Помимо бус, характерных для Саркела-Белой Вежи, в могилах второго горизонта встречаются бусы, найденные и в памятниках, относящихся к XII–XIII вв. Это бусы черные с мозаичным узором из включений разноцветной стеклянной крошки, бусы со спиральным узором в виде волны, встречающиеся в Новгороде в слоях конца XI — начала XIII в. и в городах Золотой Орды в слоях XIII–XIV вв. Чаще всего встречались бусы черные овальные с выпуклым валиком у отверстий и уплощенные, украшенные волнистым узором (табл. 48, 48), датирующиеся по материалам Новгорода периодом с 30-х годов до конца XII в., а по находкам в Изяславле — 40-ми годами XIII в.

Совсем не встречались в погребениях Саркела-Белой Вежи, ограниченных началом XII в., и в погребениях первого горизонта корчевского кладбища предметы, сделанные из бело-голубого фаянса: пуговки в виде многолепестковой розетки с двумя отверстиями и маленькие подвески-пронизки, изображающие уточку (табл. 48, 40, 41). Они найдены в погребениях, которые стратиграфически можно отнести к XIII–XIV вв. Это семь погребений младенцев в маленьких каменных ящиках, расположенных вплотную к стене южной апсиды. Во время одной из перестроек церкви Иоанна Предтечи в XIV в., по сведениям Ибн-Батуты, превращенной в мечеть (Тизенгаузен В.Г., 1884, с. 279), первоначальная форма апсид была совершенно скрыта под доходящей до 1 м в толщину каменной облицовкой. Небольшие, до полуметра в длину, каменные ящики детских захоронений при этом оказались совершенно «заложенными». Могилы были разрушены и ограблены при этом, но все же некоторые вещи сохранились. Помимо фаянсовых (кашинных?) пуговок и уточек там были найдены и крестики из витой серебряной проволоки, находимые на средневековых поселениях крымского Южнобережья в слоях XII–XIII вв. (Домбровский О.И., 1974, с. 5–56, рис. 27).

Для датировки второго горизонта корчевского кладбища важна еще одна интересная находка: золотой перстень с позднеантичной геммой на аметисте (табл. 48, 52). На ней изображена Фортуна с рогом изобилия и рулем. Аналогию перстню дает находка в киевском кладе 1885 г. очень близкого по форме золотого перстня с аметистом в овальном гнезде (Кондаков Н.П., 1896, табл. V, 3). Зарытие клада Г.Ф. Корзухина относит ко времени между 70-ми годами XII в. и 1240 г. (Корзухина Г.Ф., 1954, с. 117–118).

Материал из второго горизонта прицерковного кладбища дает представление о некоторых изменениях в составе населения средневекового Боспора-Корчева. Древнее греческое население Боспора было изначально смешанным. Помимо постоянного влияния местной этнической среды, оно, как уже говорилось выше, неоднократно переживало вторжение пришлых народов. Новые вторжения в начале XII в. половцев и в XIII в. монголов оставили немногочисленные, но выразительные следы в вещевом комплексе корчевских могил и жилищ. Целый лепной горшок, сохранившийся в печи одного из жилищ, и ритон с налепными узорами (Плетнева С.А., 1987) (табл. 44, 1, 2) связаны с бытовой культурой кочевников, а находка в одной из могил подвески из лазурита конкретно указывает на присутствие среди населения города в XII в. половцев (табл. 48, 21) (Макарова Т.И., 1962).

Многочисленные находки в могилах рядовых украшений из бронзы и серебра, характерные для золотоордынских городов, кожаные плетеные подвески из перевитых проволокой «узлов счастья» (табл. 48, 24), керамические пронизки в виде уточек (табл. 48, 41), символика которых так тесно связана с фольклором народов, объединенных Золотой Ордой, все это — несомненные следы присутствия на древней земле Боспора-Корчева в XII–XIII вв. тюркоязычных народов.

И все же город, с последней четверти IX в. уже принадлежавший Империи, и по планировке, и по материальной культуре был городом византийским. Короткое существование на противоположном берегу пролива русского Тмутараканского княжества никак не отразилось на его бытовом укладе. Никаких находок, маркирующих славянский этнос, ни в массовом керамическом материале, ни в инвентаре кладбища не найдено. Такие же общие для средневековых городов Восточной Европы предметы быта, как редкие находки шиферных пряслиц, этнических показателем быть не могут.

