Знаменитое описание Тома Базеном северной Франции как моря зарослей, в котором единственным признаком жизни были брошенные животные, часто воспринимается как гипербола. Но это было правдой для наиболее пострадавших регионов: Пикардии, Бовези, Иль-де-Франс, северной и западной Шампани и нормандского пограничья. Сэр Джон Фортескью, главный судья ланкастерцев, бежавший во Францию вместе с Маргаритой Анжуйской в 1463 г., проехал по этим регионам и обратил внимание на плохо одетых, недоедающих крестьян и бесплодную землю, которую он видел повсюду. "Воистину, — говорил он, — они живут в самой крайней бедности и нищете, и при этом обитают в самой плодородной стране"[1073].

Эти регионы были разрушены не только войной, но и последовавшей за ней депопуляцией, которая сделала восстановление столь трудным. Жан Жувенель дез Юрсен преувеличивал, когда в 1433 г. заявил Генеральным Штатам в Блуа, что Франция потеряла девять десятых своего населения. Лишь в некоторых наиболее сильно пострадавших регионах депопуляция приблизилась к этому уровню. Но он указал на смертоносную комбинацию войны, голода и болезней, которая лежала в основе демографической катастрофы Франции. Цифра в 2.000.000 погибших, приведенная памфлетистом, была предположением, но вполне правдоподобным, если учесть косвенные потери. Война провоцировала голод, уничтожая посевы, амбары, скот, прекращая севооборот зерна и других продуктов питания. Она увеличивала смертность, особенно среди детей, из-за бедности, недоедания и распространения болезней. И, прежде всего, это спровоцировало массовую миграцию населения из зон боевых действий. Поначалу толпы сельского населения бежали в близлежащие замки и обнесенные стенами города, которые давали временное убежище. Но в городах и деревнях было мало жилья, а для чужаков не было ни средств к существованию, ни работы. Когда опасность проходила, люди возвращались в свои дома, но с каждым разом все в меньшем количестве. Сельская местность постепенно опустела. Пригороды городов, обнесенных стенами, в преддверии осады разрушались, чтобы лишить врага укрытия. Отдаленные хутора были заброшены а их жители перебирались в деревни, где было более безопасно. В конце концов, крестьянские семьи сдавались, бросали свою землю и уезжали. Распорядители госпиталя Святого Иоанна в Сент-Омер, принявшего большое количество беженцев, в петиции 1434 г. кратко изложили механику разрушения. Город, по их словам, был

Многие из тысяч переселенцев из Пикардии, Нормандии и Мэна устремились на юг от Луары. Другие направились в Бретань или Фландрию — острова относительного мира, несмотря на периодические вспышки боевых действий[1074].

В то время как Англия и Бургундия были союзниками, Артуа и Булонне были в значительной степени ограждены от войны. Однако опыт, полученный ими после 1435 г., показал, как быстро может быть разрушен любой регион. Летом 1435 г. сюда вторглись французы, в 1436 г. — армия Хамфри, герцога Глостера, в последующие годы — неоднократно гарнизон Кале, а затем в течение почти десяти лет — живодеры. По данным налогового учета, город Этапль, подвергшийся нападению французов в 1435 году, за несколько месяцев потерял четверть своего населения. В следующем году каноники Сен-Васт в Аррасе сообщили Филиппу Доброму, что вольные компании и английские рейдеры свели к нулю их сельскохозяйственные доходы, поскольку все арендаторы покинули свои владения. В районах, расположенных на расстоянии рейда от Кале или Ле-Кротуа, многие деревни были заброшены, а некоторые из них так и не возродились. История Артуа и Булонне была характерна для большей части северной Франции[1075].

