На плече у него красовалась та самая сумка, а ноги, несмотря на утренний холод, были босы.

Оказалось, он был единственным, кто не растерялся от неожиданности. Едва увидев, как стража уводит Мисаила, парень немедленно устремился вслед за ними. Чтобы двигаться бесшумно, бывалый горный охотник снял обувь. Да еще предусмотрительно прихватил мешок с едой на случай, если путешествие окажется долгим. Так и следовал за стражей, таясь во тьме.

Ночь стояла тихая, разговор было слышно за сотню шагов, поэтому Баркук сразу разобрал, что некоторые нукеры говорят на его родном языке.

Двор, в который привели Мисаила, как потом выяснилось, был местопребыванием здешнего эмира по имени Хаджи-Черкес. Окна прятались за ставнями, но сквозь них изнутри пробивался свет. Кто-то дожидался прихода Мисаила. Ворота не заперли, и через них просматривался двор.

Вскоре свет в доме погас, началась недолгая суета, а затем все всадники уехали, оставив одного скучающего караульного. Вот тут в голове у Баркука и созрел замысел. Он подошел к караульному и заявил, что принес еду своему задержанному хозяину. Заявил на своем родном языке и не ошибся. Караульный оказался земляком. Сначала он посмеялся над тем, какой преданный слуга у задержанного, велев приходить, когда рассветет и прибудет начальство. Потом, как водится, разговорились про родные края. Общих знакомых не нашлось, но стражник не раз слыхал про село Баркука. Сам он уже лет десять не бывал в тех местах: еще до чумы подался на службу к Хаджи-Черкесу и вот теперь оказался вместе с ним в Тане. Сам эмир тоже с Кавказа, франки называют его Зикх-бей. Поэтому в свои отряды он набирает по большей части земляков. Сейчас к нему сильно благоволит сам хан Джанибек, намеревающийся поумерить пыл своих монгольских эмиров, в войске которых служат кипчаки.

В этом месте рассказа мне сразу подумалось, как тесен мир и как похожи все его беды и проблемы. Совсем недавно мне рассказывали о противостоянии кипчакских и черкесских мамлюков в Египте, лежащем за много недель пути отсюда. Истину говорят мудрецы: что вверху, то и внизу.

Между тем Баркук, немного поболтав с земляком, посетовал, что холодная баранина не самое вкусное блюдо и, коль еду господину нельзя передать до утра, лучше и принести ему что-нибудь свежеприготовленное. Тепленькое. А баранью ногу с лепешками нужно съесть сейчас. Оказалось, что сослуживцы стражника отправились на ночной объезд застав и вернутся не скоро, так что предложение было принято с восторгом. Кстати оказалось и вино. Разговор сразу пошел веселее.

Стражники вообще люди осведомленные. На них обычно не обращают внимания, их не замечают, привыкнув к их присутствию, как к наличию воздуха или неба. Они же все слышат и все видят, зачастую примечая даже то, что, может быть, укрылось от глаз и ушей постороннего непосвященного наблюдателя.

Оказалось, что Мисаила схватили вовсе не по приказу Ак-ходжи, как сказали на постоялом дворе. «Кто он такой, этот надутый ишак, чье дело взимать плату с купцов и следить, чтобы они не утаивали товар?». Здесь власть и рука хана – эмир Хаджи-Черкес. Сейчас его замещает наиб. Он и отдал приказ об аресте. Явился среди ночи. Потом дожидался, пока приведут Мисаила, чтобы побеседовать с ним. Велел держать его под замком и строго-настрого запретил кого-либо к нему допускать.

Краем уха стражник слышал, что пленником интересуется эмир Алибек. Его людей наиб не велел в свое отсутствие даже пускать во двор. Заявил, что делом будет заниматься сам Ходжа-Черкес, к которому уже послан гонец. Это было сказано, еще когда стража только отправлялась на постоялый двор за Мисаилом. И про Алибека тоже. Как будто наиб опасался, как бы его люди не отбили пленника.

