А потом я не выдержала и сделала вдох.
Вода хлынула в легкие, и горло сжал спазм. Пытаясь откашляться, я лишь вдыхала больше и больше воды, все тело скрутила судорога, казалось, грудь сейчас разорвет.
У меня есть лишь несколько секунд, подумала я и сама удивилась, как спокойно прозвучали эти слова в моей голове. Несколько секунд и все. Но странно – я не чувствую, что умираю. Я не верю в это. Я не могу утонуть, поняла я. Я не могу утонуть. Не могу утонуть, ведь мне не надо дышать.
Потому что я и есть вода.
Я не успела уловить момент, когда мое тело исчезло. Я больше не видела ни доктора Эйсуле, ни доктора Ланге, ни сержанта Хольта. Медицинского кабинета тоже не было, осталась только я, и я была бесформенной, зеленой и спокойной, я медленно двигалась, покачивалась в аквариуме, испарялась, понималась вверх, а потом вдруг выплеснулась за пределы здания, в одно мгновение заняла огромное пространство в воздухе, а через секунду уже собралась в каплю и полетела вниз. Я ударилась о землю, но больно не было – я просто впиталась в нее, я продолжала падать, я была каждой каплей, каждой лужей, собирающейся на асфальте, подземной рекой, озером в пещере, куда никогда не заглядывало солнце, я была заливом, морем, паром, водой из крана, я набирала и набирала скорость, становилась водопадом, ревущим потоком, ливнем, штормом, и снова останавливалась, успокаивалась, становилась ручьем, фьордом в колыбели скал, озером в саванне, я распадалась и собиралась заново, приходили звери и склонялись надо мной, отражались во мне, и я становилась частью их, я испарялась и становилась частью неба, я падала дождем и становилась частью земли.
Я была всем.
***
– Как ты, Реталин?
Я провела рукой по телу – одежда была сухая. Но меня же вроде топили? Или мне это, выходит, померещилось? Я вспомнила свои видения – зеленый аквариум, медленное движение, быстрое движение, я крошечная, я огромная, я падаю с высоты, леопард пьет из озера… Ну и дрянь же она мне вколола!
– Под флойтом… было… лучше, – с трудом разлепив губы, прохрипела я.
Сфокусировав взгляд, я поняла, что все еще лежу в том же кресле, а от моей руки вверх идет тонкая прозрачная трубка. Я потянулась к ней.
– Не надо, – доктор Эйсуле перехватила мою руку. – Это ненадолго, еще минут десять. У тебя небольшое обезвоживание.
– Обезвоживание? – повторила я и начала смеяться как ненормальная. Смех перешел в кашель.
– Выпей, – доктор протянула мне стакан с густой белой жидкостью, похожей на разведенную сметану.
Пересохшее горло отказывалось глотать, но я все же залила в себя то, что она дала мне. Стало легче.
– Мне казалось, что я была водой, – сказала я. – Сначала в аквариуме, а потом...
– Содержание галлюцинаций не имеет значения, – остановила меня доктор Эйсуле. – Мы лишь проверяем активность некоторых зон мозга. Необходимую информацию мы уже получили. Просто отдыхай.
Через десять минут, когда от меня отсоединили капельницу, я смогла встать, и сержант Хольт отконвоировал меня в кабинет, где я подписывала документы. На лице его было все то же безразличие и готовность стрелять, и я решила, что его дружелюбие мне почудилось вместе со всем остальным.
Доктор Ланге куда-то исчез, вместо него компанию нам теперь составлял пожилой мужчина в военной форме. Полковник, определила я, глядя на нашивки на серой форме, под которой перекатывались мускулы. Он молча стоял, прислонившись к стене и уставившись в свой планшет, и лицо его, дочерна загорелое, не выражало ровным счетом ничего.
Я села на стул и замерла. Доктор Эйсуле устроилась напротив.
– Тебе лучше, Реталин?
На этот вопрос мог быть только один правильный ответ.
– Намного, спасибо.
– Поговорим еще немного, хорошо? Мы проверили твои социальные сети. – Я напряглась. – У тебя там указана другая фамилия.
Да, это тебе не Теодор с Марко, которые не смогли найти меня в «таккере».
