Первыми, как всегда стояли «карусельщики» — те, кто наживался на перепродаже билетов. Неважно каких — хоть на балет «Лебединое озеро» в Большой, хоть в Театр на Таганке — на спектакль с Высоцким, хоть на фигурное катание или же на встречу двух принципиальных команд-соперниц по футболу. Главное, чтобы был спрос (чем выше, тем лучше), и билетов на всех не хватало. Новый итальянский фильм с Челентано, само собой, входил в круг их интересов — ажиотаж вокруг него был достаточно большой.

Работали «карусельщики» всегда командой (бригадой) по семь-восемь человек: приходили пораньше и занимали очередь в кассу. Но не друг за другом, как положено, а через восемь-десять человек. Когда подходила очередь первого, к нему тут же подбегали остальные коллеги по бизнесу, и «карусельщик» пропускал их перед собой. Мол, они здесь все стояли, только отходили на минуточку. Если очередь начинала возмущаться, проявляя законное негодование («вас здесь не стояло!»), то недовольных попросту оттирали в сторону — «карусельщики» действовали нагло, грубо, нахраписто. Все они были людьми молодыми и физически крепкими, здоровыми — это требовал их род занятий.

Каждый из спекулянтов брал два билета (больше в одни руки не давали) и относил старшему (бригадиру), который бдительно следил за процессом. И быстренько бежал на свое место в очереди («я только на секунду отходил!»), чтобы, когда подойдет его очередь в кассу, точно так же пропустить вперед своих коллег. А потом — опять в конец длинной вереницы людей… И так по кругу — снова и снова.

Эта веселая круговерть работала до тех пор, пока билеты в кассе не заканчивались. Тогда бригадир расплачивался с «карусельщиками» и передавал билеты другим членам своей группы — «толкачам», которые занимались уже тем, что загоняли их с рук. Цена в некоторых случаях могла доходить до пяти-шести номиналов (зависело от спроса), таким образом, чистая прибыль бригады в удачный день составляла до нескольких сотен рублей. А работали они постоянно, без выходных — пока имелся спрос. Очень часто «каруселью» занимались парни-студенты — свободного времени у них обычно было много, а вот денег — всегда мало. Работа была простая, никаких особых знаний и умственных способностей не требовала — были бы только в наличии сила и наглость.

В конце дня делили деньги. Часть выручки шла на оплату рядовым челнам бригады, «карусельщикам» и «толкачам» (обычно по червонцу на нос), «четвертной» (двадцать пять рублей) получал их непосредственный начальник, бригадир, а остальная сумма передавалась тем, кто курировал (крышевал) этот доходный бизнес: «смотрящим» от криминального мира (уже тогда они держали под своим контролем таких вот профессиональных спекулянтов-перекупщиков), а также местным стражам порядка.

Милиционеры обязательно присутствовали при каждой ажиотажной продаже, делали вид, что следят за порядком, но обычно ни во что не вмешивались. Если дело, конечно, не доходило до открытых драк и массового мордобоя. Тогда они быстро и эффективно наводили орднунг — чтобы, не дай бог, не случилось кровопролития или, тем более, — какого-нибудь членовредительства. И чтобы не случилась смертельная давка, как при Ходынке, — это тоже было совершенно излишне. Портить благостную статистику местного отделения милиции ненужными правонарушениями никто не хотел. А сами «карусельщики» меньше всего были заинтересованы в скандалах и разборках…

Паша честно отстоял в очереди полтора часа, потом немного потолкался в короткой давке, возникшей при открытии дверей кассового помещения (довольно-таки тесного), попихался локтями с «карусельщиками», чтобы не пытались его оттереть, и получил наконец два заветных билета. Взял на дневной сеанс, на шестнадцать часов — так было удобнее всего. Успеет спокойно вернуться домой, сделать уроки (на понедельник задали довольно много) и пообедать. А потом он не спеша отправится на встречу с Майей. Надо выехать заранее, чтобы успеть купить у метро букетик цветов — все-таки это будет их первое свидание! В сентябре дачники обычно привозили из Подмосковья и продавали яркие, праздничные гладиолусы, вот он их (три штучки) и приобретет — за рубль.

