147 Job von Witzleben. Op. cit., S. 2, 4.
148 Kunrat Freiherr von Hammerstein. Spähtrupp, S. 229. В уже упоминавшемся документальном фильме западногерманского телевидения Гаммерштейн подтвердил это высказывание и дополнил его: «Поскольку имелась надежда, что дело дойдёт до государственного переворота раньше, чем русская армия вступит в Польшу, на этой стадии ещё не считали нужным считаться с Национальным комитетом, но это было бы сделано, если бы русские были у ворот Германии. Fernschefilm «Die kommunistische Version», 20. 7. 1965.
149 Воdо Scheurig. Verrat hinter Stacheldraht? München, 1965, S. 232.
150 B. Scheurig. Op. cit., S. 237/238; vgl. auch: Walter Görlitz. Widerstand gegen den Nationalsozialismus in Pommern. Ein Versuch, in: «Baltische Studien», N. F. 48 (1961), S. 63—74 besonders S. 71 f). Принципиальную критику Гёрлица см.: Werner Lamprecht. In: «Greifswald-Stralsunder Jahrbuch», 5 (1965), S. 104.
151 Wilhelm von Schramm. Aufstand der Generale. Der 20. Juli in Paris. München, 1966, S. 21.
152 «Die kommunistische Version», a. a. 0.
153 Ibid. B. Scheurig. Op. cit., S. 234.
154 Так, Паулус ван Хузен утверждает: «Никогда не было намерения установить контакт, так как чёткая основная концепция предусматривала сотрудничество с Западом (для Штауффенберга и Гёрделера тоже). Крушение Восточного фронта (это являлось целью Национального комитета) диаметрально противоречило господствовавшей у всех участников 20 июля идее удерживать Восточный фронт возможно дольше, дать возможность союзникам вступить в Германию» (В. Scheurig. Op. cit., S. 234). Бессмысленность этого утверждения — по меньшей мере в отношении лета 1944 г. — настолько очевидна, что комментария не требуется. Оно в крайнем случае отражает мнение правых элементов Крайзауского кружка. (После войны Хузен был, в частности, председателем Конституционного суда земли Северный Рейн-Вестфалия).
Впадает здесь в противоречие и Теодор Штельцер, сообщения которого в остальном носят весьма дельный характер. Хотя 20 июля 1965 г. он заявил по западногерманскому телевидению: «Мы придерживались взгляда, что в Национальном комитете находились подлинные немецкие патриоты...» («Die kommunistische Version», a. a. 0.), однако в его вышедших в 1966 г. воспоминаниях «Sechszig Jahie Zeitgenosse» о НКСГ говорится уже другое: «Сначала мы считали его инструментом советской пропаганды и лишь потом из книги Бодо Шёйрига узнали, что в нём были представлены подлинные патриоты» (S. 154/155).
155 И. Крамарц считает, что Тротт пришёл к мнению, будто НКСГ «играет всего лишь роль органа пропаганды Советов» (Ор. cit., S. 117). Крамарц явно опирается при этом только на «Донесения Кальтенбруннера». Но — и сам Крамарц указывает на это — арестованные после 20 июля лица наверняка, для спасения себя от тяжких последствий, прибегали к — как их метко называет Крамарц — «защитным утверждениям». К числу этих утверждений принадлежало и отрицание каких-либо связей с НКСГ, ибо наличие их означало бы дополнительное обвинение в «государственной измене». Насколько поверхностен Крамарц в данном вопросе, видно из того, что упоминаемой им якобы «составленной совместно Эрихом Вайнертом и генералом фон Зейдлиц-Курцбахом программы Национального комитета «Свободная Германия»» (стр. 117) вообще не существует. Программное значение имел принятый Учредительной конференцией «Манифест к вермахту и немецкому народу», разъяснявшийся в различных листовках, а также, в частности, в «25 статьях об окончании войны» от марта 1944 г. Никакой «программы» НКСГ не существовало, тем более её не могли составить какие-либо отдельные лица.
156 «Kaltenbrunner-Berichte», S. 493.
157 Сообщение графини Шарлотты фон дер Шуленбург.
158 «Kaltenbrunner-Berichte», S. 174 f.
