— Тогда до завтра.

— У нас еще один момент, Григорий Андреевич, важный мне кажется, назрел. — я остался сидеть на стуле, показывая, что никуда уходить не собираюсь.

— Говори.

— На предприятии какие-то брожения нехорошие идут в отношении профкома. Хилкова… Слышали про такую? Она вчера ко мне заходила, требовала, чтобы я им помогал против вас, а сегодня Костя из профкома пожаловался, что она грозится до подписания коллективного договора с вас долги по зарплате все выбить и существующий профком разогнать. Ну и, как результат…

— Подожди! — директор поднял телефонную трубку: — Надежда, председателя профкома ко мне пригласи, пожалуйста, я его жду.

Костя прибежал через три минуты, подозрительно зыркнул на меня недобрым взглядом и по приглашающему жесту директора, плюхнулся на стул.

— Константин Генрихович, здравствуй. — директор через стол протянул профоргу руку: — А ты что мне не рассказал, что за дела у тебя творятся в профсоюзе? И заместитель твой, старый хрен, ушел на больничный молчком, и тоже не доложил, как будто, так и надо. С чем он у тебя там болеет? Руку об биллиардный мяч ушиб? Ладно, это твой сотрудник, и твое дело. Ты про подготовку к продлению коллективного договора мне лучше расскажи, все у тебя готово? Рабочие что предлагают?

Костя, потея и волнуясь, стал сбивчиво, перескакивая с одного на другое, рассказывать о обидах, что чинит ему активная обмотчица со своим независимым профсоюзом из трех подружек…

— Погоди, Константин Генрихович… — директор властным жестом велел профоргу замолчать и поднял трубку: — Светлана Владимировна, привет. Можешь мне сказать, сколько в нашу бухгалтерию поступило заявлений о выходе из профсоюза? Да? И сколько? Перезвони мне пожалуйста, я у телефона жду.

Пару минут мы просидели в тишине. Костя рассматривал трещины на паркете, я рисовал лошадку на странице ежедневника, а директор смотрел в окно, наверное, мечтая выкинуть из него всех надоед-посетителей, которые приносят в этот кабинет только одни проблемы.

Звонок телефона раздался ожидаемо- неожиданно и все присутствующие облегченно вздохнули. Директор молча выслушал, что прочирикала ему в трубку заместитель главного бухгалтера, промолвив лишь «Спасибо» в конце разговора.

— Константин Генрихович, а почему ты мне не сказал, что у тебя за две недели из профсоюза сто семь человек вышло?

— Что сто семь — я не знал…- пролепетал Костя, не отрывая взгляда от паркета.

— А то, что сорок восемь человек написали заявление, чтобы у них один процент заработка перечисляли на счет профсоюзной организации «Солидарность», ты тоже не знал?

Профорг в испуге вскинул взгляд на директора — то, что он терял деньги было плохо, но то, что деньги доставались его врагу, было вдвойне хуже.

— И что… — пересохшими губами просипел Костя: — перечисляют?

— Пока нет, у той дамы какие-то проблемы с регистрацией, расчетный счет она открыть не может. Но ты не успокаивайся, она женщина пробивная, рано или поздно откроет счет, а бухгалтерия обязана деньги будет перечислить.

Костя опустил голову, вновь обратившись к созерцанию плашек паркета.

— Короче! — твердая ладонь генерального с силой ударила по столу:

— Константин Генрихович, коллективный договор подписывать я буду подписывать с кем-то из вас, с тобой, или с Хилковой, мне все равно, но с одним. Мне этот балаган с профсоюзами на предприятии не нужен. Так-что иди и думай, что ты будешь делать. У тебя времени…- директор открыл ежедневник: — Ровно две недели. Все, иди, работай.

— Павел. — директор вперил в меня тяжелый взгляд: — Мне эта дура Хилкова тут на хрен не нужна. Ты меня понял? Константину помоги. Надо сделать так, чтобы никакой бузы на предприятии с этим независимым профсоюзом не было. Я тебя очень прошу.

— Будет сделано, Григорий Андреевич, приложу все усилия. — бодро отрапортовал я, помня, сколько мне обещал платить этот человек, и, по мановению директорской руки, промаршировал на выход.