Но связи между Корчевым и Тмутараканью были оживленные. Об этом говорит массовый керамический материал: ассортимент тарной и столовой посуды двух городов весьма близок. То же можно сказать и о стеклянной посуде и украшениях — бусах и браслетах. Об этих связях напоминает и находка монеты Олега-Михаила в древнейшем горизонте корчевского кладбища.

В Тмутаракани в это время уже стояла построенная князем Мстиславом Владимировичем в 1022 г. церковь Пресвятой Богородицы (см. главу 7, с. 172), видимо, действовала в Корчеве и церковь Иоанна Предтечи. Не исключено, что обе они и послужили основными реперами при измерении в 1067 г. расстояния между Корчевым и Тмутараканью.

Какова разница в возрасте этих двух храмов соседствующих городов? Раскопки возле храма Иоанна Предтечи побудили автора попытаться пересмотреть дату его возведения, предложенную Н.И. Бруновым (VIII–IX вв.) и А.Л. Якобсоном (VIII в.) и присоединиться к датировке Н.П. Кондакова (IX–X вв.) (Макарова Т.И., 1982, с. 91–106). Основания для этого изложены выше. Следует заметить, что массовый археологический материал дает, как правило, только широкую дату в пределах не менее одного столетия. Однако некоторые основания для ее конкретизации может дать анализ голосников, найденных в интерьере церкви в ее южной стене при реставрационных работах (табл. 46, 5). Последние исследования средневековых амфор, проведенные А.В. Сазановым с широким привлечением материалов раскопок в Преславе (Болгария) и Константинополе, позволяют датировать амфоры, использованные в качестве голосников, временем не ранее второй половины X — начала XI в. (Sazanov А., 1997, p. 97, fig. 4, 47). С учетом этого уточнения, церковь Иоанна Предтечи можно считать предшественницей церкви Пресвятой Богородицы в Тмутаракани или ее ровесницей.

По сообщениям хроники Регино и Константина Багрянородного, в 889 г. печенеги разгромили венгров и захватили степи Северного Причерноморья (Артамонов М.И., 1962, с. 350). В трактате «Об управлении государством» сказано и о расселении их в степях Крыма: «Она (область печенегов) очень близка к Херсону, но еще ближе к Боспору» (Константин Багрянородный, 1989, с. 157, 159).

О роли печенегов и половцев в истории средневекового Крыма обычно судят по сообщениям византийских, итальянских и восточных авторов (Брун Ф.К., 1874, с. 39; Кулаковский Ю.А., 1914, с. 83, 84, 90–93; Васильев А.А., 1927, с. 244, 255–258; Якубовский А.Ю., 1928, с. 53–66; Секеринский С.А., 1955, с. 16, 17; Якобсон А.Л., 1964, с. 58, 78, 79). Историографический обзор литературы, посвященной изучению кочевников, населявших восточноевропейские степи в X-XIII вв. н. э., приведен в соответствующем томе «Археологии СССР» (Плетнева С.А., 1981а, с. 213, 214).

Первые кочевнические погребения X–XIV вв. были обнаружены на полуострове в 1890-х годах в результате раскопок Ю.А. Кулаковского и Н.И. Веселовского в окрестностях г. Симферополя и в низовьях рек Альма и Кача (Кашпар А., 1896, с. 142–145; Черепанова Е.Н., Щепинский А.А., 1968, с. 181–199). В 1924 и 1930 гг. Н.Л. Эрнст зачистил несколько подобных погребений близ Джанкоя и Симферополя (Эрнст Н.Л., 1924; 1930). В 1934 г. П.Н. Шульц исследовал у д. Чокрак в Евпаторийском районе половецкое святилище (Шульц П.Н., 1937, с. 254, рис. 1; Федоров-Давыдов Г.А., 1966, с. 191–193). Десятки кочевнических могил X–XIV вв. раскопаны в послевоенное время в Крымской степи (Черепанова Е.Н., Щепинский А.А., 1968; Щепинский А.А., Черепанова Е.Н., 1969; Федоров-Давыдов Г.А., 1966, с. 258) и в Судаке.