Сегодня охота не задалась. Ехали молча, стараясь не обращать внимания на урчание в животах. Изредка Гашек ругался с Красавицей: кобыла капризничала, будто повредила ногу, хотя, по его заверениям, выглядела совершенно здоровой. Они несколько раз останавливались для осмотра; Гашек задумчиво чесал рыжую щетину, разводил руками, и путники отправлялись дальше. Итка предложила проверить еще раз, но он только покачал головой.

После полудня поморосил дождь, теплый и даже приятный, но настрой все равно остался довольно угрюмым. Тем больше воодушевления принес неожиданно появившийся на горизонте плотно засеянный огород.

Он принадлежал обитателям домика, стоящего в компании пары хозяйственных построек: в этих местах встречались такие хутора. При виде капустных грядок рот наполнился слюной. До дома – и его хозяев – расстояние казалось достаточным, чтобы успеть вскочить в седло и избежать взбучки, поэтому Итка и Гашек рискнули. Открыв седельную сумку Якуба, которую теперь несла Красавица, они бросились собирать все, что попадалось под руку. Когда место закончилось, с трудом оторвались от огорода и хотели продолжить путь, чтобы найти место для привала. Но так этого и не сделали.

Вдалеке они услышали высокий девичий визг и грохот, приглушающий другие голоса, мужские. Не сговариваясь, подстегнули лошадей. Объехав избу, оказались у чистого крыльца – и столкнулись с большой проблемой. Проблема заключалась в численном превосходстве врага.

Три здоровых мужика, вооруженных дубинами, пришли на этот процветающий хутор точно не с добрыми намерениями. Помощи от жертв ожидать не стоило: упавший лицом в навозную кучу батрак – видимо, хозяин – уже вряд ли мог хоть кому-то помочь.

Здесь же, у крыльца, избитая хозяйка пыталась на четвереньках заползти в дом – за этим с издевательскими ухмылками наблюдали двое нападавших, прикидывая, подождать еще или добить женщину сейчас. Третий занимался лежащей навзничь молодой батрачкой – задирал испачканную юбку и будто не замечал, как девушка изо всех сил колотила его маленькими кулаками.

Увидев Итку и Гашека, налетчики перехватили палицы поудобнее и позвали:

– Брось-ка это дело, Морда. Тут еще радости привалило.

Морда с размаху ударил тонко визжащую девчонку по лицу так сильно, что она потеряла сознание, встал, подтянул штаны и сплюнул, подобрав дубину с земли.

Итка успела отскочить подальше. Гашека стащили с лошади. Он отбивался, как мог, но недолго: обернувшись, Итка увидела, что двое повалили его на землю и принялись молотить. Она резко натянула поводья; вороная привстала на дыбы и развернулась. Морда приближался, доставая из-за пояса конскую треногу. Итка спешилась и откинула притороченный к седлу плащ, под которым висел охотничий лук. Налетчик усмехнулся, ткнул в нее пальцем и крикнул:

– Гляди, не порежься о тетиву!

Итка взяла лук с колчаном и ударила вороную по крупу; кобыла коротко заржала и ускакала прочь. Морда проводил ее ошалелым взглядом и ускорил шаг, разматывая треногу.

– Ты что творишь, полоумная?! Это хорошая, сука, лошадь!

Между ними оставалась от силы пара десятков шагов. У Итки на мгновение потемнело в глазах, прямо как тогда, в Бронте. А потом над ее головой закричала птица.

Молодая орлица стремительно теряла высоту. Она чувствовала падение, но верила в свои крылья.

«И еще у меня есть когти, – подумала Итка, – длинные, острые когти».

Сердце забилось быстрее, когда орлица расправила крылья и вцепилась в Морду, выдирая глаза, разрывая кожу на лбу и щеках. Он орал от боли, но вместо крика из горла лилась тихая вдовья колыбельная.

Итка не торопилась: повесила колчан на плечо, достала стрелу. Сделав пару шагов вперед, натянула тетиву и прицелилась. Орлица взмыла вверх, подобрав окровавленные лапы. Метко пущенная стрела добила ее жертву.

Двое других оставили Гашека в покое, услыхав истошные предсмертные вопли товарища. Один из них, худой, краснощекий, в ужасе попятился, когда Итка потянулась за второй стрелой. Другой, наоборот, прорычал проклятие и устремился вперед с палицей наперевес. Итка знала, что не промахнется. Последний налетчик попытался защититься дубиной от пикирующей орлицы. Ему это не слишком-то помогло.

