— Всё равно. Я не смогу, — начала монотонно повторять работница соцопеки, — удовлетворить вашу просьбу об…

— Но вы ведь понимаете, как это глупо? — спросил я. — Есть маленький, одинокий и безумно ласковый мальчишка, которому нужна семья. Есть семья, готовая принять мальчишку. Соу воц а проблем? Лец ду ит квик! Нахрена мы будем гонять его туда-сюда? Просто подмахните нужную бумажку, да вот и всё. Все от этого лишь выиграют.

— Послушайте, помещик, — барышня старалась не смотреть мне в глаза. — Давайте говорить прямо. Даже если вы уладите всё с детским домом, мне в любом случае придётся проинспектировать жилищные условия, в которых вы содержите мальчика. Содержите незаконно, к слову. И уж поверьте, — тут Толщия наконец-то подняла взгляд. — Я вас завалю.

— Так а зачем меня валить? У мальчика ведь самые лучшие условия, честное слово. Комнатка своя есть, фруктики кушает исправно, а сколько мы времени вместе проводим? — с тех пор как я нанял бухгалтера Душнилова гораздо меньше, но всё равно. — Оооо! Вы даже себе не представляете.

— Я найду к чему придраться, так что не надейтесь. Одними фруктиками вы не отделаетесь.

— Понял! — я подмигнул Толщие. — Так не вопрос! С этого и надо было начинать.

Я сунул руку во внутренний карман пиджака и положил перед барышней закрытый конверт с пачкой денюжков.

— Уберите немедленно!

Я положил второй.

— Да что вы себе позволяете⁉ Вам не купить меня, помещик!

Третий конверт. Тут Толщия совсем уж распсиховалась, подскочила с места и смахнула деньги со стола.

— Не всех можно купить, вам ясно⁉ Вы никогда не получите положительного решения по вашему вопросу! Слышите, помещик⁉ Никогда!

— Но почему?

— Да потому что вы… вы-ы-ы… аристократы, — господи, сколько же отвращения в голосе. — Я знаю вас. Я вижу вас насквозь. Для вас это всё игрушки. Вы не умеете ценить чужие жизни; только свою.

— Зачем же грести всех под одну гребёнку-то, Толщия Петровна?

— Да затем! Не знаю, для чего именно вам нужен этот мальчик, но я уверена, что мотивы у вас самые грязные! Да вы же наверняка педофил!

Ой-ой. Наверняка за этим стоит какая-то личная история.

— Толщия Петровна, давайте поговорим спокойно, — сказал я. — Расскажите, почему вы так не любите аристократов?

— А я вам расскажу! Я расскажу!

Итак, вернёмся в далекое-далекое прошлое. Молодая и социально-активная Толщия Петровна устраивается волонтёром в частный детский приют. Трава вокруг зелёная, мороженое вкусное и у всех всё хорошо. Люди работают за идею, заботятся о детях и, — да! — это круто, честь им хвала, безо всякого сарказма.

Находить время на бесплатную работу после работы основной это тяжело, и в первую очередь психологически. Тут нужен особый склад ума.

Но. Несмотря на всё моё внезапно проснувшееся уважение к Толщие Петровне, пересказывать всю ту уйму миленьких маленьких историй, которую она вывалила на меня, я что-то как-то не собираюсь и перейду сразу к экшону.

Короче.

Дети росли и внезапно выяснилось, что аж трое воспитанников приюта — одарённые. Приют тут же покупает местный граф. Окольными путями он крепит одарённых в свой клан ликвидаторов, а потом банкротит приют, и все остальные дети остаются на улице.

— А те одарённые ребята не дожили даже до тридцати! Он использовал их, как пушечное мясо! Посылал на химер! В лес! А когда те погибли, то даже не расстроился!

Маленькие глазки Толщии Петровны встали на мокрое место.

— Хотя, наверное, его тоже можно понять, — шмыгнула она носом. — Его родного брата прирезали подростки из… ну… из неблагополучных семей.

— Вот как?

— Да. Сначала ограбили, а потом испугались и прирезали. Наверное, потому-то граф и зачерствел.

— Так, — я задумался. — А те подростки, которые прирезали брата чёрствого графа. Почему их семьи стали неблагополучными?

— Да откуда ж я знаю?

— А вы подумайте!

