А потом мы встряли в длинную шумную очередь. На кассе разразился скандал — как я поняла по обрывкам криков, причиной стало несоответствие цен на этикетке и на кассе; а очередь оказалась достаточно воодушевленной, чтобы его поддержать.

Во время хаоса во внешнем мире проще всего замкнуться в собственном, внутреннем. Так что у меня появилось немного времени, и я впервые с момента нашей прогулки разблокировала телефон.

Ник не позволял о себе забывать — я думала о нем, даже когда совсем этого не планировала.

Неотвеченное сообщение маячило белым флажком. Причем без ответа ведь остался Ник, а унизительный флаг лелеял будто бы с моей стороны.

«не имею понятия. вроде даже поспал восемь часов……»

Ну вот и что мне ему отвечать? Посоветовать спать по девять часов? десять? двенадцать? Посочувствовать? Что-то мне подсказывает, что и без бесполезных советов, и без сочувствия с моей стороны Ник прекрасно обходится.

Решила поделиться занимательным фактом.

И нет, не тем, что я влипла в скандал, хотя всего лишь стояла в очереди на кассу.

«сегодня полнолуние ещё».

Это мне мама рассказала сегодня утром. Она с недавних пор себе покупает лунные календари с гороскопами на день. Последний из купленных даже мне отправила. Я его полистала, пока ехала до Оли, но особо не вчитывалась. Да и не верю я, что какая-то там фаза луны может одинаково влиять на каждого человека. Так бы мы все жили одинаково, по одному и тому же шаблону.

Ник ответил мгновенно. Не удивлюсь, если он тоже некоторое время наблюдал за этим белым флагом с мачты своего победоносного корабля.

«надо идти смотреть на луну, да?»

Это звучало как предложение — сходить и посмотреть. Вместе. Если бы оно прозвучало чуть более открыто… или если бы я была смелее… и все-таки — если бы не было рядом Пашки, то, наверное, я все же согласилась бы.

А так — пришлось выкручиваться.

'это было к тому, что оно тоже как-то не очень хорошо на состояние влияет.

но если тебе хочется, то, конечно, сходи и посмотри'.

В какой-то момент открыли кассу напротив, и Пашка мгновенно метнулся в другую очередь, куда более спокойную. Он был вторым, вот-вот расплатится, и мы пойдем, а я подумала — сейчас придется убирать телефон… Подумала почему-то с тоской.

'…….

ладно, Вероника. спасибо за разрешение'.

Я могла бы не отвечать. Но мне хотелось ответить.

«пожалуйста. не забудь потом написать, красивая была или нет. Николай».

«обязательно, Вероника».

«жду, Николай».

И все-таки без ответа вновь осталась я. Сама стала этим несчастным белым флагом. Лепестком лилии, оторванным от венчика порывом беспощадного ветра и навсегда покинувшим родные края.

Или дымом.

Не настоящим огнем и даже не искоркой, у которой есть все перспективы стать таковым. А тенью, отголоском чего-то великого.

А Ник стал моим ветром.

Еще во время нашей первой встречи, когда мы мчались по залитой солнцем трассе, а настоящий, общий ветер трепал нашу одежду.

Куда ветер, туда дым.

Это дружба, в которой вы всегда рядом, но один из вас ведёт, а другой — ведётся, следует, как собачка на привязи за своим хозяином.

Это зависимость, ведь ветер распаляет огонь, а дым без огня невозможен.

Это просьба, которая прозвучит рано или поздно —

позволь

мне

— Ты идешь?

остаться.

— Да. Прости. Задумалась. — И мгновенно потушила экран. — Больше никуда не будем заходить?

— Ты голодна? Можем зайти в столовую, здесь неподалеку, возьмем что-нибудь с собой.

Я помотала головой:

— Можно просто попить чай. Художник… ну, то есть, колорист. Он ведь должен быть голодным.

— У меня есть печенье.

— Класс. Погнали.

Кажется, Пашка не особо поверил моим словам. Но препятствовать и навязывать свою волю не стал, так что ни в какой столовую мы не пошли, а сразу отправились к нему.

У Пашки был красивый дом.

Свеженький, этажей на двадцать, с большими затемненными балконами и всего одним подъездом. На входе нас встретила не только прохлада (как случалось всякий раз, когда я заходила в свой дом), но и консьержка — пожилая женщина в серой вязаной кофте, спрятанная в стеклянной будке.

