Были еще короткие сообщения, на которые я даже не могла ответить — так просил Женя. Но и эти крупинки информации были для меня глотком воздуха, дающим силы для того, чтобы не отчаиваться и верить в хорошее.

Утром в мою комнату влетел Тимофей и закричал:

— Мам, уже девять часов! Мы проспали!

Я резко присела на кровати, но сообразить сразу, что происходит, не смогла.

— Нам через полтора часа нужно на кладбище быть. Вставай, я чайник уже поставил, — он кивнул головой в сторону кухни и вышел из комнаты.

А я плюхнулась обратно на подушку. Мне совершенно не хотелось никуда идти в свой первый выходной. А тем более ехать на кладбище.

Сегодня был день рождения свекра и по многолетней традиции в этот день вся семья собиралась на очередные «поминки». Иногда мне казалось, что я провожу на кладбище больше времени, чем где-либо еще. Настолько много поводов находилось у свекрови для его посещения.

Поминки на кладбище, по традиции перетекли в поминки дома у свекрови. Как бы я не открещивалась, но мне пришлось ехать со всеми.

Когда основная трапеза закончилась, я убрала со стола, вымыла посуду и разлила чай по чашкам. В этот момент Тимофей решил поделиться со всеми сидящими за столом впечатлениями о последнем походе на хоккейный матч. Мы с Матвеем переглянулись — во взгляде сына читалось напряжение, которое я тоже ощущала.

— Ну так вот, — весело продолжал свой рассказ Тима, отпивая чай и откусывая пирог, — мы-то с Матвеем за «СКА» болеем, а Женя за «ЦСКА», представляете? Первый раз такое у нас было, чтобы мы с болельщиком из другого клуба на одной трибуне сидели. Вообще игра такая интересная была, я аж голос чуть сорвал, чтобы Женю перекричать. Он-то свистеть умеет, а я — нет. Вообще мы тогда знатно повеселились, Женя такой классный, несмотря на то, что взрослый и следователем работает.

Я сидела с опущенным взглядом, безостановочно размешивая в чашке уже давно растворившийся сахар. Я понимала, что сейчас случится «атомный взрыв», но как именно это произойдет, не знала. Поэтому, заняла выжидательную позицию.

— А кто такой Женя? — спросила Надя, младшая невестка.

Я подняла глаза, в надежде, что смогу как-то намекнуть Тиме, чтобы он не вдавался в подробности. Но он не смотрел на меня. Я перевела взгляд на Матвея, ища помощи. Он незаметно кивнул и ткнул Тиму в бок.

— Ты что?

— Ничего, пей чай. Много болтаешь, — сердито сказал ему брат.

— Так кто такой Женя? — спросила свекровь, и я поняла, что взрывной механизм запущен и остановить его невозможно.

И тут до Тимы стало, видимо, доходить, что имел ввиду Матвей, когда сказал, что он много болтает. Он виновато посмотрел на меня, но тут же вздрогнул от требовательного голоса Антонины Константиновны:

— Тимофей, кто такой Женя?

— Это… мамин друг…знакомый, — промямлил Тимофей.

Матвей глубоко вздохнул и закатил глаза. А я перестала размешивать чай и замерла.

— Дрянь, — сказала свекровь громким шепотом, обращаясь ко мне, но так, чтобы её услышали все. — Потаскуха.

В комнате наступила мертвая тишина. Я обводила взглядом сидящих за столом. Тимофей сидел, опустив глаза, видимо уже жалея о сказанном. Андрей вжал голову в плечи. Его жена, Надя, испуганно переводила взгляд со свекрови на меня. Матвей растерянно смотрел на меня. Свекровь же прожигала меня ненавидящим взглядом. Всем своим видом она давала мне понять, где моё место.

Моё сердце колотилось как бешеное, я пыталась усмирить его, но оно не слушалось. Мне казалось, что его стук слышат все, находящиеся в комнате. Я прикрыла глаза и глубоко вдохнула — я старалась усмирить ураган, бушевавший внутри меня. То, что произошло минутой ранее, стало последней каплей, которая заставила моё терпение перехлестнуться через край огромной бочки унижения и оскорблений, летевшими в мой адрес на протяжении стольких лет. Но я хотела всеми силами избежать скандала и сдерживалась, как могла.

