Оказалось, что Тана, или, как ее называли местные, Азак, лежит на некотором расстоянии от моря, у берега большой реки, которая зовется Дон. Воды ее намывают обширные мели, поэтому морские корабли не рискуют приближаться близко к устью. Товар с них разгружают на небольшие суденышки, которые идут уже вверх по реке к городским пристаням и складам.

Навигация еще только начиналась, поэтому наше судно было одним из первых, прибывших в эти края. Мои спутники говорили, что раньше, когда сюда плавали генуэзцы и венецианцы, здесь в эту пору было уже не протолкнуться и место для хорошей стоянки находили с трудом. Теперь у побережника почти совсем не было работы.

Этот важный насупленный татарин в коричневом халате поднялся к нам на борт в сопровождении писца-переводчика, не имевшего при себе даже прибора для письма.

Таможня и все прочие хлопоты ждали нас в Тане, в обязанности побережника входило лишь взять с капитана плату за якорную стоянку да присмотреть, чтобы никто тайком не сошел на берег или, чего доброго, не сгрузил товар до того, как он предстанет пред бдительным оком ханских тамгачи.

Настал черед поблагодарить моих друзей за настоятельный совет обзавестись путевой грамотой от патриарха. Она вызывала неизменное уважение у ханских слуг. Побережник, едва увидав ее, сразу прекратил расспросы, а в Тане тамгачи немедленно потеряли к нам интерес, отправив вместе с нашими спутниками-греками к какому-то важному начальнику.

Путь по реке занял довольно много времени. В Тану прибыли, когда солнце уже перевалило за полдень. Речные берега выглядели столь же неприветливыми и малолюдными, сколь морские. Их главными обитателями были рыбаки. То тут, то там торчали небольшие деревянные пристани, куда выгружают улов. Выше на берегу виднелись места, где его перерабатывают. На многочисленных длинных шестах вялилось огромное количество рыбы.

Сама Тана и вовсе оказалась больше похожа на деревню. Даже стен не было, что мешало сразу определить ее величину. Некоторые дома стояли на отшибе. Кое-где виднелись времянки или вообще шатры. Потом я узнал, что там обитают огородники, пастухи, мясники и прочие обыватели, чье ремесло побуждает держаться чуть в стороне от жилья. В иных краях, где города обнесены стенами, у них часто бывают лишние заботы из-за близости с соседями. Здесь всем хватало места по окрестностям.

Я с удивлением узнал, что в Золотой Орде строго запрещено возводить городские стены. Их нет даже в самой ханской столице Сарае. Безопасность своим подданным обеспечивал правитель, сберегая им таким образом немалые средства.

Мои спутники указали на развалины двух небольших кварталов, которые, судя по всему, все-таки были обнесены небольшой стеной. Это оказались бывшие фактории венецианцев и генуэзцев. Те вели здесь большие дела и жили довольно многочисленной колонией, пока двенадцать лет назад не поссорились с местными жителями. Все началось, как это часто бывает, с пустяка. Кто-то кого-то оскорбил. За каждого вступились соплеменники.

Кончилось тем, что франкам, без разбора, кто чей, пришлось спасаться на первых подвернувшихся кораблях.

Поначалу они намеревались отсидеться за высокими стенами Каффы. Хан воспринял это как желание навязать ему свою волю. Взять неприступную крепость он так и не смог, зато выгнал генуэзцев и венецианцев изо всех своих городов. Их место теперь быстро занимают греки и армяне. Венецианцам приходится торговать больше в Трапезунде, генуэзцам – по захудалым гаваням у побережья Кавказа. Отрезанная от караванных троп Каффа стала просто перевалочным пунктом, где товары перегружают на большие морские суда.

Купцы, которые как всегда судили о происходящем со спины вьючного верблюда или из трюма торгового корабля, рассказывали, что оскудение здешних рынков произошло не только по причине ссоры хана с франками.

Уже много лет, как из глубины Азии перестали доходить караваны. Одни говорили, что там целые страны выкосила чума, другие – что в тех краях повсюду начались смуты. Хотя, скорее всего, правы и те и другие. Где чума, там и смута.

Ветры задувают старые караванные тропы.