— Ну… Наверное, — предположила Толщия, — это отголоски тех времён когда герцог поменялся. Крафтовский пришёл, а старый, — фамилию уже не помню, — в Карелию уехал. И сам уехал, и всё оборудование со своей обувной фабрики с собой увёз. Вот люди и остались без работы.

— Ага, — сказал я. — А теперь вдумайтесь, Толщия Петровна. Может такое быть, что старого герцога вынудили уехать трудные подростки?

— Как?

— Не знаю. Но вдруг!

— Что за бред?

— Это не бред, Толщия Петровна! Это порочный круг! Аристократы обижают детей, дети обижают аристократов и всё повторяется вновь и вновь! Зуб за зуб, глаз за глаз! Но сегодня, — сейчас! — у вас есть шанс взять и разорвать этот круг к чёртовой матери!

— Вы думаете? — она опять шмыгнула.

— Я уверен! Толщия Петровна, давайте забудем былое. Помогите мне получить опеку. Поверьте, у меня нет злого умысла, и я стану отличным отцом. Самым лучшим.

— Ну… Ладно, — наконец-то сдалась работница соцопеки. — Приводите своего мальчика, взгляну на него.

— Так зачем же его приводить? Вот он сидит.

Джакузий Кузьмич помахал рукой с соседнего стула.

— Так! — слёз Толщии Петровны как ни бывало. — Я так и знала! Это какие-то махинации! Вы такой же, как и все остальные! Я никогда и ни за что не пойду на поводу у…

Так, всё.

Заебала.

Уже слишком много времени потрачено впустую. И раз Толщия Петровна отняла у меня столько времени, то пусть отработает и станет подопытной в одном моём эксперименте. Сама напросилась.

— Фас! — я тряхнул ногой и из моей штанины выскочила Правая. Бомбожопка прошмыгнула под столом, прыгнула Толщие Петровне на ногу и начала карабкаться вверх.

— А-а-ай! — завизжала Толщия, но почти тут же утихла.

Химерка крепко-накрепко закрепилась у неё на черепе. Толщия подняла одну руку, затем другую. Правая подмигнула мне, мол, работает.

Отлично.

Клянусь использовать эту плюшку только по особым случаям. Ну, вот как сейчас.

— Так, ладно, — сказал я. — Давай разбираться.

Следующие четыре часа мы с Кузьмичом провели за изучением документов; пытались понять порядок действий. Бюрократическая машина подкидывала нам ловушку за ловушкой и сопротивлялась как могла, но в конце концов мы справились.

Джакузий Кузьмич стал моим сыном, а Борзолюба Джакузьевна внучкой. И хуй ты с этим поспоришь, ведь на всех документах стояла подпись самой Толщии Петровны…

—…Борзолюба Джакузьевна Прямухина.

— Што⁉ — крикливым шёпотом уточнил Онотолий Анатольевич. — Это ваша сестра⁉

— Нет. Скорее внучка. Ну… Двоюродная внучка, — соврал я. — Всё очень запутано. И там, на самом деле, очень смешная история, как-нибудь потом я вам её расскажу. А что такое?

— Почему вы прятали от меня такое сокровище⁉

— Прошу прощения?

— При всём моём уважении к вам и Татьяне Ильиничне, но… быть может… вы нас познакомите? Устройте нам свидание, Илья Ильич, прошу вас!

— Ну-у-у-у, — затянул я. — Даже если Татьяна будет не против, я боюсь, что Борзолюба Джакузьевна слишком консервативна для вас. Она очень самостоятельная девушка и не нуждается в чьём-то покровительстве. Вряд ли она приемлет свободные отношения и фиктивные браки.

— Илья Ильич, — Онотолий взял меня за руку; ладошка у княжича была потная. — Если эта богиня ответит мне взаимностью, клянусь, я… я… я откажусь от гарема. Никаких вторых жён, никаких наложниц. Клянусь вам, Илья Ильич. Зачем оно мне надо⁉

— Хм-м-м. Не буду ничего обещать раньше времени, но я поговорю с Борзолюбой на ваш счёт.

— Спасибо, Илья Ильич, спасибо!

—…таким образом благодаря ароматике у наших потребителей будет возможность вновь окунуться в незабываемую атмосферу осеннего подъезда и первой влюблённости, — Борзолюба Джакузьевна перевернула последний листочек. — Я кончила.

— У-у-у-у, — жалобно проскулил Онотолий Анатольевич.

— Спасибо, Любаш! Как всегда на высоте, даже не сомневался. Запускайте в производство. Онотолий Анатольевич, пойдёмте.