекомендовать наше коронное блюдо – стерлядь в икорном соусе. Но можем сделать и соус бешамель.
– Да, бешамель, – Лёдя интересуется у Зощенко. – Вы не против бешамеля?
– Нет. Если бешамель не против меня.
Зощенко закуривает маленькую помятую папироску. Официант удивленно косится на это убожество, чуть морщит нос от сомнительного аромата и с достоинством удаляется. А Лёдя вальяжно закуривает толстую сигару и философствует:
– Думали ли мы еще совсем недавно, в голодные годы, что будем так сидеть и выбирать соус к стерляди… Вот оно и наступило – светлое будущее!
Зощенко затягивается папироской и усмехается:
– Надолго ли?
– В каком смысле?
Лёдя не получает ответа на свой вопрос – в кафе врывается роскошная Казимира Невяровская.
Наконец-то, я тебя нашла, коханый! Прямо загнала извозчика: пятый ресторан объезжаю!
Примадонна усаживается за столик, целует Лёдю, несмотря на его попытки увернуться, и морщит хорошенький носик:
– Фу, чем так дурно пахнет? А-а, это папиросы пана… Что за ужас вы курите?
Зощенко невозмутимо отвечает:
– Этот ужас называется «гвоздики».
– Зачем же пан курит такую гадость!
– Привыкаю. Мало ли куда может забросить жизнь…
– Странный вы какой-то. Леонид, вели принести пирожных, ужасно хочу сладкого!
– Официант! – зовет Лёдя. – Пожалуйста, нам пирожных!
Невяровская достает длинную пахитоску, вставляет в мундштук и тоже закуривает. Лёдя и Зощенко переглядываются. Зощенко сочувственно улыбается Лёде. Лёдя незаметно разводит руками и полушепотом цитирует:
– «Ежели вам охота скушать одно пирожное, то не стесняйтесь. Я заплачу!»
– Что ты сказал? – настораживается Невяровская.
Но тут подходит официант с вазой разнообразнейших пирожных. Невяровская хватает ближайшее и предупреждает официанта:
– Не уходите! – Откусывает полпирожного и спрашивает Зощенко: – А пан – кто есть?
Зощенко только пожимает плечами, а Лёдя сообщает:
– Это гениальный писатель – Михаил Зощенко!
– Не читала, – легко признается актриса.
После чего заглатывает вторую половинку первого пирожного и берет из вазы у официанта еще одно. Лёдя снова цитирует полушепотом:
– «Натощак не много ли?»
– Что ты опять бормочешь? – напрягается Невяровская.
– Да ничего, тебе послышалось…
Невяровская расправляется со вторым пирожным и берет третье. Зощенко, пряча улыбку, закуривает следующую папироску. Невяровская подозрительно переводит взгляд с Лёди на Зощенко. И, почуяв какой-то подвох, кладет пирожное обратно в вазу.
– Вы докушайте, – советует официант. – Все равно ведь платить – оно пальцем смято.
Ситуация рассказа «Аристократка» повторяется настолько буквально, что Лёдя и Зощенко, не выдержав, прыскают.
– Что вы смеетесь? – недоумевает Невяровская и вскакивает. – Мне здесь надоело! Леонид, едем в «Асторию»!
– Прости, не могу, меня ждет Лена…
– Уже не ждет!
– Что значит – не ждет?
– То и значит. Я была у пани Лены и все рассказала.
– Зачем?!
– Я помогла тебе, коханый. Ты же сам сказать хочешь, но не можешь…
Лёдя пулей вылетает из ресторана. Невяровская провожает его насмешливым взглядом и переключается на Зощенко:
– Пан писатель, а вы вообще-то о чем пишете?
Лёдя взбегает по лестнице к своей квартире. У двери его встречает чемодан с надетым на угол одесским канотье. Лёдя тупо смотрит на чемодан. Тянется к звонку двери. Но опускает руку и устало присаживается на чемодан.
Так Лёдя снова покинул свой дом. Он поселился в квартирке Невяровской. А домой его пускали, чтобы увидеться с Дитой, только по воскресеньям. Вернее, домой его даже не пускали – Лена выводила к нему Диту на лестничную площадку.
Лёдя старался забыться в работе, выступая в самых разных жанрах. Нет, марафон «От трагедии до трапеции», конечно, остался неповторимым, но Лёдя, кроме оперетты, еще играл в «Свободном театре» небольшие пьески, скетчи, водевили, а также читал на эстраде рассказы Зощенко – и все это с немалым успехом.
А еще Лёдя открыл для себя замечательного американского писателя Фридмана. Постоянным героем его рассказов являлся Мендель Маранц, добродушный и неунывающий философ жизни, изобретатель-неудачник, чьи изобретения ни разу не реализовались, непоколебимый оптимист и юморист, излагающий свои взгляды на окружающую действительность парадоксальными афоризмами. Например: «Что такое деньги? Болезнь, которую каждый хочет схватить, но не распространить».
Ну, а Лёде в нынешней семейной ситуации были особенно созвучны другие афоризмы неунывающего Менделя…
Лёдя на эстраде играет Менделя Маранца. А это значит, что он сам себя вопрошает и сам себе отвечает:
– Что такое жена? Жена – это гвоздь в стуле, который не дает тебе сидеть спокойно. А еще – это насморк, который легко схватить, но трудно избавиться.
Публика смеется – совершенно очевидно, в зале много понимающих, что к чему.