'хотя, может, в скором времени дойдут….

жесть, а закат красивый'.

«они в жизни гораздо лучше звучат. если в следующем году приедут, сходи, послушай…»

Я спустилась к забору — следом обрыв, травки с крупными сиреневыми цветками, песок и вода. И застыла на месте.

Так странно, что этот момент жизни мне приходится делить именно с Ником.

«это тоже, в своем роде, прекрасно», это Ник ответил на сообщение, в котором я сообщала о прогулке по набережной.

«можешь пригласить…», а это — на мое последнее сообщение.

И я будто бы… согрелась мгновенно, что ли.

'прекрасно, но прохладно.

а насчет твоего предложения — не уверена, что мы дообщаемся до следующего года'.

И мне вдруг очень хотелось дообщаться — и в самом деле пригласить его, чтобы понаблюдать. Снимет ли он маску? После того, что ему придется увидеть? Когда он почувствует всё то, в чем сегодня участвовала я, — раскроется ли?

«ну, тогда поезжай домой», — предложил Ник, такой простой.

А про мои сомнения насчет нашего общения ничего не ответил.

«так мне деняк жалко на такси».

«тогда пешком, Ничка».

«ну хорошо, пешком так пешком, Ничёк».

«да, я ещё вполне себе».

Он помолчал секунд тридцать. Потом поинтересовался:

«подожди, ты на набережной сейчас? центральной?»

«ну, типа того. не припомню, чтобы их в городе было много с такими видами».

'да я как-то не особенно хорошо помню, на каких набережных какие виды.

тогда и правда далековато'.

Я будто представила Ника наяву. Как он лежит на своей кровати — а у него наверняка просторная кровать. Вокруг — полумрак, потому что ему неохота подниматься с места и включать свет. Голова опирается на согнутую в локте левую руку. А правой он печатает мне сообщения. И думает — какая забавная. А еще — как у Ильи может быть такая вот сестра.

Тем временем я, окончательно замерзнув, пошла обратно, к остановке. Напечатала:

«пешочком всего часа два с половиной…»

— и полезла в приложение вызвать такси. Иных путей нет. Конечно, в теории я могу выдержать почти три часа прогулки. Но какой я вернусь домой?

Да и, к тому же, в одиночных ночных прогулках по спальным районам нет вообще ничего романтичного. Темные закуточки так и полнятся страхами, которые могут овладеть твоей головой в любое мгновение.

Одна минута — и машина приедет. Стоит сейчас у соседнего здания. Белый ниссан, 118. Как удобно.

Ну подумаешь, потрачу чуть больше, чем планировала. Все равно у меня еще остались кое-какие сбережения. Класса с шестого выработала в себе привычку вечно откладывать деньги про запас, хотя и не могу сказать, что когда-то мы жили действительно бедно…

Может быть, я просто этого не помню.

«ты серьезно?» — полюбопытствовал Ник.

«серьезно два с половиной, карты показывают».

Впрочем, как я сегодня убедилась в очередной раз, этим картам все равно нет никакого доверия. Если они иногда и показывают что-то правильное, за это можно благодарить совпадения. Не карты, а средство для обмана всяких доверчивых человечков.

Моя карета прибыла. Остановилась, правда, на противоположном от меня конце этой длиннющей остановки. Так что за каретой пришлось побегать.

Мы с водителем обменялись приветствиями, он уточнил адрес — и наконец, как только захлопнулась дверь, возобновилась моя дорога домой.

Илья меня лягушкой-путешественницей в детстве обзывал. Потому что мне вечно хотелось бежать куда-то, а он едва ли не цеплялся за дверной косяк, чтобы подольше посидеть дома. Время прошло, и теперь я отсиживаюсь дома, пока он гостит у своих бесконечных друзей.

Город слился в масляную картину: темные мазки домов и деревьев чередовались с желтыми мазками огней. У самого края небес еще можно было разглядеть нечто красноватое — отпечатки прошедшего дня, которые пока не успел стереть вечер.

Я проверила время — без двух минут десять. На экране уже девять минут как значилось осуждающее:

«Ника».

