— Тебе нравятся животные? — спросила я, чтобы как-то разбавить тишину, унять разбушевавшееся сердце. — У нас никогда никого не было. Родители говорили, слишком большая ответственность.

— Думаю, с такой ответственностью, как у Ильи, ваши животные были бы самыми счастливыми на свете, — заметил Ник. — Мы жили на земле, поэтому да. Когда-то у нас была овчарка. Кабель.

— Давно?

Он опустил голову и — было видно по взгляду — сам в себе утонул.

— Не так уж. Но прожил десять лет, провожал меня в школу и встречал. Сидел во дворе, сторожил, морда была тоскливая… все время. Иногда выводили его гулять, но редко. В начале одиннадцатого класса, я жил в тот момент уже на квартире, отец был в отъезде, мама написала — приезжай, посмотри, что с ним. Сидела в доме, а сама не решалась выйти. Написала, что он молчит… Я приехал, как только закончились уроки, а они в тот день были бесконечными, как назло.

— И что с ним было?

Я знала, что ничего радостного не услышу в ответ.

— Последние пару месяцев лишь ходил без сил с места на место, мало ел, родители говорили, от жары… Жара… — Кончики пальцев дернулись, и Ник вовсе убрал руку с рюкзака, прижал к себе. — Я уговорил свозить к ветеринару. У него взяли кровь, но, как потом выяснилось, — он будто специально говорил с безразличием, — опухоли в поджелудочных железах по анализу крови плохо выявляются. Так что он уснул и больше не проснулся.

Ник вдруг резко оттолкнулся от земли, и качели с ужасным скрипом принялись покачиваться назад-вперёд, назад-вперёд, назад-впёред…

На нашем море — шторм, велик шанс упасть за борт.

— Он знает, что ты сделал всё возможное.

— Значит, пора признать, что я человек с ограниченными возможностями, — он оттолкнулся вновь. — Когда он умирал, меня даже не было рядом. Он всякий раз радовался, когда я приезжал к родителям. Потому ли, что чувствовал, что каждый раз может стать последним. Ладно. Я не хочу больше это обсуждать.

Мне вдруг так захотелось прикоснуться к нему, чтобы успокоить. Внешне Ник оставался безмятежным, но я видела — нечто прячется на глубине глаз, зеленых глаз, и несет он в себе куда больше боли, чем пытается показать.

Пока я соображала (слишком долго, как всегда), Ник опомнился:

— Еще успеем сходить к реке. Посмотрим на закат. Я знаю хорошее место, травка и песочек рядом с водой.

«Спускаюсь к большой воде, маленький человек».

— Тогда надо было брать с собой бутерброды — типа пикник. — И не удержалась: — Откуда ты знаешь так много хороших мест?

И снова на лице — эта беспечно-хитрая улыбочка:

— Иногда приходится вот так прогуливаться.

Ну конечно. Ну конечно.

— Идем, — согласилась я. — Хотя бы что-то будет на этой прогулке, к чему ты романтичен.

Ник закатил глаза, но спорить не стал. Само собой, я и не надеялась, что он тут же возразит рьяно — словами, что романтичен ко мне… Но мечтала об этом тайно.

И все-таки — после этого разговора между нами повисло напряжение, и движения будто стали резче, тревожнее. Ника всего лишь решила задать вопрос. Ника-Неловкость, Ника-Нелепость, Ника-Ничего-Лучше-Не-Спрашивай.

Но ведь надо поддерживать разговор?

Когда я не знаю, о чем говорить, я говорю об Илье.

— А ты не знаешь, что за проекты у Ильи?

Кажется, этот вопрос оказался для Ника самым неожиданным за сегодняшним вечер.

— Он мне не рассказывает. Иногда просматривает мои.

Я вспомнила, как Илья упоминал некого своего друга-гения, который совершает тысячу опечаток в минуту. Может, это и вправду Ник, но Илья вряд ли раскроет его инкогнито.

— Почему вообще так? Вы ведь на разных факультетах учитесь. А проекты у вас одинаковые.

— Все законы уже открыты. Так что все современные технари занимаются одним и тем же, по сути. Можешь непосредственно у него узнать, Илья в этом разбирается лучше.

В общем, разговор у нас совершенно не клеился.

