Тут Элеонора Августа сжала кулаки, прижала их к глазам и, продолжая рыдать и задевая стулья у стола, кинулась к лестнице и побежала наверх в свои покои. Мать Амелия резко встала и бодро, для своих-то лет, пошла за госпожой Эшбахт.

Волков, мрачный, остался в комнате один с Бригитт. Лишь Мария убирала пустые блюда со стола. Кавалер пил вино, уже и не думая о еде. Он поглядел на госпожу Ланге, и его чуть не передернуло. Та мало того что спокойно ела колбасу, так еще едва не улыбалась. Волков видел, что красавица силится и силится скрыть улыбку этого злого бабьего самодовольства и превосходства. Ее все устраивало в этой истерике госпожи Эшбахт, она была удовлетворена. Кавалер даже подумал, что всю эту ругань рыжая как-то подстроила, чтобы унизить и позлить Элеонору Августу. И теперь она пожинала плоды, была рада. Так рада, что едва могла это скрывать.

– Отчего вы так счастливы? – спросил кавалер, глядя на красавицу весьма хмуро.

А она, взяв стакан с пивом и отпив из него, заявила ему, как бы промежду прочим:

– А пиво это черное очень крепко, крепче многих иных вин, как бы не запьянеть от него.

– Отчего вы так счастливы? – повторил он, повышая голос. Его злила эта ее манера не отвечать на его вопросы.

– А чего же мне грустить? – ответила Бригитт, обворожительно улыбаясь при этом. – Господин мой мною доволен, так доволен, что дарит мне карету – в таких лишь герцогини ездят. Жена его уже обременена, и теперь господину моему нет нужды спать в ее покоях, теперь господин мой будет спать со мной. Я уже и сама по нему скучаю, жду его каждую ночь. Иной раз проснусь, а на подушке рядом нет лица милого, так я тоскую. И каждый день думаю: вот теперь-то он и придет ко мне. А сегодня уж точно придет мой господин, жена его сегодня видеть не захочет. Чего же мне не быть счастливой?

Говорила она это, держа своими пальцами красивыми красивый бокал. И платье на ней было красиво, и браслет, что подарил кавалер, был на ее руке, и прическа уложена волос к волосу. Вся она была чистая, ни намека на пятнышко, вся свежая, как только что сорванное яблоко, и пахла почти так же – в общем, само очарование. Так хороша, так хороша, что устоять пред ней невозможно. Но Волков устоял, встал и, не сказав ни слова, пошел на двор, рявкнув:

– Эй, кто-нибудь, пошлите за Максимилианом.

Но Максимилиана в старом доме не нашлось, он уехал к отцу, так что Волкову в этот вечер никуда уехать не получилось, и он, посидев с братом Ипполитом за книгами, хоть книги его совсем сейчас не интересовали, все-таки пошел к этой женщине, так как больше ему и некуда было податься в своем доме. Ну не идти же ему было в старый дом к молодым господам, они и так в тесноте жили. А Бригитт уж ждала его, и так она была ласкова с ним и так нежна, что кавалер не пожалел, что пошел к ней.

Праздники, подарки, кареты, беременность жены – все это было радостно и хорошо. На какой-то момент Волков даже про дела денежные позабыл. Подарки из золотых монет хоть на месяц, хоть на два или даже на четыре месяца, но помогли бы ему избавиться от вечных дум про убывающие деньги. А должность первого капитана города Малена так и вовсе тешила его, и не только мыслями о денежном содержании, но и властью и влиянием, что она сулила. Кому теперь будет писать герцог, чтобы город выделил солдат на поимку господина Эшбахта? Ну, разве что письмо его высочество адресует самому господину Эшбахту. Он невольно смеялся, думая об этом.

Он смеялся, а его господа офицеры, наоборот, оставались серьезны. И даже горды тем, что их командиру предложен столь высокий пост. Все они как один готовы были помочь ему в деле улучшения войск города, и, кажется, им не терпелось приступить к делу. И все было бы хорошо, домашние дрязги улеглись бы, когда-нибудь женщины смирились бы со своим положением, и в доме его все, хоть на время, до родов жены, и успокоилось бы. Но было одно, что не давало кавалеру спать спокойно.

