Девушка тут же прокомментировала:

– Вот-вот… Если даже ты, не самый зажатый в матрице, отступаешь, то что говорить о большинстве? Так и сидят в чулане всю жизнь.

Верон попытался вновь вызвать состояние перед прыжком в невозможность, но ничего не получилось. К тому же его отвлекли близкие очертания девушки, не стеснённые ни майкой, ни матрицей будней. Если днём дерзкими выглядели глаза Недианы, то ночью – её обнажённая грудь. Чтобы собраться, необходимо было снова послушать о мирах и точках.

– Ладно, а кроме этих двух?

– Если скажу, что есть игра самопознания Абсолюта… через точки сборки якобы самостоятельных индивидуумов, тебе это что-то добавит?

– Уверенный шаг к осознанию Абсолюта. У тебя, вижу, с этим всё в порядке.

– Если бы я осознала Абсолют, меня бы здесь не было.

– Тогда не было бы ни «здесь», ни тебя.

Недиана засмеялась. Её приятный смех и неизбежные при этом движения груди вновь досадно отвлекли на подступах к озарению. Верон подумал, что ещё в одном из миров ему подали экзотический коктейль из чувств – «Приятная досада».

– Скажи ещё, проводница… Что ты имела в виду, говоря об отсутствии другого выхода? Откуда мне нужно выйти и куда войти?

Девушка продолжала смеяться.

– Куда нужно, ты уже вошёл. И вышел тоже… Раз уж мы заговорили об Икстлане и Хенаро, то вспомни, как они с доном Хуаном потешались над бедным Карлосом. А цель была одна – сдвинуть его точку сборки, показать беспредельное великолепие миров за той же матрицей обычной реальности. Но весь фокус в том, что ощутить и понять её, как чулан, можно только покинув её. И ещё один фокус – всё это уже давно не тайна, и знания о путях выхода при желании доступны всем. Но знать путь и идти по нему – не одно и то же. Если уж через Голливуд, через Морфея в «Матрице», пришлось объявлять об этом Нео и всему миру, то насколько же глух этот мир…

Верон сказал:

– «Матрица», ясное дело, расшатала матрицу, но пилюли – это же не путь. При всех освежающих эффектах колесница и филателия в лучшем случае ведут к отходняку.

– Я не говорю о наркотиках. Продолжая пример дона Хуана – он пробивал ими бетонное сознание Кастанеды от безвыходности. Тот прочно засел и не хотел вылазить из своей привычной жизненной галлюцинации – вот его и отвлекали другими глюками. А споры о том, происходило ли всё описанное в реальности, смешны уже потому, что сама реальность в этих книгах объявлена описанием. Конечно, путешествовать с доном Хуаном по Сонорской пустыне прикольнее, чем, например, с Гуссерлем или Хайдеггером в их сухих абстракциях, но и там и там подойдёт дерридовское: «Нет ничего, кроме текста». И кто знает, не пишет ли кто-нибудь сейчас мои слова? Всё это вокруг, включая нас с тобой, вполне может быть чьим-то текстом. Вот тебе, кстати, и ещё один из множества миров.

Верон помолчал и спросил:

– В облаках открыли факультатив по философии?

Девушка ответила:

– Иногда спускаюсь… и книги сами открываются на нужных страницах. Или вдруг вижу страницу невыразимо прекрасного заката… И чувство, когда все страницы не разлетаются по ветру, а складываются в единую книгу, невозможно сравнить ни с чем.

– Буду признателен, если поможешь сложить листы этой ночи.

– Они-то сложены, это ты никак не поймёшь, что можешь открыть их на любой странице.

Верон сказал:

– Ладно, допустим, я «здесь». Но ещё важнее – «когда» я? Эта ночь за тем днём, когда мы познакомились на пляже, или прошли сутки?

– Я же сказала, что мы в трещине времени. Вне «где» и «когда», вне пространства и того времени, которое привязано к этому пространству.

– Но я же вижу тебя, чувствую ветер и песок, и часы в машине показывают какое-то время.

– Ты точно так же что-то видел и чувствовал за прошедшие сутки, либо за несколько прошедших минут, а часы всегда показывают что-то, что люди считают временем.

– Зайдём с другой стороны. Если я сейчас сяду в «мерс» и доеду до кого-нибудь… он же мне скажет, какое сегодня число… Если время за полночь, то должно быть двадцать пятое июля. Или двадцать шестое.