Дома по-прежнему все спали, и Паша никого будить не стал — просто еще часик повалялся в постели, подремал. Потом, когда все наконец проснулись и встали, пошел на кухню и позавтракал первым. Затем, пока родители и Васька сидели на кухне и пили чай, позвонил Майе.

Набрал ее номер и стал ждать.

— Да? — раздался в трубке женский голос.

— Здравствуйте! — бодро произнес Паша. — Можно позвать Майю?

— А кто ее спрашивает? — поинтересовалась женщина.

— Ее одноклассник, Павел Матвеев!

— Ладно, сейчас посмотрю… Если она проснулась.

Ждать пришлось минут пять, не меньше, наконец в трубке раздался полусонный голос Киселёвой:

— Матвеев, ты что, совсем офигел? Знаешь, сколько сейчас времени?

— Знаю, — ответил Паша, — десять часов двадцать пять минут. Только что на будильник посмотрел.

— Так сегодня же воскресенье! — негодующе произнесла Майя. — Кто в такую рань звонит?

— Ты же сама сказала: как достанешь билеты — звони, — парировал Паша. — Ну и вот… Сеанс — в четыре часа дня.

Майя немного помолчала, потом произнесла уже более мягким тоном:

— Ладно, где и во сколько встречаемся? На лестнице у «России»?

— Да, в полчетвертого. Только не у самого кинотеатра, не на лестнице, там народа слишком много, а за спиной у Пушкина.

— За чьей спиной? — не поняла Майя.

— Пушкина, Александра Сергеевича, — терпеливо пояснил Паша. — Он там в начале бульвара стоит. Чёрный такой, из бронзы. Как выйдешь из метро — так сразу увидишь. Возле него я и буду тебя ждать.

— Хорошо, — согласилась Майя. — До встречи.

И положила трубку. «Так, дело сделано, — подумал Паша, — но надо решить еще один важный вопрос — в чем идти на свидание. Не в школьной же форме, в самом деле!» Он открыл шкаф в их с Васькой комнате и принялся тщательно изучать одежду. Выбор оказался не слишком большой. Посмотрел: придется, наверное, остановиться на серых брюках, темно-синем пиджаке и светлой рубашке, это хоть как-то будет походить на выходной костюм.

— Сынок, ты что, пригласил какую-то девочку в кино? — раздался голос за его спиной.

— Да… мама, — честно ответил Паша.

А сам подумал: от женского любопытства (тем более — материнского) никуда не спрятаться, не скрыться, всё равно всё узнает. Ну и ладно, пусть будет так, В конце концов, ему, Пашке, уже почти семнадцать лет! Имеет полное право на свидание. Тем более — со своей одноклассницей. Было бы гораздо подозрительнее, если бы он в этом возрасте девочками совсем не интересовался…

Нина Николаевна подошла, внимательно посмотрела на то, что он выбрал из одежды.

— Тебе, наверное, к этим брюкам, пиджаку и рубашке еще и галстук понадобится. Чтобы выглядел, как в костюме… Можно взять у отца.

— Мне бы лучше самые обычные джинсы, — честно признался Паша. — Костюм для похода в кино — это, знаешь ли, как-то… слишком уж официально.

Нина Николаевна задумчиво посмотрела на него и кивнула:

— Подожди, я сейчас!

И вышла из комнаты. Но уже через минуту вернулась, и в руках у нее были самые настоящие джинсы. Новенькие, темно-синие.

— Вот, у отца на работе по талонам давали, вроде бы твой размер. Хотели тебе на день рождения подарить, но раз тут такое дело… Примерь-ка!

— Спасибо! — искренне поблагодарил ее Паша.

Разумеется, это были не фирменные американские «левайсы» и даже не ширпотребовская «монтана», которую часто привозили из-за границы наши моряки и счастливчики-туристы, а какой-то неизвестный лейбл производства почти братской Индии. Тем не менее, смотрелись они относительно нормально. Особенно если пристально не приглядываться.

Паша решил, что длинный свитер благополучно скроет не пойми какой лейбл на заднице, а в остальном вид был вполне приличный.

— Спасибо, мама! — искренне поблагодарил он Нину Николаевну. — Только вот длина…