Граф Гельмут Джеймс фон Мольтке (род. в 1907 г.) доводился внучатым племянником известному фельдмаршалу и начальнику генерального штаба прусско-германской армии. Мать была англичанка. По окончании гимназии в Потсдаме (он жил тогда у барона фон Мирбаха) обучался в Германии и Англии юридическим наукам и вскоре был допущен в обеих странах к адвокатской деятельности. Уже в 23-летнем возрасте (в 1930 г.) ему пришлось взять на себя управление отцовским имением.
В 20-х годах Мольтке вместе со своими друзьями организовал трудовой лагерь для рабочих, крестьян и студентов, стремясь тем самым смягчить социальные противоречия и породить новое чувство общности. Благодаря этому он вступил в контакт с представителями профсоюзов, а также с Адольфом Райхвайном, ставшим позже социал-демократом. В процессе своей деятельности он столкнулся с социальными вопросами того времени и основательно занялся ими. Мольтке пришёл к точке зрения, что обеспечение материального существования является базой человеческого достоинства, а потому общество должно действовать, руководствуясь христианскими этическими принципами. Решением социального вопроса ему представлялся своего рода утопический христианский социализм, причём важное значение придавалось воспитанию в духе народной общности и взаимного уважения, а также личному примеру. Несмотря на враждебность со стороны соседей-юнкеров, он разделил земли своего поместья между крестьянами, тем самым желая показать, каким должен быть новый социальный порядок в будущем43.
В качестве адвоката Мольтке защищал с 1933 г. евреев и других лиц, преследовавшихся нацистским режимом. В 1937—1938 гг. он защищал своего бывшего учителя — правоведа профессора Артура Вегнера, который подвергался преследованиям гестапо. Впоследствии Вегнер писал о Мольтке: «Он был, пожалуй, самый деловой, самый разумный и самый способный юрист, какого я когда-либо знавал среди своих студентов... То, что он сделал как немецкий и английский юрист, как защитник преследуемых и унижаемых, войдёт в историю»44.
Будучи экспертом по международному праву в ОКХ в ранге советника военной администрации, Мольтке выступал против жестокого обращения с военнопленными и гражданским населением в оккупированных областях, особенно Советского Союза, и не допустил расстрела в Африке взятых в плен французов. Во время одной из поездок в Осло он информировал подполковника Теодора Штельцера, служившего там в германской военной администрации и принадлежавшего к Крайзаускому кружку, о запланированных в то время акциях против евреев в Дании и Норвегии. Штельцер предупредил норвежских друзей, которым удалось устроить многим евреям бегство в Швецию. Поскольку Мольтке хорошо знал преступления нацистов, именно его влиянию следует приписать, то, что в принципиальном документе Крайзауского кружка выдвигалось требование осуждения военных преступников международным трибуналом.
Письмо, написанное Мольтке своему другу Лайнелу Куртису в Оксфорд летом 1942 г. и отправленное в Англию с помощью посредника через Швецию, свидетельствует о том, что к этому времени он уже давно осознал необходимость поражения Германии и соответственно действовал. Обрисовав сначала положение в Стране и выразив свою надежду на то, что обновление придёт из церковных кругов, он писал:
«Ты знаешь, что я с первого дня боролся против нацистов, но степень угрозы и самопожертвования, которая требуется от нас сегодня и, вероятно, потребуется завтра, предполагает нечто большее, чем наличие добрых этических принципов, особенно поскольку мы знаем, что успех нашей борьбы, вероятно, будет означать тотальный крах, а не национальное единство. Но мы готовы прямо глядеть этому в лицо»45.
Об отношениях между народами после войны в письме говорилось: «Для нас послевоенная Европа является в меньшей степени вопросом о границах и солдатах, о сложных организациях или крупных планах. Послевоенная Европа — это вопрос, как вселить облик человеческий в сердца наших сограждан. Это вопрос, религии, воспитания, семейных и трудовых связей, правильного соотношения между ответственностью и правами». Письмо заканчивалось словами: «Так не забывайте же: мы полагаем, что вы, не дрогнув, выстоите, точно так же, как и мы готовы внести свой вклад, и не забудьте, что когда для вас всё будет позади, нам предстоит весьма горький конец. Мы надеемся, что вам ясно, что мы готовы помочь вам выиграть войну, а вместе с нею мир»46.
