Однако Штауффенберг участвовал и в политических дискуссиях с Гёрделером и его группой. Его связывало с Гёрделером то, что и тот желал устранения Гитлера и ради этого тоже рисковал жизнью.
Реакционные политические планы Гёрделера поначалу ещё не являлись для Штауффенберга предметом критического анализа. Штауффенберг — и, учитывая его происхождение, это неудивительно — ещё в 1943 г. и в первые месяцы 1944 г. считал наилучшим решением немедленное заключение мира с Англией и США, чтобы удерживать фронт на Востоке. Военные успехи Красной Армии, а также собственный политический опыт привели его в конечном счёте к пониманию того, что мир и добрососедские отношения следует установить со всеми государствами, в том числе и с Советским Союзом. Для вызревания этой и подобных точек зрения важное значение имели встречи Штауффенберга с людьми, стоявшими на прогрессивных позициях.
Чем более ухудшалось положение в Германии, чем грознее становился надвигавшийся военный, политический и экономический крах, тем настоятельнее вставала перед оппозиционными силами необходимость действовать, а вместе с нею — и вопрос: что же будет после свержения Гитлера? В ходе этого процесса внутри буржуазной оппозиции к концу 1943 — началу 1944 г. образовалась вокруг Клауса фон Штауффенберга группа патриотов, которые начали преодолевать свою буржуазную классовую ограниченность и создавать концепцию, во многих пунктах отвечавшую движению «Свободная Германия» или же, по меньшей мере, близко подходившую к ней. Эта группа отличалась от группы Гёрделера, которая по сути своей выражала классовые интересы определённой части крупной буржуазии, а также военной касты.
Группа Штауффенберга отличалась также и от группы уволенных в отставку военных старой школы — таких, как Бек, фон Вицлебен и Гёпнер. Правда, к Беку Штауффенберг питал личную симпатию.
Кто же были люди, сгруппировавшиеся вокруг Штауффенберга? Это прежде всего группа молодых офицеров генерального штаба. Подобно самому Штауффенбергу, они до войны видели в военной службе лишь «выполнение своего долга», некоторые из них первоначально даже приветствовали нацизм. Пережитое во время войны, результаты хода военных действий, осведомлённость ю фашистских преступлениях — всё это заставило их осознать необходимость устранения Гитлера и уничтожения всего нацистского террористического аппарата. Однако представления об облике Германии после свержения Гитлера были у них весьма различны. К этой группе принадлежали в первую очередь Мерц фон Квирнгейм, Штифф и Тресков.
Полковник генерального штаба Альбрехт Риттер Мерц фон Квирнгейм (род. в 1905 г.), дворянский род которого происходил из Южной Германии, дружил со Штауффенбергом ещё со времён совместной учёбы в Военной академии. В 1920 г. Мерц переехал в Потсдам, так как его отец, генерал-лейтенант доктор honoris causa Герман Риттер Мерц фон Квирнгейм, стал президентом Имперского архива. Здесь он посещал гимназию им. Виктории. В январе 1923 г. поступил в 19-й пехотный полк в Ландсхуте. Во время войны идейно порвал с нацизмом.
Сестра Мерца фон Квирнгейма вышла замуж за генерал-майора Корфеса, который, попав под Сталинградом в плен, вскоре стал одним из самых активных деятелей Союза немецких офицеров и НКСГ. Мерц одобрял поведение своего родственника и солидаризировался с целями НКСГ24. Генерал Корфес писал после 20 июля 1944 г. о Мерце: «Духовно высокоодарённый и обладавший прекрасными чертами характера, он не посрамил имя родителей своей короткой жизнью и своей смертью. Воинские склонности сочетались в нём с серьёзной любовью к науке, особенно, как и у его отца, к истории... Во время войны Альбрехт фон Мерц занимал различные должности в генеральном штабе, затем до середины 1943 г. работал в Организационном управлении генерального штаба, а под конец был начальником штаба XXIX армейского корпуса.