Пашка сказал уверенное «здравствуйте». А я что-то промурлыкала вслед за ним.

Не то чтобы я людей боюсь, но все же мало прикольного в том, чтобы каждый раз, когда в дом входишь, с кем-то здороваться.

Бесшумный лифт поднял нас на восемнадцатый этаж, и, выходя, я на всякий случай поинтересовалась, как здесь дела обстоят с давлением и не закружится ли у меня голова. Пашка меня уверил, что все будет хорошо. Но прежде посмеялся. Хорошо ему смеяться, а я, между прочим, высоты опасаюсь. Мне бы с моими предпочтениями лучше подошел домик где-нибудь на отшибе деревеньки, чтобы я в нем была сама себе хозяйкой…

И вот мы наконец оказались внутри квартиры. Квартира под стать дому — белые обои на стенах, минималистичная мебель, и даже вещи не валялись повсюду. Не то чтобы у меня дома помойка, но мы живем в нём уже давным-давно и за это время успели порядочно накопить всякой всячины. Фотографии, статуэтки, наши с Ильей рукоделия, которыми мы осыпали маму, когда были маленькими. А здесь — все так аккуратно и функционально.

И в раковине грязная посуда почему-то.

Нас в детстве мама строго-настрого приучила убирать за собой, тем более в местах «общественного пользования», как она их называла. Илья со временем утратил этот навык, свинёнок он потому что, а вот у меня в голове он хранится до сих пор.

Пашка проследил за моим взглядом. И чуть-чуть смутился. Заметил:

— Уберу… — И тут же: — Ты какой чай будешь? Есть черный, есть зеленый. Без добавок. И, в общем, все.

Чаи стояли в магазинных коробках, на одной из верхних полок.

А у меня дома есть огромная стеклянная банка, в которую я ссыпаю все чайные пакетики, даже те, что без отдельных упаковок, на которых указан вкус. Скажем так, вношу элемент случайности в тщательно продуманную жизнь. Из-за этого на меня все вечно ругаются. Я так делаю уже года четыре, — а ругаться продолжают, до сих пор не осознав всю гениальность моей задумки.

— Давай черный. И печеньки.

Все-таки чувство голода оказалось выше моих моральных принципов.

Наше быстрое чаепитие растянулось минут на сорок — какое-то время я посмущалась, все-таки впервые оказалась у Пашки в гостях, но затем начала тщательно подъедать все запасы печенья, которые только нашлись на кухне. Пашка в это время рассказывал, что у него произошло нового.

Наверное, не стану оглашать все Пашкины секреты, но деньки у него, в принципе, шли неплохо. Пока я страдала от того, что мне абсолютно нечем заняться, Пашка успел написать штук в пять местных газет (я и не знала, что у нас в городе столько имеется). И в одной его, надо же, взяли в качестве нештатного сотрудника. Пообещали в ближайшее время отправить на какое-нибудь мероприятие, чтобы затем Пашка написал репортаж, и его напечатали.

Хмыкнув, он сказал, что мероприятие, скорее всего, будет совсем маленьким и незначительным. А плата за репортаж и того скромнее — чисто чтобы покрыть расходы на дорогу туда и обратно. Но это первый шаг к настоящей журналистике.

Мне будущая работа до сих пор кажется нереальной. А кто-то, вон, уже вовсю трудится. Это странно — с одной стороны, но с другой — восхищает.

И все-таки вот чаепитие закончилось — кажется, вместе с тем, как закончилось печенье.

Мы пошли в Пашкину комнату — и она, честно говоря, понравилась мне больше всех остальных мест в этой квартире. Была куда опрятнее комнаты моего Ильи, но в то же время дышала хоть какой-нибудь жизнью и индивидуальностью. Над просторным столом, на полочке, лежали тетради с конспектами, и по обложкам я мгновенно узнала практически каждую…

Странно, что мы так часто выполняли задания вместе, но ни разу не бывали друг у друга в гостях. Девчонок я впервые пригласила к себе уже в сентябре, спустя пару недель учёбы. С тех пор и начались наши бесконечные посиделки. А вот с Пашкой мы вечерами оккупировали читальный зал.