Меньше стало драгоценных шелков, не везут звонкий полупрозрачный фарфор, пряности. Дальние дороги, по которым грузы доставляются вьюками на спинах верблюдов, жили дорогими товарами. Соль или зерно не повезешь туда, куда шесть месяцев пути.

Потом весь улус выкосила чума. Вот и ушли в былое величие и богатство Таны.

Однако трудные времена уже позади. Соль и зерно нужны всегда. Как и рыба, кожи, воск. Хороший груз для больших кораблей.

Еще, конечно, рабы. После чумы везде сильно не хватало рабочих рук. Даже гребцов на суда стало трудно набрать. В помощниках нуждались ремесленники, недоставало грузчиков, поденщиков. Некому оказывалось чинить крепостные укрепления. Рабы сильно вздорожали.

Генуэзцы с венецианцами сами тяготятся войной, от которой все несут огромные убытки. Ходят слухи, что у ханского престола вовсю вьются тайные посланцы, стремящиеся восстановить былую торговлю. Все понимают – свято место пусто не бывает. Одних хозяев морей легко могут сменить другие. Давно к богатствам здешнего края стремятся каталонцы, а ромеи спят и видят вернуть великое прошлое. Кантакузин уже пытался возродить флот. На сей раз не вышло. А если помогут каталонцы? Сербы, болгары, да те же турки, чем черт не шутит? Сейчас иной раз заключаются такие союзы, что раньше и представить было нельзя.

Была сильна и славна Пиза. Где она теперь? Ни папа не помог, ни богатая Флоренция. Нынче в ее бывших угодьях хозяйничают генуэзцы.

На пристани мы узнали, что здешний эмир отлучился из города, так что придется несколько дней подождать. Патриаршие посланники восприняли эту весть с радостью. Дальнейший путь лежал по реке, а их уже утомил непритязательный корабельный быт. Тем более что плыть предстояло на совсем маленьких суденышках, напоминавших скорее большие лодки. Лучше, конечно, чем верхом, но о прежних удобных каютах и просторной палубе отныне придется вспоминать как об утерянном блаженстве.

Мое дело о судьбе Омара тоже предназначалось для подачи отлучившемуся эмиру.

Спутники мои были в Тане не в первый раз. Они наотрез отказались от предложения смотрителя пристани дать им провожатого до постоялого двора, лишь уведомили, где остановятся. Совсем недалеко от пристани. Хотя, после Константинополя, где чужому человеку легко заблудиться, понятия «далеко» и «близко» здесь оказывались весьма условными. Постоялый двор располагался всего в нескольких сотнях шагов от пристани. Оказалось, это была уже окраина. За ним виднелся пустырь, служивший выпасом.

К моему удивлению, ромеи выбрали двор, не принадлежащий их соотечественнику. У ворот нас встретил человек в кипчакском колпаке. Он радостно приветствовал греков, как старых знакомых, настороженно покосился на Симбу. Еще на корабле тот облачился в свою привычную чалму с платком, плотно заматывавшим лицо. Одеяние, служившее для защиты от летящего песка в пустыне, оставляло лишь узкую прореху для глаз и полностью скрывало черную кожу моего слуги. Мы здраво решили, что не стоит привлекать к себе излишнее внимание. Хотя это вряд ли удалось. Прятать лицо здесь было не принято. Даже у женщин.

Однако Тана не зря слыла перекрестком земных путей. К странным гостям здесь, похоже, привыкли. Меня даже не удивило, что хозяин постоялого двора заговорил по-гречески.

Уже когда мы разместились по комнатам, греки объяснили причину, по которой отказались от провожатого. Будучи посланцами патриарха, мы могли даром поселиться в караван-сарае, да еще и кормиться там за счет хана. Нередко содержание важных путников вменяли в повинность и обязанность хозяевам постоялых дворов. Однако цены здесь таковы, что подобной экономией вполне можно пренебречь. Зато кормежка будет лучше, не говоря об удобстве жилья.

Комнаты показались мне тесноватыми. Оказалось, это влияние суровых зим. Здесь бывает очень холодно, а топлива в степях мало, и оно дорогое. Летом можно ночевать в амбарах без печей, где тоже устроены пышные постели из соломы, но мы об этом узнали, лишь когда уже поселились в доме.