1920 ИНДЮК На утре памяти неверной Я вспоминаю пестрый луг, Где царствовал высокомерный, Мной обожаемый индюк. Была в нем злоба и свобода, Был клюв его как пламя ал, И за мои четыре года Меня он остро презирал. Ни шоколад, ни карамели, Ни ананасная вода Меня утешить не умели В сознаньи моего стыда. И вновь пришла беда большая, И стыд, и горе детских лет: Ты, обожаемая, злая, Мне гордо отвечаешь: «Нет!» Но все проходит в жизни зыбкой — Пройдет любовь, пройдет тоска, И вспомню я тебя с улыбкой, Как вспоминаю индюка. 1920
ДЕВА-ПТИЦА Пастух веселый Поутру рано Выгнал коров в тенистые долы Броселианы. Паслись коровы, И песню своих веселий На тростниковой Играл он свирели. И вдруг за ветвями Послышался голос, как будто не птичий, Он видит птицу, как пламя, С головкой милой, девичьей. Прерывно пенье, Так плачет во сне младенец, В черных глазах томленье, Как у восточных пленниц. Пастух дивится И смотрит зорко: «Такая красивая птица, А стонет так горько». Ее ответу Он внемлет, смущенный: «Мне подобных нету На земле зеленой. Хоть мальчик-птица, Исполненный дивных желаний, И должен родиться В Броселиане, Но злая Судьба нам не даст наслажденья; Подумай, пастух, должна я Умереть до его рожденья. И вот мне не любы Ни солнце, ни месяц высокий, Никому не нужны мои губы И бледные щеки. Но всего мне жальче, Хоть и всего дороже, Что птица-мальчик Будет печальным тоже. Он станет порхать по лугу, Садиться на вязы эти И звать подругу, Которой уж нет на свете. Пастух, ты, наверно, грубый, Ну что ж, я терпеть умею, Подойди, поцелуй мои губы И хрупкую шею. Ты юн, захочешь жениться, У тебя будут дети, И память о деве-птице Долетит до иных столетий». Пастух вдыхает запах Кожи, солнцем нагретой, Слышит: на птичьих лапах Звенят золотые браслеты. Вот уже он в исступленьи, Что делает, сам не знает, Загорелые его колени Красные перья попирают. Только раз застонала птица, Раз один застонала, И в груди ее сердце биться Вдруг перестало. Она не воскреснет, Глаза помутнели, И грустные песни Над нею играет пастух на свирели. С вечерней прохладой Встают седые туманы, И гонит он к дому стадо Из Броселианы. 1921 ЛЕОПАРД Если убитому леопарду не опалить немедленно усов, дух его будет преследовать охотника. Абиссинское поверье Колдовством и ворожбою В тишине глухих ночей Леопард, убитый мною, Занят в комнате моей. Люди входят и уходят, Позже всех уходит та, Для которой в жилах бродит Золотая темнота. Поздно. Мыши засвистели, Глухо крякнул домовой, И мурлычет у постели Леопард, убитый мной. «По ущельям Добробрана Сизый плавает туман, Солнце, красное как рана, Озарило Добробран. Запах меда и вервены Ветер гонит на восток, И ревут, ревут гиены, Зарывая нос в песок. Брат мой, враг мой, ревы слышишь, Запах чуешь, видишь дым? Для чего ж тогда ты дышишь Этим воздухом сырым? Нет, ты должен, мой убийца, Умереть в стране моей, Чтоб я снова мог родиться В леопардовой семье». Неужели до рассвета Мне ловить лукавый зов? Ах, не слушал я совета, Не спалил ему усов. Только поздно! Вражья сила Одолела и близка: Вот затылок мне сдавила Точно медная рука… Пальмы… С неба страшный пламень Жжет песчаный водоем… Данакиль припал за камень С пламенеющим копьем. Он не знает и не спросит, Чем душа моя горда, Только душу эту бросит, Сам не ведая куда. И не в силах я бороться, Я спокоен, я встаю, У жирафьего колодца Я окончу жизнь мою. |