159 Е. Zeller. Op. cit., S. 356; J. Кramarz. Op. cit., S. 177. У Крамарца далее говорится следующее: «Он [Тротт. — К. Ф.] раздобыл составленную совместно Эрихом Вайнертом и генералом фон Зейдлиц-Курцбахом программу Национального комитета «Свободная Германия», чтобы установить, можно ли найти в лице этого Комитета подходящего партнёра. Однако Тротт пришёл к выводу, что тот играет всего лишь роль органа пропаганды Советов, которому невозможно было придать никакие позитивные политические импульсы из Германии. Подобные «прокламации за колючей проволокой» отвергал и Штауффенберг» (стр. 177). При этом Крамарц замалчивает тот факт, что даже самые ревностные фашистские следователи не верили в правдивость этих показаний и даже утверждали это в своих донесениях. В донесении, которое Крамарц далее цитирует не текстуально, говорится: «Фон Тротт во время своей закончившейся незадолго до покушения поездки в Швецию тоже вёл зондаж насчёт московского Национального комитета. Он раздобыл себе известную, составленную совместно Эрихом Вайнером и фон Зейдлицем брошюру о программе Национального комитета «Свободная Германия», однако в результате расспросов в Швеции якобы пришёл к выводу, что Национальный комитет не имеет никакого позитивного политического значения для будущего Германии, а имеет лишь полезный пропагандистский эффект для противной стороны. Также и Штауффенберг якобы (! — К. Ф.) высказался против подобных «прокламаций за колючей проволокой»» (стр. 174). Эти осторожные формулировки, связанные с общеизвестным особым характером «Донесений Кальтенбруннера» как источника, не дают основании рассматривать выдвинутое Крамарцем утверждение как отвечающее истине. Следует констатировать, что во многих местах, где показания исторического характера принимают специфически актуальнополитический характер, Крамарц обращается с источниками весьма вольно. Очевидно, он не желает ставить под угрозу определённые политические табу, не останавливаясь для этого даже перед манипулированием историческими фактами.
Западногерманский телевизионный фильм «Коммунистическая версия», показанный 20 июля 1965 г., также оспаривает, что Штауффенберг питал симпатии к НКСГ. В качестве свидетелей опрашивались Теодор Штельцер и барон Кунрат фон Гаммерштейн; оба показали, что о связях Штауффенберга с НКСГ ничего не знали. Это было, несомненно, верно, ибо оба они никогда даже не видели Штауффенберга и, естественно, никогда не разговаривали с ним, о чём они и сообщили автору книги в своих письмах! Кунрат фон Гаммерштейн считал вполне возможным, что Штауффенберг проявлял интерес к НКСГ.
160 DZA Potsdam, Reichspropagandaabteilung der NSDAP (62 Re 3), Nr. 1, Bl. 81.
161 Ibid., Bl. 85.
162 Письменные и устные свидетельства графини Нины фон Штауффенберг.
163 IML, ZP, Akte NJ-1614, Bl. 20. Vgl. auch «Mitteilungsblatt der AeO», Heft 7/1959, S. 7.
164 «Mitteilungsblatt der AeO», Heft 7/1959, S. 7. Г-жа Корфес в личной беседе вновь подтвердила автору книги эти свидетельства. Она хорошо помнит, что её брат всегда говорил «мы», возможно, подразумевая под этим группу Штауффенберга. Г-жа Корфес считает немыслимым, чтобы при дружеских отношениях между её братом и Штауффенбергом последний не поделился бы с ним своими симпатиями к НКСГ и попытками установления контакта с НКСГ или же относился бы к этому неодобрительно.
165 Job von Witzleben. Op. cit., S. 5/6. Хотя с научной точки зрения несомненно, что взгляды группы Штауффенберга весьма приближались к взглядам НКСГ и что в ближайшем окружении Штауффенберга предпринимались попытки установить контакт с ним, буржуазные историки в Западной Германии до сих пор реагируют на обсуждение данных вопросов весьма раздражённо. Проф. Ганс Ротфельс даже позволил себе утверждать, будто марксистские историки в качестве «доказательства» того, что Штауффенберг находился под влиянием НКСГ, цитируют лишь статью из «Völkischer Beobachter» («Die Zeit», Hamburg, 18.7.1969, S. 30). Особенно усердно клеветал no этому вопросу некий Петер Гофман, в своей рецензии на 1-е издание данной книги. Он приписывает автору утверждение, будто Штауффенберг придерживался «восточной ориентации», ибо «он хотел мира на всех фронтах». Далее, якобы автор книги утверждал, что Штауффенберг «косвенно» имел контакт с НКСГ. Сотворив себе таким образом бумажного тигра, Гофман одним махом расправляется с ним: он заявляет, что для своих (разумеется, никогда не выдвигавшихся) утверждений Финкер использует «весьма шаткие и даже вообще ничего не говорящие источники и не предлагает ничего нового». При этом Гофман проделывает ещё один, особенно пикантный трюк, присущий «объективной» историографии. В то время как опрошенные им самим лица, само собой разумеется, выдаются им за свидетелей, заслуживающих доверия, привлечённые автором свидетельства полковника Джоба фон Вицлебена, Георга Линдемана и Гудрун Корфес он называет «не имеющими научной ценности и не дающими никаких оснований для выводов справками и показаниями». (Peter Hoffmann. Widerstand, Staatsstreich, Attentat. München. 1969, S. 747/748.) Итак, буржуазные историки не останавливаются перед любыми злостными извращениями и личной клеветой, лишь бы сохранить старую антикоммунистическую концепцию.