Наконец, я открыла глаза и посмотрела на портрет Алексея, который стоял в серванте за спиной свекрови. Он смотрел мне прямо в глаза. Перед глазами пронеслась наша с ним семейная жизнь. Я поняла, что единственным человеком, который имел право предъявлять мне претензии, был именно Лешка. Но он никогда бы не поступил так. Более того, я не сомневалась, что если бы Леша мог сейчас оказаться с нами за одним столом, он обязательно вступился бы за меня.

Я осторожно положила чайную ложку на блюдце. Но, соприкоснувшись с фарфором, дурацкая железка, как нарочно, громко звякнула, пронзив тишину комнаты, словно кто-то со всей силы ударил в гигантский колокол. Этот звук словно запустил пружину в механизме моего возрождения и освобождения.

— Да, я дрянь. Но очень счастливая, — сказала я, глядя свекрови прямо в глаза. — Надеюсь, что теперь я лишена привилегии посещать ваши убогие посиделки? Вы же не потерпите присутствие ДРЯНИ и ПОТАСКУХИ в своем доме и оставите, наконец, меня в покое?

Первый раз за столько лет я смогла дать отпор этой властной женщине. И не чувствовала никаких угрызений совести. Мне не было стыдно ни перед ней, ни перед детьми, ни тем более перед Андреем с Надей.

Я сделала это не ради себя, а ради памяти Алексея, и, в первую очередь, ради Жени. Оскорбив меня, Антонина Константиновна оскорбила и его. Этого простить ей я не могла. Она не давала жизни своему сыну, не давала жизни мне. Но ей и этого было мало, она попыталась через меня протянуть свои грязные руки к Жене. Я не могла допустить, чтобы кто-то обижал его.

Я поднялась из-за стола и сказала детям:

— Я ухожу домой. Вы можете остаться, если хотите.

Матвей тут же встал, Тимофей немного помедлил и поднялся вслед за братом. Мы вышли в коридор. В комнате все еще стояла такая же мертвая тишина. Видимо, Надя с Андреем боялись сделать хоть одно движение, которое могло бы привлечь внимание свекрови к ним. Я оделась первой и, не прощаясь, покинула квартиру.

— Тима, вызови такси, — протянула я свой телефон сыну, когда мы вышли на улицу.

Меня начало потряхивать — нервная система запоздало отреагировала на произошедшее в квартире у свекрови. Я не различала ни букв, ни цифр в приложении. Голова закружилась, пришлось сесть на скамейку.

— Ма, ты в порядке? — Матвей присел рядом.

— Да, сейчас все пройдёт, — я положила свою руку поверх его и попыталась улыбнуться.

Ужасно хотелось плакать. Я подняла глаза к небу, чтобы не дать волю слезам. Я обещала не плакать, пока Женя ТАМ. И я сдержу обещание, как бы тяжело мне не было. Потому что знаю, что ему там тяжелее в сотни раз. Я буду сильной. Буду сильной ради него, ради нас. А когда он вернется, я стану слабой, я уткнусь ему в грудь и буду плакать. А он будет обнимать, целовать, обжигать своим дыханием.

— Мам, такси, приехало, — к нам подошел Тима.

— Замечательно, едем домой.

Машина кружила по двору, чтобы выехать на проспект. А я смотрела на дом бывшей свекрови и прощалась с ним навсегда. Ещё одна страница моей жизни была перевернута навсегда.

С отъезда Жени прошло почти четыре месяца. Вернее, сто восемнадцать дней. У меня был тяжелый день на работе. Настолько тяжелый, что я выключила телефон, когда вернулась домой. Я устала от того, что заказчики и начальство звонили и писали мне в любое время суток. Им было неважно — выходной или будний день, в офисе я или в отпуске.

Моя работа была хорошо оплачиваемой, поэтому, найти альтернативу с достойным доходом было очень сложно. А у меня подрастали дети и через пару лет им нужно будет выбирать институт. Поэтому, я терпела такие неудобства.

Но в этот день, придя с работы, никакие аргументы не смогли убедить меня не выключать телефон. Если что-то срочное, родственники дозвонится детям. А начальство и клиенты переживут эти выходные без меня. В конце концов мир не перевернется. А если начнёт переворачиваться, у руководства есть мой домашний адрес. Именно так рассуждала я, когда переводила свой телефон в режим полета.