— Ты, Константин Генрихович, не обижайся! — я ворвался в кабинет профкома: — Я тебя подставить не хотел. Просто, к слову, рассказал директору, как ко мне вчера Хилкова заходила и требовала, чтобы я ей против директора помог, ну а дальше ты уже знаешь…

— Да! — Костя в безнадежной тоске махнул рукой и снова уставился в окно.

— Да не грузись ты так. Тем более, что мы теперь в одной лодке. Мне шеф сказал, чтоб я тебе помог, и приложил для этого все силы. Так что, если мы с тобой не решим поставленную задачу, для меня тоже наступят грустные последствия. Так что, давай, начинаем морщить лоб и думать, что мы будем делать.

— А что делать? — окрысился Константин: — У меня ни хрена нет…

— Так, угомонись и садись писать. — я уселся на стул и требовательно уставился на профсоюзного лидера: — Во-первых, нам нужна информацию. У тебя же актив в каждом цехе есть. Тебе в первую очередь необходимо обзвонить всех и дать задание, выяснить, что Хилкова собирается делать в ближайшие дни, чем она людей конкретно, кроме лозунгов, заманивает. Как какая информация появится, сразу зови меня, будем дальше думать. Все, не сиди, начинай работать. — я махнул рукой и вышел из профкома.

В моем кабинете разрывался тревожными трелями телефонный аппарат.

— Извини, что звоню. — из микрофона донесся голос Лены: — Ты меня просил к телефону не подходил, но на него позвонили раз двести. Какая-то женщина звонила, сказала, что ты должен завтра в областное управление приехать, к двум часам дня, с паспортом. Я сильно плохо сделала, что на звонки ответила?

— Не страшно, ответила и ответила, не бери в голову. Спасибо тебе. — я опустил трубку на рычаг и криво ухмыльнулся. Видимо, завтра заканчивается моя милицейская биография.

Глава двадцать четвертая. Подарок от Хурала.

Март одна тысяча девятьсот девяносто второго года.

— Разрешите? — я постучал в кабинет генерального и, дождавшись приглашающего кивка головы, аккуратно подтолкнул вперед жавшегося позади меня председателя профсоюзного комитета, старательно закрыл за нами двойные двери в кабинет.

— Здравствуйте. — я коротко поклонился присутствующим. Радом с директором завода сидела и иронично смотрела на нас стройная женщина лет тридцати пяти, облаченная в черный костюм с мини юбкой и меховым и желтым воротником. Светло-русые прямые волосы падали на спину до середины лопаток, холеные руки с маникюром венозного цвета лежали на раскрытом ежедневнике в дорогой, кожаной обложке.

— Знакомься, Лена! — генеральный кивнул на меня: — Наш новый юрист, Громов Павел Николаевич, из фирмы «Незимида», я тебе о нем рассказывал. А это наш главный бухгалтер Князева Елена Анатольевна.

— Очередной юрист? — с язвительной улыбочкой посмотрела на меня главбух и тут же закашлялась, прикрыв кулачком рот.

— Извините, после простуды еще не отошла. — Елена Анатольевна улыбаясь открыла ежедневник.

— Ну что, орлы? Что вы мне расскажите? Присаживайтесь, кстати. — директор явно пребывал в хорошем настроении и даже позволил себе скупо улыбнутся.

— Костя, давай, повтори. Что ты мне рассказывал. — я незаметно подтолкнул председателя профкома в бок.

— Кхм. — Константин прочистил горло, собрался с мыслями и стал докладывать руководству завода сведения, полученные им из цехов от профсоюзного актива.

Из отрывочных сведений выходило, что обмотчица и изолировщица третьего разряда генераторного цеха Хилкова Анна Николаевна, очевидно, недовольная своими скромными карьерными достижениями, решила сделать рывок к вершинам пищевой цепочки. В настоящее время, пользуясь тяжелым экономическим положением предприятия, она разгоняла протестные настроения рабочих, агитируя за выдвижение на предстоящем через две недели, ежегодном подписания коллективного договора, заведомо невыполнимых условий, начиная от предоставления ежегодных отпусков работникам исключительно в летнее время и заканчивая требованием о ежемесячном увеличении заработной платы на проценты, превышающие официально объявленную инфляцию. Все это звучало чрезвычайно притягательно, но разорило бы предприятие в течении полугода.