Скорчившийся от боли Гашек хотел встать, но разодранное шипом бедро не давало пошевелиться – били его не только ногами. Когда Итка опустилась на колени, чтобы осмотреть рану, в небе коротко вскрикнула орлица – попрощалась.

Опираясь на дверной косяк, чтобы не упасть, хозяйка дома проводила ее взглядом. Совсем ненадолго, между ударами сердца, Итка почувствовала светлую печаль.

Хорошо бы запомнить ее, орлицу. Вспоминать с благодарностью эти сильные крылья и длинные, острые когти.

– Пошли в дом, – заговорила хозяйка охрипшим от крика голосом, – паренька надо подлатать.

Итка велела Гашеку взяться за ее плечо, готовясь к тому, что даже несколько шагов дадутся с трудом. Но вдруг подоспела помощь: девушка, на щеке у которой остался страшный синяк от удара Морды, подхватила Гашека с другого боку, и вдвоем они кое-как завели его внутрь большой избы.

Пока хозяйка обрабатывала рану, ее дочь Лета сделала для Итки горячий отвар из шиповника. После него сразу захотелось спать, но раздавшийся за окном глухой удар, сопровождаемый конским ржанием, тут же заставил ее насторожиться и выглянуть из дома, держа наготове лук. Однако это всего лишь вернулась Якубова кобыла, и Красавица ее поприветствовала.

Наблюдающая за каждым движением Итки хозяйская дочка, выдохнув вместе с ней, неуверенно произнесла:

– А паренек этот…

– Его зовут Гашек.

– Гашек, – повторила Лета, стараясь прикрыть длинными черными волосами синяк на лице, – это твой муж?

– Брат, – ответила Итка.

Казалось, девушку это обрадовало. За стеной послышался сдавленный стон – видимо, хозяйка начала перевязку. «Во дворе четыре мертвеца, – мрачно подумала Итка, – один из которых был твоим отцом, а тебе интересно, женат ли Гашек». Лета будто услышала ее мысли и, устыдившись, исчезла с глаз долой.

Итка долго сжимала в руке лук, прежде чем положить его на скамью и толкнуть приоткрытую дверь комнаты, которую хозяйка отвела для раненого. Полусидя на коротковатой ему кровати, бледный Гашек как раз собирался спросить:

– А где…

– Я здесь, – вмешалась Итка. – Лежи спокойно. Как нога?

– Болит, – честно ответил он. – Но выживу. Ты-то цела?

Она кивнула. Хозяйка, чуть подволакивая ногу, вышла, собрав в кучу окровавленные тряпки. Рана выглядела не такой серьезной, как показалось в первые минуты после случившегося, но все равно неприятной. Через повязку проступило темное пятно. Гашек поморщился и процедил:

– Зараза.

– Могло быть хуже, – буркнула Итка.

Она успела разглядеть палицу поближе: такой вполне можно раздробить кость.

– Куда уж хуже. – Он отвел глаза. – Я даже ответить не смог. То, что ты сделала… это было…

– Давай потом, – попросила она.

Гашек кивнул: не лучшее время и место для таких разговоров. То, что они выручили хозяев этого дома, еще не гарантировало его безопасность. В комнату снова заглянула хуторянка – она держала в морщинистых руках кружку, над которой поднимался ароматный пар.

– Шиповник, – сказала женщина, поставив отвар рядом с постелью Гашека. – Тебе на здоровье.

Итка взяла кружку у него из-под носа и сделала небольшой глоток. По усталому телу разлилось приятное, сладкое тепло.

– Просто очень вкусно, – ответила она на незаданный вопрос. – Зовите Лету. Надо похоронить вашего мужа.

Втроем с непростой задачей справились быстро: в доме нашлись заточенная лопата и отрез ткани, подошедший для савана. Жена и дочь убитого батрака не плакали над его курганом – Лета только вздохнула, когда Итка бросила последний комок земли и положила лопату. Хозяйка не стала произносить длинных речей: попрощалась молча, про себя. В лесу ухнула птица, мягкий порыв ветра ответил ей. Серое облако скрыло тускнеющие лучи солнца.