– Да-да, – кивал тот и из-под одежды потянул распятие. – Вот. Просто…

– Что?

– Как бы не случилось лиха, вдруг он заартачится, и вам придется его… А я его в гости пригласил, вот как плохо-то будет… если он не вернется домой.

– Хорошо, что ты все понимаешь, купец. – Волков положил ему на плечо руку. – И хорошо, что ты крещеный. Значит, у тебя и святой есть.

– Есть, святой Елизарий.

– Вот и помолись ему. И помоги мне уговорить дружка твоего. И тогда и он отсюда уедет живехонький, и ты будешь при мне и при серебре. Ну, а если он заартачится, что делать будем? – спросил кавалер прежде, чем войти в дверь.

Купец не ответил, замер и стоял как столб. А Волков, уже положа руку на дверь, спросил:

– Может, лучше ему тогда в реке утонуть, чем домой вернуться да о тебе рассказать? Если он про тебя расскажет, то уж точно тебе путь в кантоны будет закрыт. Как считаешь?

Господин Гевельдас раскрыл рот и опять ничего не вымолвил.

– Вот то-то и оно, – усмехнулся кавалер. – Так что молись, купец, да помогай мне.

За столом прямо посередине сидел молодой человек лет двадцати. Ни худ, ни толст, лицо в оспинах. Ботиночки крепки, но не новы, чулки не штопаны, но и не из дорогих, колетик простенький, шапчонка фетровая, колечко на пальце – серебро. Зато весь стол перед ним в кушаньях богатых. Пива целый жбан, вино в кувшинах, гусь жареный, окорок, сыр на подносе с изюмом и медом. Тут же и Сыч рядом. Сразу вскочил, Волкова увидав.

– Вот, экселенц, нужный нам господин.

А молодой человек и не рад тому, что он кому-то нужен. Еще пришли в дом такие люди, высокие, при железе, лица капюшонами закрыты.

А Волков тем временем скинул капюшон и сказал:

– Не волнуйтесь, господин Веллер, вам тут ничего не угрожает. – Он обошел стол, приблизился к молодому человеку и протянул ему руку. – Вы гость моего друга, купца Гевельдаса, а значит, и мой гость тоже.

Молодой человек почтительно, с поклоном пожал руку кавалеру и негромко спросил:

– Откуда же вы меня знаете, добрый господин?

– Гевельдас мне о вас рассказывал, – отвечал Волков, сел на лавку и похлопал по сиденью подле себя. – Садитесь, господин Веллер. А как вас окрестили в церкви?

– Франс, – отвечал молодой человек, присаживаясь рядом с кавалером.

Сыч устроился позади него, расселись и все остальные.

– Франс? Не Франк, а Франс, на западный манер. Так у вас принято?

– Матушке так было угодно. Наш священник так меня и крестил.

– Ваши священники все еретики, – заметил Сыч из-за спины писаря. – Вот и крестили тебя как…

– Тихо! – прервал его кавалер. – Как крестили, так и крестили, то матушке его было угодно, так не тебе это осуждать. А священников и веру не он себе выбрал. А по мне, так пусть господин Веллер хоть бревну резному кланяется.

Молодой человек оглядел всех людей, что сидели с ним за столом: кроме купца, люди все вида военного, а двое так и вовсе разбойной наружности. Он явно продолжал волноваться. Волков видел это и, сделав как можно более доброе лицо, похлопал его по руке и сказал:

– Наверное, думаете, кто эти люди? И кто я такой?

– Был бы счастлив узнать сие, – пролепетал писарь.

– Я – рыцарь божий Иероним Фолькоф, вам известный как фон Эшбахт.

– О господи! – только и выговорил молодой писарь, лицо его вытянулось от ужаса, он хотел было встать, но Сыч сзади его за шею схватил крепкими своими пальцами и зашептал на ухо:

– Куда побег? А ну сел! Слушай господина и не взбрыкивай, помни, река-то близко, корячиться будешь, так всплывешь лишь у Милликона, а то и до Хоккенхайма донырнешь.

– И что же вам от меня, добрые господа, нужно? – пролепетал писарь, втягивая голову в плечи от крепких пальцев Сыча.

– Отпусти! – приказал Волков.

Сыч выпустил шею писаря.

– Мне от вас нужен мир, – строго сказал кавалер.

– Мир? – удивился господин Веллер.

