Шай решительно двинулась по коридору.

Убедившись, что в поле зрения никого нет, она перевернула одну из ужасных чаш, что стояли у многочисленных колонн, и сломала клеймо на дне. Чаша приняла первозданный вид невзрачного глиняного сосуда.

У Шай немало времени ушло на то, чтобы разузнать, кто и где создал такие чаши. Четвертая печать уподобила сосуд золотому ночному горшку, и Шай, прошагав с ним под мышкой по коридору, небрежно кивнула стражникам у покоев императора.

– Я тебя не узнаю, – промолвил, окинув ее цепким взглядом, стражник со шрамом на пол-лица.

Она его тоже не знала, что и ожидалось. Охранявших ее людей держали отдельно от остальных, чтобы не разглашали секретные сведения.

– Мне очень жаль, благороднейший, – смущенно произнесла Шай. – Я на этой должности только с сегодняшнего утра.

Она зарделась, доставая из кармана квадратик плотной бумаги с печатью и подписью Гаотоны. Оба были подделаны по старинке, вручную. А Гаотона сам помог Шай с охраной императора, обратившись к ней когда-то за советом.

Без дальнейших расспросов Шай пропустили внутрь. Первые три комнаты императорских покоев оказались пусты, а за ними обнаружилась запертая дверь. Шай воспользовалась той же печатью, что применила к своей кровати, и дверь сделалась до крайности трухлявой. Было ясно, что клеймо долго не продержится, но Шай этого и не требовалось – пинок занял не более секунды.

За дверью располагалась та самая императорская спальня, куда Шай приводили в день заключения сделки. И все здесь осталось по-прежнему. Стояла невероятная тишина, пахло чрезмерной до неестественного чистотой. И, кроме лежащего на кровати императора, в спальне не было никого.

Император бодрствовал, но его взор оставался пустым.

Шай подошла. Ашраван не посмотрел на нее, даже веки не дрогнули. Вопреки долгому пребыванию в постели, лицо ничуть не обрюзгло. Он был красив: подбородок волевой, волосы золотистые, нос с горбинкой. Возрастом он был старше Шай лет на пятнадцать, а то и более, но по меркам Великих был еще молодым. Что неудивительно, ведь жили Великие значительно дольше обычных людей. В общем, выглядел он полной противоположностью любому сверстнику из народа Шай.

Шай положила руку ему на плечо.

– Я знаю твою душу, – тихо молвила она. – И знаю ее даже лучше, чем ты сам.

Тревогу пока не подняли, и Шай опустилась возле кровати на колени.

– Жаль, что я тебя не знала. Не твою душу, а тебя самого. Я читала о тебе и видела твое сердце. Я создала твою душу заново настолько хорошо, насколько смогла. Но воссоздать душу – вовсе не то же самое, что быть знакомым с кем-то лично, правда?

Не крик ли донесся из дальней части дворца?

– Я не прошу многого, – мягко продолжила Шай. – Просто живи. Просто будь в этом мире. Я сделала все, что было в моих силах, и надеюсь, этого окажется достаточно.

Глубоко вздохнув, она открыла шкатулку, достала клеймо сущности, нанесла на его лицевую поверхность чернила и закатала на императоре рукав сорочки. Немного помедлив, опустила печать. Как всегда, кожа и мышцы поначалу сопротивлялись, но через мгновение печать на долю дюйма погрузилась в живую плоть.

Шай вытащила печать, и на коже Ашравана едва заметно вспыхнула красная метка, а глаза моргнули.

Шай поднялась, вернула печать в шкатулку и, считая про себя секунды, отступила на шаг.

Он сел и потерянно огляделся.

– Мои покои… Что произошло? На нас напали? Я… Я был ранен. О Матерь Света! Куршина! Она мертва.

Лицо Ашравана сделалось маской скорби, но через секунду на нем отразилась решимость. Он – император. Он был темпераментным, но, за исключением редких приступов ярости, обладал способностью надежно скрывать чувства от посторонних. Он повернулся к Шай, и его глаза были живыми.

– Кто ты?

И хотя именно этого вопроса она и ждала, ей сделалось не по себе.

– Своего рода хирург, – слегка поколебавшись, ответила Шай. – Вы были тяжело ранены, я вас исцелила. Однако для этого воспользовалась средством… которое в вашей культуре считается неприемлемым.

