Проблемы этнической истории Средней Азии во II — начале I тысячелетия до н. э. активно обсуждаются в последнее время в науке. При всех расхождениях (см., например: Литвинский Б.А., 1981; Грантовский Э.А., 1981) в одном пункте согласно подавляющее большинство исследователей — оседло-земледельческие (как, впрочем, и кочевые) общества Средней Азии с начала I тысячелетия до н. э. были в подавляющем большинстве ираноязычны.

Ахеменидское (для западных частей Средней Азии даже, видимо, мидийское) завоевание прервало спонтанное развитие местной государственности. Однако оно охватило только южную зону, северная же зона (Фергана, Ташкентский оазис) сохранила свою независимость. Это привело к тому, что углубились различия в характере культуры этих двух зон. Вопрос относительно причин очень большого единства культуры южных областей Средней Азии (а также Согда и Хорезма) в середине I тысячелетия до н. э. все еще остается нерешенным.

В данном разделе рассматриваются проблемы археологии и истории Средней Азии начиная (ориентировочно) с V–IV вв. до н. э. и вплоть до периода становления феодальных отношений. Некоторая неопределенность и неодновременность начальной хронологической грани[9] объясняется несколькими причинами. Во-первых, еще совершенно не разработан вопрос о границах раннежелезного века; во-вторых, неодинакова степень археологической изученности Средней Азии; в-третьих, наличие (в силу специфики исторического развития) несовпадающих в различных областях Средней Азии этапов внутреннего развития. Несколько неопределенный характер носит ее верхняя хронологическая грань (в силу аналогичных причин). Мы ограничиваемся в данном томе рассмотрением материалов III–IV вв. н. э., полагая, что более поздний период mutatis mutandis должен исследоваться в томе, посвященном Средней Азии феодальной эпохи.

Для всех земледельческих областей Средней Азии период, рассматриваемый в данном томе, это период существования классового общества и государственности. Даже в тех областях, которые в эпоху раннего железного века переживали еще период завершающей стадии первобытнообщинного строя, в первые века до н. э. совершается переход к новым общественным отношениям. Это составляет важнейшую особенность этого исторического этапа по сравнению с предыдущим.

Второе обстоятельство, которое необходимо учитывать, — это то, что история народов Средней Азии этого времени оказывается более тесно связанной с судьбами народов вне пределов среднеазиатского региона, чем раньше. Эта взаимосвязанность находит многообразные выражения. Например, в политической сфере это новое явление проявляется в том, что народы Средней Азии часто входят в границы политических образований, включающих и иные, несреднеазиатские, народы. Так, в начале рассматриваемого периода значительная часть Средней Азии находилась под властью Ахеменидов, позднее она оказалась под властью Александра Македонского, затем Селевкидов. Но позднее мы наблюдаем иную картину: государственные образования, родившиеся на территории Средней Азии, распространяются затем далеко за ее пределы (Парфия, Греко-Бактрия, Кушанское царство).

Наконец, необходимо учитывать постоянное соседство с миром кочевых скотоводческих племен. Кочевые племена явились непосредственными соседями жителей оседло-земледельческих оазисов, и контакты между этими двумя мирами имели огромное значение в истории Средней Азии. Формы этих контактов были многообразны. Во-первых, большинство кочевых народов были этнически близки оседло-земледельческим и в силу этого наблюдалась также и известная близость их культур. Во-вторых, важную роль играли экономические связи этих двух миров. Потребность кочевников в продукции высокоразвитого ремесла оседлых районов и соответственно потребность жителей оазисов в продуктах животноводства делали эти связи постоянно действующими факторами в жизни среднеазиатского общества. Некоторые современные ученые считают даже, что необходимо говорить об единой экономической системе, охватывающей как оседлые оазисы, так и кочевников, системе, в которой оба сектора экономически не могли нормально функционировать без постоянного взаимообмена. Нарушение этого экономического единства (в случае внешних завоеваний и других подобных обстоятельств) приводило к тяжелейшим последствиям и для кочевников и для жителей оседлых оазисов (Briant P., 1982). Наконец, надо иметь в виду и политические формы взаимодействия этих двух миров. Это взаимодействие имело различный характер. Иногда кочевые племена выступали как своего рода политическая «периферия» государственных образований, являясь полувассальными союзниками больших государственных образований, связанных с ними определенными обязательствами (военной помощи и т. п.), Иногда же кочевники завоевывали оседло-земледельческие оазисы, и вожди объединений кочевых племен становились создателями правящих династий. Такова была, в частности, ситуация в Парфии, где кочевники — парны завоевали оседло-земледельческую территорию и кочевая по происхождению династия Аршакидов возглавила это государство, ставшее позднее одной из мировых держав древности. Аналогичной была ситуация и в Бактрии, где завоевание кочевников привело в дальнейшем к формированию Кушанского царства.

Кочевническое завоевание оседлых областей приводило к многообразным последствиям: оно модифицировало социальную структуру общества (лучше всего это известно на примере Парфии — см.: Košelenko G., 1980), способствовало укреплению связей между кочевыми племенами и оседлыми оазисами, поскольку в процессе завоевания оседала на землю только часть кочевников, часть же сохраняла традиционные формы жизни. Наконец, очень сильно сказывались культурные влияния кочевников, особенно на верхушку общества. Для проблемы взаимоотношения кочевников и жителей оседлых оазисов важным является еще одно обстоятельство: граница между зонами оседло-земледельческих племен и кочевников не была стабильной. При всех локальных и хронологических изменениях ведущей оставалась тенденция к расширению зоны оседло-земледельческих культур. Это было связано с общим прогрессом общества, сказывавшемся, в частности, в росте территории, которая осваивалась для земледелия.

Политическая история среднеазиатского региона в рассматриваемую эпоху изучена еще недостаточно. Главная причина этого заключается в незначительности информации, содержащейся в письменных источниках. Под властью Ахеменидов оказалась основная часть оседло-земледельческой зоны среднеазиатского региона. Хотя ахеменидское завоевание и прервало процесс становления местной государственности, все же включение Средней Азии в состав этого грандиозного государственного образования способствовало ускорению социального развития среднеазиатских народов. Местная знать, насколько мы знаем, достаточно быстро интегрировалась в структуру господствующего слоя царства Ахеменидов и использовала государственную машину для усиления своего влияния в обществе. Приобщение к «мировой» политике, участие в больших военно-политических предприятиях Ахеменидов, знакомство с более высокими «стандартами» жизни верхушки общества стран Переднего Востока способствовали большей консолидации знати среднеазиатского региона, росту ее потребностей и тем самым приводили к усилению угнетения народных масс, которые подвергались двойной эксплуатации: со стороны завоевателей Ахеменидов и со стороны местной знати (с ее все растущими потребностями). Естественной реакцией на это было усиление борьбы народных масс, имевшей различные формы. Наиболее яркое выражение эта борьба нашла в восстаниях народных масс, разразившихся в различных частях державы Ахеменидов в 20-х годах VI в. до н. э. В Средней Азии восстания вспыхнули в Маргиане и Парфии. Они были жестоко подавлены.