Мимоходом Тимошка бросал на Агафью пламенные взгляды. Девка краснела, убега­ла, но видно было, что ей это нравилось. А Тимка щеголял в новой рубахе, нарочно распахивал кожух и мороз ему был нипочём. И нагло улыбался, поглядывая с опас­кой по сторонам. Глаза попадьи всегда были на страже.

Наконец настал праздник Рождества. Тимошка купил для своей Гашки платочек по своему вкусу и всё никак не мог улучить минутку для вручения. И лишь в стол­потворении у церкви Троицы, что стояла в остроге, Тимка со смущением в глазах су­нул платочек в руку своей Гашке. Та вздрогнула, оглянулась, и краска залила её смешливое лицо.

– С Рождеством Христовым, Гашка! – прошептал юноша и впился глазами в её губы.

Девушка сделала страшное лицо, ничего не ответила, а платочек спрятала у груди. Из этого юноша сделал вывод, что она вполне принимает его подарок.

Рядом стояли её мать с сыном Петькой и младшим на два года Глебом. Девушка сделала знак головой и Тимошка протиснулся подальше от семейства Якова. Тот служил службу и попадаться ему на глаза Тимошка никак не хотел. Особенно вблизи его домочадцев. Был доволен и тем, что Петька стоял впереди и не мог заметить ничего предосудительного со стороны юноши.

А Тимошка ликовал. Его усилия не пропадают даром. И весной надеялся соблаз­нить девчонку. К тому же как-то слышал мнение других девок относительно не­путевости поповской дочки. Это могло быть наветом, завистью и всё же дало повод думать, что его попытка может увенчаться успехом.

А зима лютовала. С провиантом было плохо, однако для Тимошки такого не суще­ствовало. За последние три месяца он четыре раза участвовал в контрабанде рух­ляди и теперь деньги у него водились. Небольшие, но он не жаловался. Его мысли витали вокруг Агапки, и с каждым месяцем он всё больше уверовал в успех. Отец Яков и его супруга частенько с подозрением вглядывались в послушника. И всё же молодые люди старались быть предельно осторожны, и Петька лишь подозревал их в порочных деяниях, а застукать ему так и не посчастливилось.

Тимошка даже подумал, что не пора ли проучить Петьку за любопытство, но отбро­сил это, как слишком опасное дело. К тому же приближалась Пасха, и он надеялся на законных основаниях сорвать поцелуй у Гапки. Хотя и тут могли быть неприят­ности. И всё же Тимошка с надеждой и даже уверенностью смотрел в будущее. Батю­шка вряд ли пойдёт на позор и согласится на их брак.

Уже началась весна, но снега лежали скованные морозом. Лишь день стал длиннее, солнышко начинало помаленьку греть.

Тимошка рассказал батюшке о его работе по вечерам и тот, скрепя сердце, не стал его наказывать стро­го. Лишь положил ему чтение деяний святых и Библии. А по ночам отбивать поклоны и молиться. Тимошка часто ленился и далеко не всегда ис­полнял наказание. Приходилось и получать подзатыльники, когда его уличали в об­мане. Однако кто-то же должен делать домашнюю работу и помогать в церкви. А с Тимошкой было просто. Ему не надо было ничего платить, тем более что он подраба­тывал на стороне.

По этому поводу Тимошка упросил Исая сделать ему фиктивную работу у своего дружка. У того была мастерская по пошиву обуви и тот согласился на такую аферу.

– Ты, Митяй, ничего не будешь парню платить, – увещевал Исай друга. – Просто бу­дет числиться твоим работником в случае спроса. Всем говори про Тимошку-работника. Хотя вряд ли кто им заинтересуется. А работать чуток будет. Всё тебе по­мощь. Договорились?

Митяй думал недолго. К тому же Исай хорошо угощал его спиртным и даже привоз­ным вином, что было редкостью в Мангазее.

И получилось так, что отец Яков встретил Митяя и поинтересовался:

– Как там мой послушник работает у тебя?

– Вроде неплохо, батюшка. Благословите, прошу.

– Бог благословит, Митяй. Что-то ты мало в церковь вносишь. Не по-божески по­ступаешь. Я ещё проверю тебя.

– Я исправлюсь, батюшка! – пообещал Митяй и кланялся в пояс, сняв шапку.

Дома отец Яков как-то вспомнил Митяя и заметил Тимошке:

– Твой Митяй хвалит тебя, отрок. Трудись, и Бога не забывай. И церкви должен пользу приносить не только работой, но и деньгами.