Теодор Штельцер в своих воспоминаниях так характеризует Мольтке: «Мольтке был личностью впечатляющей, высокий, со стройной фигурой и крупной головой. Он был весьма одарённый юрист с превосходящим других, пожалуй, несколько холодным интеллектом; убеждённый противник национал-социализма. Когда я познакомился с ним, он находился в состоянии глубокой меланхолии, которая потом немного ослабла по мере того, как наши беседы стали принимать очертания конкретных планов. Мольтке унаследовал от своей матери-англичанки свободный, открытый восприятию всего мира дух и преодолел все традиционные национальные и общественные предрассудки и ограничения. Для него само собой разумелось, что надо бороться против зла в политике, воплощением которого служил для него национал-социализм. Другим мотивом являлось чувство долга, побуждавшего отдать все свои силы для спасения народа»47.
Из цитированного выше письма видно, что Мольтке преодолел все свои национал-социалистские взгляды. Это подтверждает и Теодор Штельцер: «Мольтке говорил тогда, что у него нет ни малейших возражений против того, чтобы Силезия когда-либо объединилась с Польшей или Чехословакией и получила бы в качестве столицы Прагу или Варшаву»48.
С осени 1943 г. Штауффенберг, чтобы не возбуждать подозрений, иногда принимал участие в собраниях Крайзауского кружка в доме Йорка и при этом беседовал с Мольтке. Главным же образом связи поддерживались через Йорка — кузена Штауффенберга.
Гестапо удалось внедрить в так называемый кружок Зольфа, некоторым из членов которого был известен Мольтке, своего шпика Рекцее. Кружок Зольфа являлся буржуазным дискуссионным центром, сгруппировавшимся в доме вдовы умершего в 1936 г. дипломата Вильгельма Зольфа. Здесь тоже обсуждались идеи преобразования Германии. Кружок имел связи с немецкими буржуазными эмигрантами за границей. Гестапо узнало, что Мольтке предостерёг одного из членов кружка Зольфа о появлении шпика. 18 января 1944 г. Мольтке был арестован, но арест этот первоначально не ставился в связь с заговором против Гитлера. Лишь после 20 июля 1944 г. Мольтке был выдан Ойгеном Герстенмайером (будущим председателем бундестага ФРГ во времена Аденауэра. — Прим. перев.), который тоже являлся членом Крайзауского кружка49.
Граф Петер Норк фон Вартенбург (род. в 1904 г.) был потомком генерала Йорка, заключившего 30 января 1812 г, Таурогенскую конвенцию, положившую начало совместной германо-русской освободительной борьбе против Наполеона. Эта традиция оказывала сильное влияние на семью, хранившую оригинал Таурогенской конвенции как реликвию. Семья Вартенбург владела поместьем площадью около 3000 га; её отношения с сельскохозяйственными рабочими и крестьянами всё ещё носили определённые патриархальные черты.
Петер фон Йорк был тесно дружен с Мольтке и являлся кузеном Штауффенберга. Изучив юриспруденцию, он служил в различных учреждениях: с 1934 г. — в обер-президиуме города Бреславля (ныне Вроцлав. — Прим. перев.), а с 1936 г. — в аппарате имперского комиссара цен Йозефа Вагнера в Берлине.
Вместе с Бертольдом Штауффенбергом и Фрицем фон дер Шуленбургом он в 1938 г. разработал проект реформ для создания будущей германской конституции.
Йорк принимал участие в польской кампании в качестве офицера танковых войск. В 1942 г. он работал в восточном отделе Управления военной экономики в Берлине. Преследования евреев, зверства немецких войск в оккупированных областях и христианско-гуманистическое мировоззрение превратили его в пламенного противника нацистского режима. Сравнивая Йорка с Мольтке, Теодор Штельцер даёт ему следующую характеристику: «Граф Йорк фон Вартенбург был человеком иного плана. Высокообразованный, как и все Йорки, он был больше склонен к созерцательности. Если Мольтке выступал в качестве немецкого космополита, то Йорк считал себя прежде всего немецким патриотом. Ему в значительной мере был чужд логический образ мыслей Мольтке. Но, считая Мольтке человеком более значительным, он старался понять его»50.