Даже у Ника закончились вопросы. И желание вытягивать из меня какую-либо информацию. Мы шли в сторону воды — маленькие люди, и впрямь. Как много на свете людей — и как много проблем у каждого… Если взять каждую проблему каждого человека и превратить в саженец сирени, лет через двадцать каждый июнь на снимках планеты с космоса вся суша будет выглядеть сплошным пятном. Нежного сиреневого цвета.

А солнце меж тем уверенно клонилось к горизонту.

Мы уже даже не могли его видеть, и я отчего-то ужасно боялась не успеть на закат. Зато Ник испуганным не выглядел. И в целом — я не уверена, что очень-то уж хотел насладиться закатом. Удивительно, что он вообще решил пойти на набережную. Точнее, в какое-то там секретное место возле реки, где открываются такие чудесные виды, которых больше нигде не встретишь.

Вообще-то я люблю воду.

По моему стилю изложения видно.

Но если без шуток — пожалуй, это самая близкая ко мне стихия. Абсолютная меланхолия. А если уйти на дно — то еще и полная отрешенность от внешнего мира.

А Ник — ветер.

Мой встречный ветер, мне стать попутным, моим стань… Ветер с водой не друзья, он вызывает у нее слишком много волнений. Вода достигает равновесия лишь в штиль. Да, без ветра кораблю никогда не сдвинуться, но стоит лишь чуть усилиться порывам — и на море случится буря, которая превратит корабль в призрак.

О! У меня появился вопрос. Почему я думаю обо всем этом вместо того, чтобы говорить вслух? Если решусь, Ник или необычайно восхитится моим нестандартным мышлением и влюбится в меня по уши, или посчитает слишком уж странной, чтобы где-либо появляться в моей компании.

И еще — все-таки далеко мы ушли от моего дома. А ведь еще возвращаться обратно… Замерзну, более чем уверена.

— Обратно можно будет на маршрутке уехать, — заметил Ник, будто мои мысли подслушал.

Ну вот. Он уже думает над тем, как бы со мной попрощаться.

Не то чтобы я люблю переобуваться на лету, но сейчас подумала — согласна померзнуть еще немного, прежде чем вновь разойдусь с Ником на неопределенный срок.

— Здесь ходят?

— От главной набережной. Но до неё ещё пешком минут двадцать, насколько я помню…

— Это, наверное, та самая, на которой я однажды едва не осталась ночевать?

— Да? — удивился Ник.

— Когда ездила на концерт. Писала тебе.

Пару секунд он смотрел мне в глаза, будто пытался что-то в них прочитать. Потом заметил:

— Да, было дело. Зато теперь знаешь необычный маршрут… На случай, если пешком все-таки придется идти.

— Он гораздо короче, чем я себе представляла. Но сегодня, надеюсь, не придется его повторять, — я поёжилась.

— Устала? Или заскучала?

— Замёрзла.

— Сказала бы сразу… — пробурчал Ник. — У меня с собой бомбер.

Он остановился, вытянул из рюкзака толстовку прямиком из типичных американских сериалов — бордовый жилет, белые рукава, манжеты, нашивки. И протянул мне.

— А самому не холодно?

Ник отмахнулся.

Река раскинулась перед нами шелковым полотном. Волны то создавались, то разрушались, и мне в голову вновь пришел тот образ с лодкой.

По рассыпчатому гравию мы спустились прямо к воде, на берег. Он представлял собой метра три песка, после которых начинались кустарники с длинными колосками фиолетовых цветков. Я уже видела их в тот самый счастливый-злосчастный вечер, когда пропустила все свои маршрутки.

— Знаешь, как называются? — спросил Ник, и я помотала головой. — Вероника, да, с ударением на «о». Из того же семейства, что подорожники. Только не спрашивай, откуда я это знаю.

Веро́ника.

Было в этом что-то символичное.

Совсем рядом с нами стояла опора автомобильного моста. Такая величественная вблизи. Она была погружена в воду, и метрах в двух от поверхности каменная кладка окрасилась в более темный серый оттенок — видимо, из-за того, что уровень воды в зависимости от сезона то снижается, то растет.

Слышала, что выше всего река весной, когда тает снег.

Я спросила, кивнув на нее:

— А эта опора знаешь, как называется по-умному?