Его прозрачный намёк прямо взбесил Тимошку. Тут же подумал, что от жадности поп явно не помрёт.

Но подошла масленица, за ней Пасха, и Тимошка стал мечтать о поцелуе. Если по­лучится, то остальное дело времени. И тогда... Даже думать было страшно, что будет тогда!

Весь город Мангазея пребывал в состоянии разнузданного веселья и пьянства. Пасха всем давала повод облобызать интерес своего сердца. И Тимошка с нетерпе­нием выискивал возможность поцеловать Гапку. Он её уже несколько раз замечал во дворе, но никак не мог избавиться от зорких глаз Петьки и попадьи.

И тут он услышал, как матушка передала Агафье завёрнутые в чистый плат нес­колько куличей для приятельницы. Та жила на посаде и в сопровожатые послала сына Петьку. Агапка же, встретившись с Тимошкой глазами, призывно ухмыльнулась.

Тимошка тут же помчался за несколько домов в посад, где жила приятельница, и упросил знакомых парней отвлечь Петьку, даже затеять лёгкую потасовку. Тем более поповского сынка недолюбливали. Слишком был заносчив и дерзок.

Парни за пятак легко согласились слегка подраться, и трое их поджидали пару поповичей. Тут же пристали к Агафье и Петька стал задиристо выступать в защиту. Его свалили в снег, а девку испугали намеренно, и та пустилась бежать к избе под­руги. Тимошка её уже поджидал у забора из брёвен.

– Что это ты мчишься, как угорелая, Гапка? – спросил юноша, выступая перед нею.

– Посадские напали! Едва убежала. Петьку лупят!

– Прямо так и лупят?! Это, наверное, вроде забавы. Праздники! А ты куда?

– Матушка просила отнести тётке Дарье куличи и кусок паски, – блеснула она глазами.

Тимошка рассмеялся, сгрёб её в оха­пку, прошептав на ухо:

– Христос воскресе, Гапа! – и впился в её холодные губы. Она дёрнулась и тут же успокоилась, затихла, перестала дышать. Глаза закрылись. Потом отшатнулась и с выпученными глазами прошипела:

– Люди кругом! Дурак ты, Тимошка! Что дома скажут?

– Так ведь все целуются. А ты мне так и не ответила...

– Да ну тебя, поганец! – воскликнула она, но глаза выдавали её. Они сияли и с нетерпением требовали продолжения. Тимошка оглянулся и опять приник к губам ко­ротким торопливым поцелуем. Оба тяжело дышали, переводя дыхание.

– Ну всё! – опять вскричала девушка. – Теперь мы пропали! Матушка меня убьёт.

– А батюшка? – быстро спросил Тимоха, боясь больше матушку попадьиху.

– С ним легче. Он хоть что-то может понять, а мамка...

Оба боязливо оглянулись, и Тимошка спросил пытливо глядя в глаза:

– Так батюшка ещё может и позволить нам?..

– Чего позволить? – притворно спросила Агафья, вроде не понимая.

– Как чего, Гапа! Свадьбы нашей! Или ты против?

Агафья помялась, и всё же ответила, потупив глаза:

– Нет, но... этого просто не может быть. Никто из моих не позволит... Ты же ни­чего не имеешь. А мне тятя уже жениха ищет. Может, уже и нашёл. Пока молчит.

– Значит, ещё не всё потеряно, Гапа. Будем надеяться!

Девушка скривила красивые губки в гримасу недовольства, молчала, словно раз­думывая и что-то решая. Ничего решить она не могла лишь ответила робко:

– Ты прости, Тимошка, да мне пора к тётке Дашке. Могу припоздниться. Петька вот-вот может появиться.

Тимошка в это не верил, но благоразумие восторжествовало. Он вздохнул ещё раз, оглядел переулок и опять поцеловал губы девушки. На этот раз она не оттолк­нула его, не сделала даже попытки. Стало ясно, что ей это очень нравится.

Она в молчании отстранилась и, повернувшись, побежала к избе тётки Дарьи. Тимошка проводил её глазами и юркнул в проход между избами. Там затаился и вскоре увидел спешащего Петьку. Усмехнулся своей проделке и поспешил к острогу. Там веселье продолжалось полным ходом. Пьяные мужики и парни гонялись за девка­ми и молодками, атаковывали снежные крепости и бросались снегом. Снежки лепить ещё не получалось, мороз отступал слишком медленно.