Война-то никуда не делась, не ушла, проклятущая. Трижды враг бит и унижен, но это ничего не значило, абсолютно ничего. Противник все еще оставался силен и был зол. Да, Волков и сам становился сильнее, важная городская должность и новые кровные узы значительно усиливали его, давали ему необходимую поддержку, но тягаться с целым кантоном он, конечно, не мог. Все графство Мален не смогло бы соперничать с горным краем, с этим немаленьким государством, что навечно скреплено с другими такими же государствами.

Волков про войну никогда не забывал, попробуй про нее забудь, она так про себя напомнит, что тошно станет. Вот он и помнил. Роху отправил в Ланн, к кузнецу за мушкетами. Очень кавалер надеялся, что тот сделал хотя бы полсотни штук. К тому же велено было Рохе купить пороха и ядер для кулеврин и полукартауны. Пули и картечь, как и весь свинец, тут, в Малене, были дешевы, а вот ядра и порох в Ланне продавали заметно выгоднее. Вот Роха с капитаном Пруффом, что был уже в Ланне, и должны были всего нужного для пушечного боя привезти.

Сам же Волков другим днем, ранним утром, еще досветла, отъехал на юг своих владений вместе с ротмистром Рене. Поехал он к рыбацкой деревне, чтобы посмотреть, как продвигается строительство. Приехал и оказался почти доволен. Сержант Жанзуан по плану, что рисовал ему ротмистр Рене, построил крепкий форт. Строил честно, лес покупал, что мимо сплавляли, и из него на возвышенности над деревней возводил крепкие стены в два человеческих роста. Хорошо окопал их. С налета такой форт нипочем не взять. Солдаты уже стали и обживаться там. Кавалер оставил им одну хорошую лодку из тех, что захватили у горцев, они приспособили ее под рыбалку.

И все бы ничего, но, когда форт был осмотрен, сержант заговорил:

– Господин, людишки мои форт поставили, как вы и распорядились.

– Ну и? – отвечал Волков, чувствуя, что дальше разговор будет неприятен для него.

– От дел люди были оторваны, свои дела побросали, без праздников и выходных ради вас старались, – продолжал Жанзуан.

– Что ж они хотят?

– Серебра, господин, хоть немного серебра. Не зря же люди тут старались, почитай, без малого месяц.

– Немного? Немного – это сколько? – Настроение у кавалера становилось хуже.

– Просят хоть по три монеты.

«По три монеты! По три монеты на брата. А тут их тридцать человек вместе с сержантом и корпоралом. Сто монет вынь им да положь!»

Ему подарили десять дублонов в маленькой серебряной шкатулке, так вот два из них нужно было отдать этим мерзавцам. Форт, конечно, стоял, но два великолепных дублона… Кавалер вздыхал и молчал.

– Думаю, такая плата будет справедливой, – заявил Жанзуан, видя, что Волков не отвечает.

– Дам по два талера на человека, – наконец, ответил кавалер. – Тебе дам четыре, больше не проси, больше нет у меня, я на порох и ядра с мушкетами сегодня две сотни отдал. А впереди весна, скоро эти, – он кивнул в сторону реки, – снова затеют дело.

– Ну, два так два, – согласился Жанзуан без особой радости. – А еще людишки просят разрешение на тот берег наведаться.

– К чему это? – насторожился Волков.

– Бабы надобны, – отвечал сержант. – Без баб тут тоска, вон кругом дикость какая, а мы домишки поставили бы, попа позвали бы для венчания.

– Нет, – сразу и строго отвечал кавалер. – Не думайте даже, потерпите до лета, сами к нам сунутся, мы им врежем и уже потом на их берег сходим, тогда и возьмете себе баб каких захотите, самых красивых и молодых возьмете.

Он осмотрелся. Да, тут и вправду было дико: холодная река, сгнившие лачуги на берегу, заросли кустов. Холодно, мрачно. Но все равно.

– Нет, не злите горца раньше времени. А пару девок я вам пришлю на пару дней, за свой счет пришлю, и пива пришлю черного целую бочку, и пару свиней.

– Что ж, так и скажу людям, – отвечал ему сержант Жанзуан.

Ничего, потерпят до лета. Они солдаты, им не впервой.

Верил ли Волков сам в свои слова о том, что опять врежет горцам? Кавалер не знал. Но вот солдаты и ротмистр Рене, что стояли рядом, должны были верить. Вот он и говорил об этом с такой уверенностью.