Если верно то, что последние могли бы опереться на вызванное к жизни и организованное коммунистами и социал-демократами народное движение, то бесплодно было бы рассуждать, удалось ли бы им достигнуть успеха. Военное чрезвычайное положение с его ограничениями, направленными также и против демократического движения, естественно, поначалу помешало бы народному движению. Поэтому требованием Штауффенберга и Лебера было сохранять это чрезвычайное военное положение как можно более короткое время. Во всяком случае, нельзя упрощать вещи и, рассматривая государственный переворот в том виде, как он намечался, замечать только его реакционную сторону.
Само собою разумеется, в целом и по своему характеру заговор являлся делом реакционным, имевшим целью спасение германского империализма и власти монополий от их разгрома. С исторической точки зрения рассматривать его как «восстание совести», считать выражением «духа свободы»14 или же расценивать как «демократический заговор в тоталитарном государстве»15 было бы нелепостью.
И всё же, если у этого реакционного заговора всё-таки имелась одна примечательная черта, то состояла она в том, что вокруг Лебера, Мольтке и Штауффенберга возникла патриотическая, буржуазно-демократическая группа, противоположная по своему характеру заговору в целом. Разработанные планы и документы, а также фактическое соотношение сил показывают, что эта группа если и не имела перевеса, то всё же добилась довольно сильных позиций, открывавших более благоприятные возможности для возникновения зачатков подлинно антифашистско-демократической ориентации.
Единой правительственной программы у заговорщиков не существовало. Имелись лишь многочисленные меморандумы Гёрделера, которым противостояли крайзауские документы и совпадавшие с ними взгляды группы Штауффенберга. В подготовленных Гёрделером, Вирмером, Штауффенбергом и другими обращениях по радио отражались различные взгляды и компромиссы.
В середине 1944 г. Кунрат фон Гаммерштейн следующим образом записал мысли Гёрделера: ждать со свержением Гитлера больше нельзя, иначе «народ с полным основанием скажет, что его руководящий слой, который должен был бы предвидеть катастрофу, постыдно обанкротился и потому потерял всякое право на руководство. Этот слой включал и то самое сословие крупных предпринимателей, без поддержки которого в силу тупой жажды прибылей Гитлер никогда не пришёл бы к власти. И всё-таки для нас в общем и целом было бы выгодно, чтобы этот слой, основная составная часть которого может восстановиться лишь за несколько поколений, остался существовать, ибо его полное воссоздание обойдётся народу ужасно дорого»16.
В области внешней политики Гёрделер придерживался следующего мнения: «Немедленным уходом со всех оккупированных территорий (на Западе) мы могли бы избавить англо-американцев от ещё больших потерь. Только на Востоке мы в лучшем случае держались бы на польской восточной границе до тех пор, пока Польша не была бы восстановлена Германией»17.
Гёрделер, как и прежде, выступал за антисоветский союз с Англией и США: «Англия должна быть заинтересована в том, чтобы противопоставить русскому влиянию в Европе направляемую ею оздоровляющуюся Германию. Поэтому после данной войны ни о каких репарациях речи не будет. Вызванное прежде всего воздушной войной обнищание народа, которое при плохом обращении могло бы толкнуть народ в объятия коммунизма, сделает англичан вообще осторожными в предъявленных ими условиях мира... Неуклюжую суровость англо-американской стороны русские смогли бы обратить себе на пользу посредством позиции, идущей навстречу германским пожеланиям. Но поскольку Запад должен питать величайший интерес к тому, чтобы сохранить сильный противовес России, мы — не озлобляя против себя русских — по крайней мере временно будем ориентироваться на Запад»18.
Мысли Гёрделера по вопросам внутренней политики Гаммерштейн записал так: «Германия должна вновь стать правовым государством. Все военные и нацистские преступники подлежат осуждению в соответствии с законами, действовавшими ко времени совершения их преступлений. От всего народа потребуется весьма много работы, однако при соблюдении строжайшей экономии, упорядоченном введении государственного бюджета, восстановлении во всех отношениях упрощённого административного аппарата с полным воплощением в жизнь идеи социальной справедливости — теперь генеральный директор уже не будет зарабатывать в сотни раз больше, чем его самый высокооплачиваемый рабочий, — этот разрыв слишком огромен! Нет, оба они будут сообща нести те величайшие трудности в области финансов и восстановления городов, которые нам предстоит преодолеть»19. Ни о каком социальном преобразовании здесь нет ни слова.
В беседе с Гаммерштейном 29 июня Гёрделер заявил, что на Западе, несмотря на вторжение, надо всё же сберечь «другим» много сил; «Австрия должна остаться в составе рейха, и англичане уже начали зондаж»20.
Это означает, что в принципе Гёрделер и теперь всё ещё придерживался своих экспансионистских и антисоветских целей, отвечавших интересам крупного капитала. В лице Штауффенберга он видел лишь орудие достижения этих целей.
В интересах наглядности мы уже схематически обрисовали планы переворота и круг лиц, предназначавшихся для установления новой государственной власти. Разработка этих документов происходила в основном до начала 1944 г., но и в дальнейшем требовалось их дополнение и корректирование. В частности, по вопросу о составе будущего правительства имели место горячие споры, продолжавшиеся вплоть до 20 июля 1944 г.
Теперь обратимся вновь к конкретным попыткам покушения, неоднократно предпринимавшимся в период с осени 1943 г. до 20 июля 1944 г.
По вопросу об устранении Гитлера взгляды были различны. Гёрделер долгое время отвергал покушение, ибо явно боялся, что после физического уничтожения Гитлера и других нацистских главарей проложат себе путь революционно-демократические силы. Он желал, как уже упоминалось, предотвратить новый 1918 год. При этом Гёрделер рассчитывал на то, что удастся побудить Гитлера уйти в отставку и затем без существенных конфликтов направить германскую империалистическую политику в несколько «более умеренное» русло.
Мольтке, Штельцер и другие крайзаусцы тоже были против покушения, но отнюдь не из страха перед народом. Они полагали, что устранение Гитлера ещё далеко не означает ликвидации всего нацистского режима. Демократического же народного движения, которое смогло бы ликвидировать эту систему, по их мнению, не существовало, а генералов они на это способными не считали. Поэтому путь к освобождению Германии они с неизбежностью видели в её военной катастрофе21. Кроме того, имелись и такие участники заговора, например Бернер фон Хефтен, которые отклоняли покушение из религиозных соображений.
Штауффенберг, Ольбрихт, Тресков и другие рассматривали покушение на Гитлера как единственно возможный толчок к перевороту. Штауффенберг и Ольбрихт понимали, что убийство Гитлера — это ещё отнюдь не сам решающий переворот, а лишь его необходимый первый акт. Они делали ставку на армию и её офицеров как на единственно решающие факторы первых часов и дней. Но они знали также и то, что многие офицеры считали себя связанными присягой, а другие просто ссылались на неё, чтобы избежать необходимости самим принять решение бороться против нацистов. Кроме того, личность и имя фюрера и верховного главнокомандующего вермахта всё ещё оказывали определённое гипнотизирующее воздействие на часть народа, солдат и офицеров22. И наконец, при таком культе, который был создан вокруг Гитлера, личность его имела существенное значение для внутренней консолидации и укрепления всей фашистской системы, включая нацистскую партию, её организации и подразделения, СС, гестапо и т. п. Штауффенберг и Ольбрихт хотели решить все эти проблемы фактом физического уничтожения Гитлера. Вот почему они с такой энергией осуществляли дальнейшую подготовку покушения.