Прислонившись головой к мягкой обивке салона, напечатала в ответ:

'да-да?

я уже в такси, можешь спать спокойно.

была бы с собой одежда потеплее, прогулялась бы, а так вот… еду'.

«прошлялась*, ты хотела написать».

«ой, как токсичненько».

И погасила телефон.

Только в машине я поняла, как сильно устала. Впечатления обрушились на голову, и я почувствовала себя аквариумом, который наполнен до самых краев. Лишняя капля — и вода польется наружу, что не есть хорошо.

Так что, во имя душевной стабильности, я решила, что общения на сегодня хватит.

Однако совсем скоро позвонила мама — спросить, как у меня дела и скоро ли я буду дома? Я ответила, что уже еду, не уточнив, на чем именно. И что концерт мне очень понравился, но все детали лучше оставить на завтра.

Таксист, услышав про концерт, повеселел. Поскольку у меня самой сил разговаривать не нашлось, он решил поговорить вместо меня.

Начал с концерта, на котором сам недавно побывал — два года ждал приезда артиста. А потом стал говорить про детство.

Мне кажется, самые необычные и красочные истории происходят с нами именно в детстве.

Плохо запомнила, что он рассказывал. В голове осталась только история про то, как в подростковые годы он вместе с друзьями прыгал с одного поезда вагона на другой. Поезд мчался в одну сторону, а они прыжками-перебежками двигались в противоположную.

Однажды он не допрыгнул. Споткнулся о крышу вагона, полетел вниз, ободрав ногу о замок, и не угодил под колеса лишь потому, что смог удержаться на креплении.

Смеялся — удивительно, что я жив, удивительно, что могу ходить.

Я спросила, прекратил ли он после этого случая испытывать свою прочность подобным образом?

Он разулыбался и ответил, что сейчас у него новое хобби — прыгать с парашюта.

В общем-то, рассказать мне особо и нечего.

Иногда случается, что нечего рассказывать. В такие моменты лучше и не пытаться. Если хочется молчать — молчи, не выдавливай из себя истории, все равно вряд ли получится что-то дельное.

Ибо, по правде говоря, если зачем-то вся эта лирика и нужна, то только чтобы я смогла превратить хор запутанных мыслей в голове в нечто более-менее структурированное и стройное. Выгрузить на лист и отпустить. Освободить место для чего-то нового.

Если молчу, значит, говорить еще не время.

А требовать рассказы с меня некому — кто платит, тот и заказывает музыку, а я пока что не получаю ни копейки.

Скоро, надеюсь, я стану суперизвестной журналисткой, и каждое слово, напечатанное мной, будет стоить как минимум доллар. Сначала я начну принимать ванны с шампанским, а потом попросту зароюсь в своих деньгах, да так и задохнусь…

Июль оказался неизбежным.

Как снежный ком, скатывающийся откуда-то с вершины.

Продвигаясь дальше, день ото дня, он будто бы только повышал скорость — и вот позади уже треть месяца, середина, две трети, три четверти.

Наступила последняя июльская неделя.

Застряла в горле — не выплюнуть, но и не проглотить.

Еще и с Полинкой все получилось как-то неприятно.

Я ведь написала ей следующим после концерта утром, как и обещала. Сообщила, что обдумывала ее предложение целую ночь, никак не меньше, и пришла к решению, что все-таки хочу съездить к ней в гости. Мама сказала — прекрасная идея, обязательно поезжай; и в своем сообщении я едва ли не спрашивала, во сколько часов прибыть, чтобы Полинке было удобно меня встретить.

А она ответила — прости, Ника, уже не получится.

Бабушка заболела, поэтому они отправляются к ней гораздо раньше, чем изначально планировали. Вот прямо сейчас собирают сумки.

Я так долго тянула с этой поездкой, что опоздала. Видимо, такое уж у меня предназначение: быть той самой Рапунцель, которая душой стремится выбраться из башни, но не найдет в себе смелости разогнаться и прыгнуть из окна. Ибо под окном — кусты, скрывающие землю, так что высоту башни не определить. Метр? Три? Двадцать? Сколько продлится познание мира, не пять ли секунд полета?