В 1933 г. Альбрехт фон Мерц был откомандирован в отряды СА. Его первоначальное увлечение национал-социализмом быстро уступило место разочарованию, лишь только он распознал пустоту и неискренность, глубокое противоречие между словом и делом. Решение напасть на Россию глубоко потрясло его, а ход войны лишил последней веры; зверства, чинимые там, породили в сердце его ненависть к тем, кто позорил имя немца»25.
Особенное впечатление произвело на Мерца фон Квирнгейма окружение немецких войск Советской Армией в марте — апреле 1944 г. в районе Тарнополя, где во время боёв уполномоченные НКСГ вели через линию фронта интенсивную политико-разъяснительную работу среди немецких солдат26.
Когда 1 июля 1944 г. Штауффенберг был назначен начальником штаба при командующем армией резерва, он позаботился о том, чтобы Мерц стал его преемником в качестве начальника штаба при Ольбрихте. Мерц был одним из самых активных участников подготовки и проведения попытки государственного переворота 20 июля 1944 г.
К числу самых близких боевых соратников Штауффенберга принадлежал также генерал-майор Гельмут Штифф. Он родился в 1901 г. в Дойч-Эйлау, в 1922 г. был произведён в лейтенанты 3-го артиллерийского полка и в 1938 г. переведён на службу в генеральный штаб сухопутных войск. Штиффа характеризовали как офицера, который уже в 30-е годы проявлял интерес к политике и критиковал террористические методы нацистов27. Он был профессионально одарён, жизнерадостен, обходителен, обладал чувством ответственности, хотя и не был лишён тщеславия; активно участвовал в политических событиях. Сохранившиеся письма Штиффа позволяют проследить формирование его аитинацистской позиции. Так, в ноябре 1939 г. он писал после поездки по Польше: «Я стыжусь быть немцем! Это меньшинство (имелись в виду нацисты. — К. Ф.), обуянное жаждой убийства, грабежа и желанием предать всё огню и мечу, оскверняет немецкую честь и явится бедствием для всего немецкого народа, если мы не выбьем из его рук орудие убийства. Ведь такие вещи, которые были обрисованы и подтверждены на месте компетентными органами, способны лишь пробудить мстящую Немезиду. Или же этот сброд однажды поступит с нами, порядочными людьми, точно так же и будет с присущим ему патологическим фанатизмом терроризировать собственный народ»28.
С такой резкостью, как Штифф, в то время едва ли высказывался о нацистах и их преступлениях какой-либо другой офицер. Вместе с тем высказывание это показывает и классовую ограниченность Штиффа: он боялся, что в будущем нацисты станут расправляться с «порядочными людьми», но не желал признать, что они уже давно подвергли кровавому террору значительную часть немецкого народа — коммунистов и других честных демократов.
В письме от 23 августа 1941 г. Штифф характеризовал атмосферу в ставке фюрера как «отвратительную и недостойную». В сентябре 1941 г. он стал 1-м офицером (начальником оперативного отдела) штаба 4-й армии и участвовал в зимней битве под Москвой. 19 ноября 1941 г. Штифф назвал угон евреев из Минска в Германию делом, «недостойным народа, выдающего себя за культурный», и сделал вывод: «Всё это должно когда-нибудь обратиться местью нам — и по справедливости! Позор, что из-за нескольких мерзавцев наш столь порядочный народ ввергается в бедствие. Всё стало куда хуже, чем два года назад в Польше».
В письме от 10 января 1942 г., то есть в период первого советского контрнаступления на центральном участке советско-германского фронта, Штифф писал: «Все мы приняли на себя столько вины, все мы тоже несём такую ответственность, что наступающее возмездие явится для всех нас справедливым наказанием за все те позорные деяния, которые мы, немцы, совершали или терпели за последние годы. В сущности говоря, мне доставляет удовлетворение, что в мире всё-таки ещё есть уравновешивающая зло справедливость! Даже если самому мне суждено пасть её жертвой. Я устал от этого бесконечного ужаса!»
Штифф отличался от многих оппозиционных офицеров тем, что гуманистическое чувство справедливости давно вызывало в нём желание поражения нацистской Германии.
