— Поэтому я из тех, кто обходится без открыток. Но тебе, на твой день рождения, обязательно напишу.
— Буду ждать. Я тебе тоже что-нибудь напишу. На твой.
День рождения у него будет в конце сентября, где-то на месяц раньше моего. Точную дату, к сожалению, нужно уточнить…
Пашка улыбнулся.
Вообще говоря, он очень мило улыбается. Опускает глаза вниз, а ресницы у него длинные. Приятно заставлять его улыбаться.
— В таком случае, я тоже буду ждать. Очень сильно.
Мы еще немного поболтали обо всяком. В основном говорил Пашка — и по большей части о музыке, которую я не слушаю. Пашка предпочитает зарубежную музыку, исполнители которой в большей части случаев мертвы или хотя бы доживают свои последние годы. Сходит с ума по Дэвиду Боуи. А из русскоязычного сегмента уважает только «Гражданскую Оборону». Считает ее чем-то уникальным и неповторимым. Единственной приличной вещью.
Я, конечно, попыталась ему доказать, что, если поискать, можно найти очень много талантливых исполнителей, и даже среди современников, и даже исполняющих свои песни на русском. Но слушать меня (и то, что я ему пришлю в качестве совета) Пашка отказался.
Мы еще немного погуляли по городу.
Ушли в какую-то сторону, которая обоими нами была не изведана. И в итоге слегка потерялись.
Так странно. Всю жизнь живешь в городе, но, стоит свернуть на дом раньше, или выйти на следующей остановке, или заглянуть на соседнюю улочку — и ты как будто оказываешься в своём городе впервые.
В итоге прогулка наша заняла почти три часа. Возвращались уже ближе к закату.
Небо было великолепное.
Мои подружки, тучки-овечки, под присмотром строгого небесного пастуха к вечеру вернулись в стойло. Лишь парочка самых маленьких барашков еще виднелась на небе — кучеряшки на их спине окрасились в розовый, земляничный цвет; под ногами рассыпалась золотая пыль. Если приглядеться, на ней наверняка можно разглядеть отпечатки копыт.
Я сказала Пашке что-то вроде: «Смотри, как красиво». И кивнула наверх, на небо.
А Пашка сказал, что красиво совсем рядом с ним. Я заозиралась по сторонам, поинтересовалась, что именно ему нравятся — панельки слева, еще окрашенные закатом? Или панельки справа, уже ушедшие в тень? А он покачал головой, будто бы я была совсем несмышленой. На несколько мгновений у меня замерло сердце.
Прощались мы там же, где и первый раз.
Под светом заката зелень в его глазах я совсем не смогла разглядеть.
…Этим вечером я отправила Нику фотографию: насыщенно-желтое небо, с розовыми вкраплениями, а прямо над солнцем — вытянутое в вертикаль облако с неровными краями, похожее на шрам или на шов, как будто в небе образовалась дыра и пришлось срочно ее зашивать.
Но вообще это был посох небесного пастуха.
В следующем сообщении я спросила:
«как у тебя дела?».
Как будто мне в самом деле было небезразлично, как дела у Ника. А у него как будто был резон отвечать на такой глупый вопрос мне, абсолютно незнакомому, по сути, человеку.
Как будто Илья не предупреждал меня, что все это напрасно.
Однако мне почему-то так сильно хотелось, чтобы наше общение продолжалось…
Ник прочитал мое сообщение через пару часов.
Но ничего не ответил. Ни единого словечка.
2.6
Следующим утром возвращалась моя Оля. Всего на пару деньков, потом поедет домой, побыть наконец с родителями.
Я вызвалась Олю встречать.
Самолет ее прибывал в аэропорт к девяти утра. Добираться до него часа два, если не будет пробок, но я вышла за три с половиной — хотела приехать пораньше, чтобы вовремя пройти все необходимые проверки… По моим далеким представлениям из детства, а летала я последний раз в одиннадцать лет, проверок в аэропорту было предостаточно.
Встать мне для этого пришлось в половину пятого.
Как очень часто бывает в таких ситуациях, спалось просто ужасно. Я крутилась с бока на бок и никак не могла улечься удобно. С открытым окном было холодно, а с закрытым — душно. Часа в три ночи, когда родители уже крепко-крепко спали, сбежал из дома Илья.
