Кажется, та пустота была до сих пор с ним, но теперь лишь с одним единственным различием – он закутался в эту пустоту целиком, как во флаг, и ею же грелся.

Как-то в начальной школе был вопрос на логику: «За какое время растает снеговик, если его нарядить в шубу». В по-наивному детских загадках обычно глубины больше, чем в изречениях Гегеля. Тогда Паша не понимал, за что ему поставили двойку. Почему шуба не греет, а лишь служит сдерживателем тепла, которое заключено внутри. Абсурд.

Тем не менее, пашин флаг его грел, невзирая на то, что внутреннего тепла у парня не больше, чем у того же снеговика.

Те дни одиноких метаний пугали, потому что им не было счета. В особенно бредовых мыслях Паша ловил себя на том, что он, вероятно, уже умер. Аналогично киношные призраки, что ничего не ощущают, но продолжают слоняться по миру.

Да уж. «Думать» таким как Паша должно быть противопоказано. Потому что не обязательно иметь оружие в руках, чтобы вредить себе регулярно и с особым мазохизмом. Единственное решение для него было вовсе не думать.

Поэтому всё, что он мог, это с безмятежным видом пить кофе на прохладной после постели кухне, поджимая ледяные ступни под стул. Иногда, он даже не включал свет по утрам. Затем научился ориентироваться и при дневном свете с закрытыми глазами. Бесполезный опыт, набранные впустую очки навыков.

Ничего ведь не имело смысла. Вся жизнь казалась абсурдом, если думать об этом достаточно долго. Если сбросить со счетов жизнь и думать, думать, думать… Анализировать всё. Искать смысл во всём. Когда нужно и не нужно. Когда должен и нет. Не удивительно, что он на самом деле мог бы сойти с ума. Он осмысливал происходящее, а не переживал его. Как психотерапевты, которые вместо того, чтобы чувствовать радость, зная механизм этого чувства, просто начинали разбирать её на составляющие. Вместо агрессии перебирали по полочкам аргументы.

Не чувствовать, а анализировать.

С этой проблемой Паша столкнулся давно. Он успел поработать и менеджером, и технарём, и рабочим, и курьером, и в офисе подсобной крысой. И всё это время он анализировал.

Интересное наблюдение: если хочешь испортить себе впечатление о каком-то явлении, событии или человеке, просто узнай об как можно больше. Существует эта романтика неизвестности любого ремесла. Ты можешь любить кофе и еду в ресторанах, пока не поймешь, в какой атмосфере и условиях это готовится. Ты можешь видеть целителей в лице медицинского персонала, пока сам не подслушаешь их внутренние разговоры и не поймешь, что они на самом деле обычные люди. Ты можешь хоть сотни раз убеждать себя, что продукты в магазинах приличные и соответствуют ГОСТам, но поработай на производстве или сортировке этой продукции, ты потеряешь эту волшебное благоговение и трепет. Очень легко это сравнить с чувствами и человеческими взаимоотношениями в целом. Припомнить только, как какая-то мелочь в поведении человека отталкивала на первых порах, или сказанная глупость переворачивала мнение о человеке наизнанку.

Тот, кто сказал: «Готовьтесь к худшему, чтобы приятно удивляться», – был прав. Лучше вообще не строить никаких ожиданий. Себе дороже.

Возможно, Паша разочаровался в жизни намного раньше, уже после первого курса в университете. Когда осознал, в каком котловане он живёт. И тут уже обратно розовые очки не наденешь.

***

Будучи в очереди, будь то супермаркет, почта, или поликлиника, пропитанная хлоркой и, кажется, духом самого Дьявола, стоит прислушаться. Паша находил это время занимательным, и не потому, что мог вдоволь наесться сплетнями и лучшими рецептами от жопной боли, а главное – из-за способности в какой-то момент стать информационным таблоидом. Посиди два дня в очереди, и ты будешь в курсе работы других отделений, других врачей, их расписаний, в курсе самого внутреннего времени, и разбираться во всем не хуже самих работников: когда персонал уходит на перерыв и куда уходят на перерыв; где висит одежда работников; где ключи от кабинетов, где служебные туалеты. Чтобы сойти за своего, нужно научиться уверенно и непреклонно заходить в любые кабинеты, называть знакомые всем имена и получать незначительные сувениры. Некие квесты. Подворовывать ради развлечения. Коллекционировать призы.

А еще, не менее важный урок: просиди до самого вечера и увидишь, кто сбегает пораньше, кого ждёт дома семья, а кто задерживается допоздна каждый день, потому что возвращаться ему не к кому. Такие вот мелочи. Рабочие моменты. Эксклюзивная внутренняя кухня.