– Так ты – запечатыватель. Или… поддельщик?

– В каком-то смысле и то и другое, – ответила Шай.

Он ей поверит, потому что хочет верить.

– Запечатывание в данном случае было весьма сложным, и его воздействие оказалось недостаточным. К моему величайшему сожалению, вам в течение всей жизни каждое утро придется ставить печать. И всегда носить на себе металлическую пластинку в форме диска. И то и другое найдете в шкатулке. Ашраван, если вы хоть раз пренебрежете моим наказом, то умрете.

– Отдай ее мне. – Он протянул руку к печати.

Шай заколебалась, хотя и сама не понимала почему.

– Отдай! – повторил он более властно.

Шай вложила шкатулку ему в руку.

– Никому не говорите о том, что здесь произошло. Ни страже, ни прислуге. Только ваши арбитры знают о совершенном мною.

Крики снаружи становились все громче. Ашраван кинул взгляд на дверь.

– Если следует сохранить тайну, лучше уйди. Скройся и никогда не возвращайся. – Он опустил взгляд на шкатулку. – Следовало бы убить тебя за то, что тебе известен мой секрет.

В нем говорил эгоизм, обретенный в последние годы жизни во дворце. Да, с этой особенностью его характера она не промахнулась.

– Но вы меня не убьете, – уверенно заявила Шай.

– Не убью, – подтвердил император.

И с тем, что в глубине его души теплится милосердие, она тоже не ошиблась.

– Уходи, пока не передумал.

Шай шагнула к двери, доставая карманные часы, – прошла как минимум минута. Очевидно было, что печать хотя бы на некоторое время взялась. Шай обернулась и пристально посмотрела на императора.

– Чего ты ждешь? – спросил тот.

– Просто хотела взглянуть на вас в последний раз, – ответила она.

Ашраван нахмурился. Шум снаружи нарастал, несомненно приближаясь.

– Уходи, – велел он. Затем едва слышно добавил: – Пожалуйста.

Император знал, почему поднялся гвалт за пределами его покоев. А если не знал, то догадывался.

– В новой жизни постарайтесь быть лучше, – попросила Шай. – Пожалуйста.

И убежала.

Совсем недавно она намеревалась вложить в Ашравана стремление защитить ее, но пришла к выводу, что для этого, с его точки зрения, нет никаких оснований, а значит, подделка окажется под угрозой. Кроме того, Шай сомневалась, что император способен хоть чем-то ей помочь. Ведь до окончания траура ему не дозволено покидать свою комнату или говорить с кем-либо, кроме арбитров. А следовательно, именно арбитры в течение всего этого времени реально управляют империей.

На самом деле они управляли ею всегда.

Возле последней двери Шай подхватила фальшивый горшок и выбежала в коридор. Затем нарочито громко ахнула, будто отвечая на доносящиеся отовсюду крики.

– Это все из-за меня? – скороговоркой запричитала она. – О ночи! Я же ничего дурного не хотела! Знаю я, знаю, что мне к нему входить нельзя. Я здесь новенькая, просто дверью ошиблась!

Охранники пристально посмотрели на нее.

– Ты здесь ни при чем, – проговорил один снисходительно. – Отправляйся поскорее к себе и впредь будь внимательнее.

Шай кротко поклонилась и поспешила прочь. Большинство стражников ее не знают, так что…

Она вдруг почувствовала резь в боку и ахнула. Та же боль, что и каждое утро, когда клеймящий опечатывал дверь.

Шай в панике ощупала бок. Меч Зу рассек не только блузку, но и темную нижнюю сорочку. Она осмотрела пальцы. На них алели капли крови.

Царапина, пустяк. В суматохе Шай даже не заметила, что ранена.

Но на мече Зу осталась ее кровь. Свежая. Клеймящий быстро оценил обстановку. Боль говорит о том, что он уже пустил по следу своих питомцев.

Оставаться незаметной уже не было смысла, и Шай, отшвырнув горшок, побежала.

Если скелеты клеймящего настигнут ее, она наверняка погибнет. Необходимо найти лошадь, а потом опередить погоню как минимум на сутки. Тогда ее кровь потеряет свежесть и гончие потеряют след.