Илгизар выпростал руки из рукавов и наставительно поднял палец:

– А потом двое неизвестных в подземелье гадают, куда он дел сосуд.

– Похоже, у нас действительно остались одни неизвестные, – зло пошутил Злат.

– Зато у нас теперь есть узел, к которому тянутся все нити, – торжественно провозгласил Илгизар. – Это таинственный сосуд. Про него спрашивали приезжавшие к лесному колдуну. Про него говорили двое из подземелья. Но старик уверен, что сосуда не было в гробнице. Знаете, что мне кажется самым непонятным в этой истории? Зачем этот купец, или как его там еще, выспрашивал у москательщика про мазь императрицы Зои.

Только теперь я заметил, что с нами нет Мисаила. Он так и остался болтать о чем-то с Магинур, Симбой и Баркуком. Молчаливому искателю сути вещей, годами торчавшему в своей уединенной лаборатории, оказались милее простые сказки. Или он предпочел общество прекрасной девушки? Она сказочница, как и ее мать. Я посмотрел на Илгизара. Он, поклонник строгой мудрости, верящий во всесилие мысли и таинство вычислений, женился на сказочнице. Может, это неспроста? Может, суровая строгость логических построений, основанных на твердых фактах, и должна соединяться с безграничной страной вымысла, где нет ничего невозможного? Мне вспомнился один из моих учителей, который на вопрос, что сильнее всего отличает человека от животного, неизменно отвечал: «Воображение».

Я представил себе таинственный сосуд, к которому, по утверждению нашего поклонника учения аль-Хорезми, тянутся все нити этой истории. Потом вспомнил про дух коварной и жестокой царицы, выпущенный из заточения. Страшный крик ночной птицы в лесу. Отблески пламени на стенах мрачного подземелья. И перстень, которым нужно было запечатать гроб, после того как туда вернут похищенный платок.

Но едва мое сердце замерло в сладком ужасе, в голове стали появляться иные мысли. Про сосуд колдун не сказал ничего. Значит, тот не представлял опасности? Или не был связан с потревоженным духом царицы?

Похоже, мне никогда не стать сказочником.

В тот вечер Мисаил так и ушел ночевать к Илгизару. С ним, конечно, увязался обрадованный Баркук, охваченный желанием увидеть заветную книгу сказок с картинками. Признаюсь, мне и самому хотелось ее посмотреть. Персидские книжники не так строго соблюдают предписание, запрещающее изображать людей и животных, поэтому их манускрипты часто украшены красочными миниатюрами, подобными россыпи затейливых самоцветов. Можно представить, как роскошно изобразил искусный художник мир волшебных сказаний.

Утром Баркук вернулся один. Сказал, что Мисаил с хозяином чем-то занимаются в лаборатории. Похоже, мой спутник уже начал скучать по Каиру. Наверное, пора было собираться в обратный путь. Поручение деда я выполнил – жалобу о пропаже брата подал. Кроме того, забрал его имущество и даже смог выгодно продать оставшийся ладан. Утром как раз приезжал Симон, чтобы получить его, вручив мне заемное письмо с подписью и печатью митрополита Киевского и всея Руси Алексия. Злат заверил меня, что старый Касриэль на обратном пути с радостью обменяет его на звонкую монету.

Он вернулся от эмира, к которому ездил вместе с Симоном. Доезжачий предстал по этому случаю во всем великолепии. Облачившись в красный шелковый халат, шитый по вороту и подолу мелким жемчугом, с золотым поясом, пожалованным за заслуги самим ханом и дававшим его обладателю наивысший почет, он даже посох не взял, чтобы разговаривать, положив ладонь на рукоять сабли. Несмотря на всю эту грозу и великолепие, Злат не надел на грудь ту самую золотую пайцзу. Видно, хотел подчеркнуть, что посещает эмира не по службе, а по дружбе.

По делам к нему ходил Симон. Предъявив грамоту митрополита, он уведомил главу улуса Мохши, что до Москвы долетели слухи, будто в этих краях имеется христианский монастырь, никаких прошений о котором в епархии не было. Грамот ему тоже не выдавалось, вот и выходило, что православного монастыря, находящегося под рукой митрополита (и, следовательно, под охраной ярлыка, пожалованного церкви ханом Джанибеком, да продлится его царствование), не существует. Заодно Симон попросил светлейшего эмира проверить, не скрываются ли там люди, которые находятся под судом и в ведении православных архиереев, но бежали с мест, им указанных: монахи, священники и иные слуги.