Жозас был одним из трех архидиаконов Парижской епархии. Он занимал обширную территорию к юго-западу от столицы по обе стороны от римской дороги на Шартр и включал в себя около 200 приходов. До 1420 г. здесь воевали армии арманьяков и бургиньонов, в течение двух десятилетий английской оккупации — армии английских лейтенантов и Орлеанского бастарда, в 1430–1440-х гг. — компании живодеров, а в 1465 г. — войска Лиги общественного блага. В 1458–1470 гг. викарий архидьякона во время своих поездок добросовестно фиксировал последствия войны. Картина разрушений, запечатленная в его записях, подтверждается и другими источниками. Баронство Шеврез стало микрокосмом судьбы большей части региона. Замок, стоявший над римской дорогой, был одним из главных опорных пунктов региона. В 1430-х годах он был занят английским гарнизоном. Вокруг него чернели останками сгоревшие и разрушенные усадьбы, церкви, амбары и мельницы. Приходские церкви, в которых жители укрывались при приближении солдат, были выжжены огнем, колокола сняты, ризницы разграблены. Земля вокруг заросла деревьями и кустарником. Когда парижский монастырь целестинцев сдал в аренду свое поместье Шатофор, при осмотре деревни было обнаружено шесть пригодных для жилья домов, еще семь — без крыш и сорок пять — не оставивших никаких следов своего существования, кроме фундаментов. Около тридцати деревень не были зафиксированы викарием архидиакона, так как их уже не существовало. В других оставалось всего два-три двора. Во многих из них не было священника, либо священник отказался от должности, как правило, из-за отсутствия доходов. Очень немногие приходы были в состоянии покрыть расходы на ремонт приходской церкви. Монастырские здания были заброшены. В Жиф, недалеко от Палезо, от церкви аббатства осталась только половина. Настоятельница все еще находилась там, одиноко живя среди руин. Другой настоятель монастыря, аббат Ла-Рош, существовал за счет продажи Библии и потира, а также черепицы с крыши аббатства. Цистерцианское аббатство Во-де-Серне некогда было одним из самых процветающих в Иль-де-Франс. Но к 1463 году окрестности превратились в пустошь, куда никто не смел заходить. Для присмотра за постройками был оставлен один-единственный престарелый монах с бородой до пояса. Он выживал на подаяние в виде хлеба и бобов, которое давала ему дама де Шеврез. Но и ее положение было достаточно плачевным. Шеврез потерял девять десятых своего населения. Его сеньоры уже много лет не могли взыскать ренту и реализовать свои сеньориальные права. Они выживали за счет продажи рентных платежей, обеспеченных залогом их бесполезных доменов, а затем неплатежей. Так продолжалось до 1543 г., когда они окончательно распродали свое имущество. Судьба сеньоров де Шеврез была достаточно типичной. Из 65 приходов со светскими сеньорами в период с 1400 по 1550 г. было продано 52. Некоторые из них переходили из рук в руки по два-три раза, а в одном случае — одиннадцать раз. Продажи обычно осуществлялись по низким ценам покупателям, принадлежавшим к группам людей, нажившимся на войнах: успешным солдатам и юристам, королевским офицерам, менялам. Но даже они не всегда могли получить выгоду от своих вложений. Через восемь лет после продажи баронства Шеврез, купивший его придворный был вынужден уступить это владение епископу Парижскому за неуплату пошлин[1076].

Борьба за Мэн продолжалась вплоть до возвращения графства Анжуйскому дому в 1448 г., а в некоторых районах и после этого. Вплоть до конца XV века в договорах аренды и купчих графства часто встречаются упоминания о запустевших деревнях, разрушенных зданиях, вырубленных виноградниках и садах. В Ле-Мане, столице провинции, часть графского дворца представляла собой развалину с провалившимися крышами и заброшенными садами. Когда в 1453 г. Карл дю Мэн вернул себе баронство Тусе, в акте, зафиксировавшем этот факт, говорилось, что все баронство представляет собой пустошь. Пахотные земли поросли лесом, здания сгорели или разрушились, а большая часть населения переселилась в Бретань, Анжу или Турень, где некоторые из беженцев умерли в крайней нищете. Лишь немногие вернулись обратно. Подобное описание можно найти во многих других сеньориях и деревнях графства. В 1497 г. сообщалось, что небольшой городок Солем, расположенный вокруг бенедиктинского приорства, до войны был населен богатыми купцами и украшен роскошными домами, а теперь в нем живут одни нищие. Судя по сохранившимся бухгалтерским записям, через полвека после ухода англичан доходы от имений в этих местах так и не восстановились[1077].