– Это фамилия матери, – объяснила я. – Мне она больше нравится.
– Она живет в Чарне? Ты поддерживаешь с ней отношения?
Я пожала плечами:
– Ну так.
– А твой отец?
– Понятия не имею, где он.
– У тебя есть еще родственники?
– Да, бабушка, но она сейчас в «Доме жизни». Вряд она вообще меня помнит. Еще есть сестра, ей пять, она живет с матерью и ее парнем. Может, у меня есть еще какие-нибудь братья и сестры по отцу, но я о них не знаю.
– Ты рассказывала матери о том, что хочешь подписать военный контракт?
– Нет.
– Хорошо. Она не должна знать, где ты находишься. Ты можешь сообщать о своем местонахождении и положении очень ограниченную информацию. Все твои сообщения будут проверяться. Без специального разрешения, подписанного лично полковником Валлертом, – она покосилась на военного у стены, – ты не имеешь права покидать Центр. Ты обязана выполнять приказы любого, кто выше тебя по званию, и любого человека из группы S, – она указала на свой бейдж.
То есть вообще любого, кого встречу.
– Ты должна понимать, что все сведения, к которым ты так или иначе получишь здесь доступ, являются секретными. За их разглашение или попытку сделать это, или даже высказанное намерение ты попадешь под трибунал.
Я кивала, как болванчик, глядя на планшет в ее руках. «Контракт о прохождении специальной военной службы», – значилось в верху страницы.
– Теперь о том, что обещал тебе врач из Чарны. Ты вдохнула яд, который медленно разрушает твой мозг. Это возможно остановить, и армия окажет тебе всю необходимую медицинскую помощь – но лишь в том случае, если контракт будет подписан. Он действует пять лет, в этот период ты не имеешь права покинуть группу проекта «Маджента». Имей в виду, что все импланты, которые будут тебе внедрены за это время, являются собственностью армии и подлежат изъятию в случае, если ты решишь не продлевать контракт.
Я снова кивнула. Ну еще бы. Интересно, многие ли решают уйти на таких условиях?
– Там есть пункт, предусматривающий выплаты твоей семье в случае твоей смерти во время прохождения службы. Поскольку твои родители в разводе, ты можешь указать как получателя отца или мать.
– А можно сестру? – спросила я.
Вдруг я умру раньше, чем смогу сбежать отсюда? Будет неплохо, если Лира получит немного денег.
– Ты говорила, ей пять, – прищурилась доктор Эйсуле.
– Да, но она же когда-нибудь вырастет. Можно же сделать так, что деньги будут где-нибудь лежать, а когда ей исполнится восемнадцать, она их получит?
– Мы можем просто перечислить их твоей матери.
– Тогда их просто заберет ее парень.
Женщина покачала головой.
– Как ее зовут? Полностью?
– Лирика Немет, – я вздохнула.
С именами мама оставалась верна себе.
Доктор Эйсуле некоторое время молча смотрела на меня, поджав губы. Я выдержала этот взгляд.
– Я посмотрю, что можно сделать. Прочитай и подпиши, – сказала она наконец.
Я взяла планшет и сделала вид, что читаю. Сердце колотилось где-то в горле.
– Тебе все понятно? – спросила доктор Эйсуле.
– Да, конечно, – ответила я и с силой прижала палец к планшету.
Экран мигнул зеленым, подтверждая, что подпись принята. Одновременно полковник сделал шаг и как-то сразу оказался рядом со мной. Я невольно вскочила и вытянулась перед ним.
– Прочти это, – он протянул мне планшет. – Вслух.
Я быстро пробежала текст глазами, затем подняла правую руку и произнесла:
– Я, Реталин Корто, клянусь служить моей стране, сражаться за ее свободу и независимость, выполнять приказы командиров, хранить государственную и военную тайну. Я клянусь быть верной и храброй, достойно исполнять воинский долг и защищать свой народ ценой своей жизни. Я клянусь быть честным и достойным солдатом. Я клянусь никогда не предать свою Родину.
С последними словами я приложила ладонь к сердцу. Надеюсь, я все сделала правильно – по крайней мере, в фильмах это выглядело именно так.
Полковник вроде бы остался доволен.