Чаще прежнего, раз в пятнадцать, я обновляла страничку с диалогами…
Ник последний раз был в сети в 2:36. Может, ему тоже не спалось. Тем не менее, это не замотивировало его ответить на мои сообщения. Впрочем, отсутствие ответа — тоже ответ. И временами он намного больше говорит, чем слова.
Голова у меня гудела.
Собиралась я на автомате. Когда заваривала кофе, кипятка налила до самых краев, удивительно, что не искупалась в кофе потом. Шкафы гремели, как дурные, хотя я старалась их придерживать, чтобы никого ненароком не разбудить.
Выходя из квартиры, я выронила один из беспроводных наушников. Он проскакал по ступенькам целый пролет — спасибо еще, что не в проем свалился…
А на середине пути к остановке я вспомнила, что забыла дома кошелек с наличкой. Пришлось возвращаться. После выяснилось, что в автобусе (я прождала его полчаса и за это время успела жутко замерзнуть, потому что оделась слишком легко для раннего утра) была возможность оплатить проезд картой. Обидно, ведь карту в этот раз я все-таки взяла с самого начала…
Зато рассвет был красивенный, нежно-нежно розовый, осторожный такой… Закаты совсем другие. Им терять уже нечего. Вот они и не скупятся на то, чтобы использовать самые яркие краски. Плотное масло против рассыпчатой пастели. Рассветы хрупкие, как мгновения. И исчезают в один момент. А следы закатов еще долго украшают небо.
Я его сфотографировала.
Вот только отправить эту фотографию было некому. Один мой знакомый, романтичный к небу, весьма конкретно выразился в отношении сообщений, которые я ему присылаю. А у Пашки я не успела спросить, что ему нравится. Но не то чтобы он останавливался по ходу движения, чтобы посмотреть на красивый закат или прыгающую по кусту птичку.
Несмотря на все заминки, я успела приехать за полтора часа до прилета самолета, как и хотела. Спасибо автобусу, который не скупился на высокие скорости. Дорога-то была практически пустая, почему бы и не ускориться… Первые солнечные лучи скользили по стеклам окон жилых дом и витрин, и мне подумалось вдруг, что я хочу об этом написать. Я запомнила этот образ. Положила в копилочку, чтобы вернуться к нему позднее.
Заряд бодрости, полученный во время ожидания автобуса и активной поездки, я быстро растратила в аэропорту. Прислонилась к спинке свободной сидушки, найденной с огромным трудом — жизнь в аэропорту кипит без перерывов на выходные и сон. Хотела взять себе стаканчик кофе, но оно оказалось здесь ужасно дорогим. Так что решила обойтись без подобных роскошей.
Уже спустя двадцать две минуты (зачем-то засекла и запомнила, красивое число, желтое такое…) сидеть стало невыносимо. Приходилось одновременно бороться со сном, и с неудобной спинкой, и с отсутствием движения в социальных сетях — отвлечься было абсолютно не на что. Я уже подумала — может, встать и пройтись, ну и что, если тут же потеряю место… Потом решила прикрыть глаза… Потом словила панику, — а вдруг действительно усну, и что-нибудь стащат?
А потом мои душевные метания прервал звук уведомления от мобильного телефона.
Неужели Оля прилетела раньше указанного времени? Настолько раньше… Она и прошлым летом летала в путешествие. И рассказывала нам как-то, что три самолета из трех, в которых ей удалось побывать, приземлялись раньше минут на десять-пятнадцать. Я еще удивилась тогда — мне почему-то казалось, что у самолетов имеется строгий, рассчитанный по секундам, график взлетов, поворотов и приземлений. В небе сложнее держать маршрут. Сложнее — а, значит, очень важно.
Но нет.
Это была не Оля пока что.
А Ник. У которого, как вдруг выяснилось, все же существует нечто, похожее на совесть.
«не заметил твои сообщения…… телефон их прочитал без моего ведома».
Не заметил он, понимаете ли. Ведь диалог с новым сообщением не появляется в верхней позиции среди чатов. И время на нем не обновляется. Сколько должно быть собеседников, чтобы такого не заметить?.. Даже если учесть учебные чаты, в которых постоянно спамят. Наши журналисты — любители обсудить последние новости. А иногда на них и философская нотка нападает… Все равно ты заметишь этот обновленный чат.