– Война с кантоном мне больше не нужна. Одних ваших погибло уже три сотни людей, а то и больше.

– Больше, – подтвердил писарь.

– Больше? – заинтересовался кавалер. – Откуда знаете?

– Я списки составлял. От кантона семьям погибших, тех, что шли по земельному призыву, положено разовое вспоможение. Я на них списки выплат писал. Невернувшихся за два похода было триста восемьдесят семь человек, это не считая тех, кто пошел по найму, и союзников из соседнего кантона.

«Ах, какой хороший и нужный человек этот писарь! Лучше, чем он, и желать себе трудно».

– Вот видите? – сказал Волков горестно. – И среди моих людей тоже есть потери. Думаю я, что крови и с нас, и с вас достаточно уже.

– Так вы о мире думаете? – спросил молодой человек.

– Только о мире Бога и молю. И прошу вас помочь мне с этим делом.

– Но как же я вам в этом помогу? – удивился писарь.

– Пишите мне. Пишите мне о том, что меня касается. Все, что услышите, что говорят ваши старшие, что слышно из консулата кантона, какие решения принимает кантон по поводу войны со мной.

– Так сие писать нельзя, – медленно и с сомнением говорил господин Веллер. – Коли узнают, так головы не сносить…

– Но как быть по-другому? – убеждал его кавалер. – К примеру, совет кантона снова решил собрать против меня войско, консулат прислал вам в казначейство запрос на деньги – вы мне сразу пишете, сколько и на какое войско выделено денег. Коли войско малое, так я стану на берегу, чтобы оно меня видело и высаживаться не решалось, а коли войско большое будет, так я с людишками своими уйду из Эшбахта в Мален или во Фринланд – вот и нет войны, нет крови. И в том ваша заслуга будет.

Юный писарь молчал, кажется, слова кавалера ему и казались правильными, но он тоже был непрост, а может, и боялся. И тогда Фолькоф щелкнул пальцами и протянул руку Сычу. Тот сразу на ладонь ему выложил пять прекрасных золотых гульденов, которые раньше забрал у трусливого купца.

– Сказали мне, что у вас жена есть? – снова заговорил кавалер.

– Есть, – кивал писарь.

– Молодые женщины жадны до денег, – продолжал Волков, выкладывая гульден на стол перед Веллером. – А дети?

– Двое сыновей у меня.

– Отлично. – Кавалер положил еще две золотые монеты. – Каждому сыну. А вот эти последние две – это вам, в молодости всегда много желаний. И если ценную весть мне сообщите, еще будет вам золото или серебро.

Писарь смотрел на деньги, что лежали перед ним на столе, но брать не спешил.

– Ну, – толкнул его в спину Сыч, – чего таращишься, хватай, вон сколько деньжищ. Тебе и за три года столько не заработать.

Волков видел это необыкновенное волшебство не раз. Он знал, как притягивают к себе деньги, если лежат вот так перед человеком. Манят своим дивным блеском, как распутная красавица обнаженным бедром, словно соблазняют, словно уговаривают тихими, мягкими и ласковыми голосами. Просят протянуть руку и взять. Лежат себе, сиротливые, беззащитные, в море алчных и цепких рук, и зовут именно тебя, просят сгрести в пятерню, спрятать в кошель, а лучше за пазуху, ближе к сердцу. И лишь одна вещь может остановить человека в этом искушении – это страх. И страх нужно задавить, принизить до земли, а для этого следует говорить человеку, что все будет хорошо, пусть даже это и не так, но нужно именно это и говорить, и тогда деньги заставят его поверить. Даже против его воли.

– Вам нечего опасаться, – проговорил Фолькоф, глядя, как писарь косится на это великолепное золото. – Никто никогда о том не узнает, и ни стыда, ни позора в том нет, вы же не из корысти помогать будете врагу, а для того, чтобы враг стал другом и добрым соседом. Чтобы была любовь промеж нами, ведь и Господь учит нас любви. Ведь учит?

– Учит, – кивнул писарь.

– Вот и прекрасно, берите деньги и будьте моим другом.

Волков протянул ему руку. Господин Веллер с почтением пожал руку кавалеру и… принялся собирать деньги со стола. Дело сделано. Кавалер был доволен, Сыч улыбался.

– Вы будете встречаться с вашим другом купцом раз в две недели, говорить, как идут дела, и писать мне краткие сообщения. Хорошо?