Больницы Павел не любил, к примеру, больше всего, но в налоговую ходил с удовольствием. Придёшь спокойно, а там везде очереди, бюрократия, всюду стрелочки, но никакой определенности, из-за чего возникает куча скандалов. Ещё бы там наливали горячительных напитков, и Паша мог бы смотреть такие спектакли про дезориентированных людей днями напролёт.

Если бы его однажды пригласили на работу шпионом – круглосуточно следить за людишками и не выделяться – он бы, не задумываясь, согласился.

Уши там, уши здесь. Он и раньше думал об этом. Он мог бы встать наряду с теми, кто задействован в Системе, вместо того, чтобы пытаться бороться с ней. Мог бы. Но сделанного не вернёшь. И из созерцателя он превратился в подозреваемого на любой вечеринке. Предсказуемая жизнь и так была ему не слишком интересна.

Жизнь без смысла. Жизнь без осознанности истинного положения дел. И речь сейчас не только о всемирном заговоре рептилоидов или правительства – нечто большее, нечто, что порабощает незаметно. Третье звено, наряду с рептилиями и спецслужбами. Даже думая об этом, Паша всегда пытался контролировать новые догадки в своей голове. Чтобы информацию нельзя было украсть. Словно бы любые его противоправные помыслы могли бы передаваться воздушно-капельным путем. У него нет чипа в голове, но если бы и был, у Паши бы ничего не сперли. Паша вёл себя максимально повседневно и сосредоточено.

Особенно последние два года, когда после своего срыва и потери друга череда событий привела его в психушку. Павлу бы место на кинопремии за его актёрские заслуги. Или на афише, повествующей о человеке, который повёл за собой народ. Хотя это больше путь для героя Кизи, чем для Павла.

Иногда его отдельные мысли, вырванные из контекста, вполне годятся для того, чтобы быть рассказанными на групповой терапии. Инга Васильевна бы непроницаемо смотрела на него. Он бы улыбался во все тридцать два. Именно так. Поэтому по отдельности лучше его не слышать. Чтобы понять Пашу, нужно узнать всю историю, от начала до конца. А чтобы её рассказать, потребуется не один час времени, которого у людей обычно нет. Понимаете?

Есть уже догадки, почему Павел здесь? Думаю, да. Потому что он сумасшедший, очевидно.

Очередная групповая терапия. Тишина не ценится, пока у тебя её не отнимают. Пока играюче не лишают её, окуная с головой в ворох мыслей и собственного самобичевания. Неприятные подробности, от которых не скроешься, не заткнешь уши и не убежишь, чтобы не вызывать подозрений.

Правильно.

Сегодня голос у «неудавшихся самоубийц». Самое тяжёлое, через что приходится проходить человеческой психике. Хорошо, что никто не знает, что это и звёздный час Паши.

– Будучи сторонним наблюдателем, мне тяжело быть свидетелем чужой боли, как и любому из вас, – говорила Инга Васильевна менторским тоном. – Но чтобы понять механизмы появления этой боли и вовремя предупредить её у кого-то из близких, даже у нас самих, нужно об этом говорить чаще. В результате мы как бы отодвигает границы табуированной в обществе темы, и создает комфортный уголок для обсуждения переживаний, а также передачи опыта, – она сделала акцент. – Вы не ослышались. Среди нас есть те, кто порой задумывался и проходил в своих мыслях весь путь от начала и до конца; а если и те, кто переступил черту невозврата, и благодаря чуду, остался с нами. Мы ещё будем возвращаться не раз к этой теме, – договорила она и бросила, как показалось, незначительный взгляд на одного из пациентов – Луизу. Паше это показалось странным, но зная Доктора Ингу, можно утверждать, что ничего она не делает просто так. – ПТСР – посттравматическое стрессовое расстройство – само по себе может не проявлять внешних признаков, пока человек сам об этом не расскажет. Но не стоит думать, что ПТСР – это только про то, как человек реагирует на трагедии внешнего мира. Или только про то, как кто-то над кем-то издевался. ПТСР могут переживать даже дети, съехавшие от родителей и оказавшиеся совсем не том мире, который им прогнозировали взрослые. Или, предположим, если кто-то смотрел военные фильмы, то есть известный сюжет: ветеран войны не может смотреть в глаза собственному ребёнку, потому что видел во сне и наяву детские окровавленные лица, лица тех, кого не смог спасти. И он не может спокойно обнимать жену, потому что всякий раз его охватывала тревога, что жена может в любой момент погибнуть. И потому любить её по-настоящему он уже не в состоянии. Всё, что в нём осталось, это страх и чувство потери, которой ещё не произошло. Человеческая психика не полотно – нельзя просто порвать её и затем попытаться сшить воедино.