После этого озадаченный правитель попросил совета у гораздо более умудренного в таких щекотливых делах столичного гостя Злата.

Привычный больше к загонной охоте в степи вояка был склонен и здесь поступить так же. Нагрянуть с отрядом в пещеры, взять под стражу всех обитателей, подвергнуть каждого строгому допросу. Злат посоветовал проявить осторожность: послать к подземным обитателям приказ прибыть к эмиру для переписи, пригрозив за неявку строгой карой. А в лесу устроить засады, чтобы переловить тех, кто попытается удрать. План эмиру понравился, нужно только было сохранить все в тайне.

Чтобы не привлекать внимания, решили отправить отряд стражи с сотником на Рязанскую дорогу для осмотра мостов и караулов. Через два дня этот же отряд, не заезжая в город, должен был потихоньку вернуться в лес и скрытно обложить подступы к пещерам.

Узнав про это, Туртас сразу засобирался домой:

– За два дня как раз успею, не спеша. Прихвачу своих собачек для такого дела. Помогу стражникам ночью тропки караулить.

– Старый охотник, – одобрительно молвил ему вослед доезжачий, когда Туртас выехал на дорогу. – Какую только дичь не переловил на своем веку. Даже тигров в стране великого хана в Ханбалыке. Когда-то был у хана Тохты любимым соколятником. Вот такой же золотой пояс имел: не всякий темник может похвастать.

За обедом, на который остался и Симон, Злат рассказал, что наш слуга слышал в пещерах ясскую речь. Инок сразу оживился:

– Из Молдавии. Туда лет пятьдесят назад много ясов из степей ушло. Служили ромеям, потом за Дунай вернулись. Сейчас под рукой у венгерского короля. Здешние лесные ясы свой особый говор имеют, а вот те, что в Молдавии сейчас, они совсем недавно жили недалече от Кавказа. Так что не ошибся я – дотянулась сюда рука Людовика Венгерского. Старая история.

Мне вспомнились слова патриаршего посланника про асов, рассеявшихся по окраинам Великой Степи и забывших свою прежнюю славу. Он еще говорил, что прошлое не умирает и рассеянные народы можно собрать воедино. Я спросил, а при чем здесь Людовик Венгерский? Оказалось, история действительно старая.

Много лет назад, еще до крещения Руси, венгры тоже жили в здешних краях. Их помнят русские летописи, про это говорят венгерские предания и хроники. По сей день сохранилась легенда о блаженной стране Леведии, где некогда жили венгры. Под натиском орд воинственных печенегов они бежали оттуда и после долгих скитаний обрели новую, не менее прекрасную родину на берегах голубого Дуная. Но память о Леведии не умерла.

Прошли годы. Целые века. В Великой Степи уже давно дули другие ветры, сметая народы и царства. Некогда грозные печенеги сами искали убежища и покровительства у венгерских королей, стала прахом и дымом грозная Хазария, развеялась былая слава империи ромеев. После того как франки захватили сначала Иерусалим и Антиохию, основав в самых вратах Востока свои королевства, а потом и в самом Константинополе посадили своего императора, венгерские короли тоже обратили свои взоры на восход. В то время закатные страны сплотились под цепкой рукой римских пап и, осенившись крестами, вовсю отхватывали под знаменами веры куски подлунного мира.

От южных соседей Венгрии не отставали северные. Германские рыцари захватили побережье Янтарного моря, в устье Двины вырос город Рига. А венгерским королям даже не нужно было плыть за море. Земли язычников и схизматиков лежали прямо у их границ. Вот только откусить от этого пирога было нелегко. Властвовавшие в Великой Степи кипчаки не были легкой добычей. Правильнее сказать, они вообще были не добычей, а добытчиками, которые сами взирали на прекрасные пастбища Венгрии как на лакомый кусок. Болгарию они и вовсе прибрали к рукам, основав там свое царство.