– Даже в календаре этот день особый. День вне времени. Может быть, он повторился дважды. Или бесконечно много раз. Но и это не главное. Главное, что ты не сядешь ни в какой «мерс», пока сидишь со мной на этом одеяле. Считай, что ты и всё вокруг находитесь внутри твоего сознания. Может, после всего, что произошло, у тебя и получится. Всё всегда у всех и происходит внутри, но подавляющее большинство считает, что происходит снаружи.

Она излагала красиво, но опять уводя одновременно во все стороны. Верон сказал:

– Ответь на простой вопрос. Вот это главное. Мой друг сейчас жив или мёртв?

– Мы все живы и мертвы. Разница в моменте времени или точке пространства, что в календарях – одно и то же. И разница в степени осознания иллюзий.

– Опять Ума Турман… Можно попроще, как для высунувшего из чулана нос?

– Хорошо, представь яркий сон, где ты общаешься с умершим. Ответь на простой вопрос: он жив или мёртв?

– Наверное, жив в реальности сна и мёртв в реальности яви.

Девушка кивнула.

– А достоверность этих двух реальностей – дело вкуса. Во сне всё очень даже реально, тем более если имеешь некоторые навыки поведения. В яви начальным навыкам тебя учат не один год, а сном никто не занимается. Некоторые народы, например, имеют привычку считать жизнь во сне настоящей. Я привела пример сна только потому, что тебе этот опыт максимально доступен. Ты, кстати, сейчас спишь или бодрствуешь?

– Скорее бодрствую, но с твоими полётами трудно утверждать. Я читал обо всех этих отдельных реальностях… у того же Кастанеды, у мистиков… Теоретически понимаю…

– А когда попал в практику, потерялся? Видно, потому и попал, что готов попасть. Да и наше будущее влияет на наше настоящее не меньше, чем прошлое. Идёт зов из времени… Я сама до конца не могу объяснить… в том числе и то, что происходит… Ты помогаешь мне что-то собрать так же, как и я тебе.

Верон снова поплыл в её словах и снова попытался собраться.

– Кто ты такая? Хотя уже спрашивал…

– Сложный вопрос для любого. Ты сказал «проводница», можно и так. Можно ещё назвать идущей. По дороге познания.

– И давно идёшь? С этими твоими… всякими штуками…

– Много жизней. А всякие штуки – просто владение своими образами. То, что ты видишь, – это же не я, а мой образ. Но в последнее время складывается впечатление, что та, которая я, на пороге нового знания. Скорее всего, все мы на пороге совсем новых знаний. Последние поколения рождаются в очень разных мирах. Пробрось тенденцию в будущее – не нужно особой фантазии, чтобы увидеть изменение самой структуры реальности.

– Ещё один обывательский вопрос, насчёт будущего… Куда я теперь проброшусь?

– Раз беспокоишься о друге, выбери реальность с ним. А то зависнешь в этом «здесь» и будешь вечно морщить лоб в раздумьях. И потом просто подумай… обо всём этом… Ты ведь будешь думать? Например, обо мне…

Она едва заметно улыбалась и смещала прицел внимания с неосязаемых движений мысли на линии своего тела, мягко обозначенные в темноте лунным светом. Верон вдруг услышал шум волн и ощутил себя под огромным звёздным куполом в лёгком дыхании моря. В памяти всплыли чьи-то слова о том, что реальность лишь вопрос внимания.

Девушка сказала:

– А реальность того, что с тобой произошло, может проявиться и совсем неожиданным образом. Твоё состояние на крыше машины, перед прыжком и полётом, уже существует как форма. Кто-то может наполнить эту форму личным проживанием, и я притянусь по вибрациям так же, как спустилась из облака.

– Про вибрации – не очень понятно, но ощутимо…

– Вибрацию можно выразить рядом цифр и набрать телефонным номером. И спросить кого угодно. Как зовут твоего друга?

– Саша. Хотелось бы так обратиться.

– Для этого действительно нужно только захотеть.

С последними словами её интонация и поза слегка изменились. Верон так и не понял, какие вибрации, уходящие в телефонный номер, она имела в виду, но притяжение было несомненным. После проведённого диалога одеяло под их телами выглядело ковром-самолётом, к которому прилепили земной шар.