Пронырливый Баркук не мог не спросить, кто такой Алибек и что за дело ему может быть до Мисаила. Оказалось, очень могущественный эмир из знатного и старого монгольского рода. А вот что за дело – неведомо. Алибек всегда вел дела с франками. Но, по всему видать, дело нешуточное. Стражник слышал, как после беседы с Мисаилом наиб велел немедленно привести к нему начальника почты. Это посреди ночи! Значит, кому-то нужно срочно отправить очень важное письмо.

Сообразительность и находчивость Баркука меня не только поразила, но и пристыдила. Неграмотный пастух, ничего не видевший и не знавший, кроме своих овец на горном лугу, проявил ум и решительность, добившись при этом немалого успеха. Его глаза и сейчас горели желанием действовать.

В то же время знаток коварных ухищрений и злодейских приемов, воспитанник грозных исмаилитских фидаев Симба в растерянности сидел на скамье рядом с человеком, не один год изучавшим несущие мудрость науки под руководством величайших ученых подлунного мира, и ощущал, наверное, себя таким же олухом, как я.

– Этот парень далеко пойдет, – только и сумел он промолвить.

Меня же охватил жгучий стыд. Чему и зачем я учился столько лет, если все мои знания не дают никакого преимущества в этой жизни? Нужно было срочно что-то делать, чтобы спасти авторитет науки и славной школы Аль-Азхар хотя бы в собственных глазах. Но в голову ничего не приходило.

Мысль о том, что для действий мне просто недостаточно сведений, показалась вполне разумной. Прежде всего нужно было побольше узнать у нашего хозяина, кто таков этот таинственный эмир Алибек. Кроме того, мне очень пригодится добрый совет такого опытного и умудренного в запутанных делах человека, как патриарший посланник. Он ведь не впервые в здешних краях.

Хозяина я отыскал скоро. Как и всякий торговый человек, он не привык спать долго и появился во дворе с первым призывом муэдзина. Про Алибека сказал, что тот в здешних краях важный человек, дед которого при Узбеке был наместником Крыма, но сейчас его родню потеснили природные Чингисиды, принадлежащие к Золотому роду. У них издавна было много дел с купцами Сугдеи, Каффы и Таны. Тану он назвал Азак, на здешний манер. Немного подумав, добавил, что Алибек вроде как водит шашни с генуэзцами. Добавил, думаю, не зря. Это имело какое-то значение, мне пока непонятное.

«Ищи противоречия! – вспомнилось поучение моего учителя философии, верного поклонника диалектики. – Именно они являются источником перемен и путем обретения истины». Помощник эмира не велел допускать людей Алибека к Мисаилу.

– А Хаджи-Черкес тоже водит шашни с генуэзцами?

– Эмир – человек военный и мало интересуется торговыми делами. Поэтому его сюда и поставили. Чтобы не держал ничью сторону.

Пробуждения моих греческих спутников пришлось ждать довольно долго. Хоть они и не пили вчера снотворный мед, однако обилие вина имело, видимо, не менее сильные последствия. К моему рассказу ромей отнесся со всей серьезностью:

– Для того чтобы взять под стражу иностранца, имеющего грамоту патриарха, должны быть очень серьезные причины. Тот, кто это делает, сильно рискует. – Он с любопытством посмотрел на меня. – Интересно, чем мог привлечь подобное внимание твой спутник?

Потом успокоил:

– В любом случае, ему ничего не грозит до прибытия эмира. Ты думаешь нанести визит его помощнику?

Я кивнул.

– Тогда обязательно возьми с собой грамоту патриарха. Если потребуется, можешь послать за мной. Я подтвержу, что ты выполняешь его поручение. – Он вздохнул: – Плохо, что вы не священники и не монахи. Тогда вас вообще не осмелились бы тронуть, не обратившись к местному епископу. При Узбеке иммунитет распространялся и на церковных слуг, но при Джанибеке стало строже.

Грек так и сказал «иммунитет». По-латыни.

– Думаю, с приездом эмира все разъяснится, – закончил он.

Пора было собираться к наибу.

Вспомнив слова хитроумного Баркука, я запасся целой корзиной самой свежей провизии, заботливо приготовленной нашим хозяином. Тот даже положил побольше орехов, пояснив, что грызть их – самое лучшее развлечение при бесцельном сидении. Иметь дело со столь знающим и предусмотрительным человеком было приятно.