Ордынцы были сильны не только мощью первого удара, но и умением наращивать ее в течение продолжительного времени. Обладая исключительной подвижностью, они обычно прочно удерживали в своих руках инициативу, постоянно перегруппировывая силы и меняя направление главного удара. Они, видимо, одними из первых начали широко использовать маневр концентрации войск на отдельных участках фронта. Уже во времена Чингис-хана монголо-татары могли штурмовать крепости денно и нощно; при этом штурмовые отряды через определенное время менялись. Это выматывало осажденных, постоянно находящихся на крепостных стенах.
Менее ясна картина расположения ордынских полков к началу битвы. Летописец замечает: полки «поганих бредут обапол»[149]. Это обычно переводилось так: «поганые же идут с двух сторон поля». Однако В. Даль придает слову «обапол» несколько иные оттенки: «близко», «рядом», «кругом», а также — «попусту», «напрасно», «без пользы»[150]. Именно в этих последних значениях и надо, вероятно, понимать данное слово. Ландшафтная обстановка заставляла ордынцев двигаться не по краям Поля, а скорее через его неширокий безлесный центр. Это, вероятно, вызвало в их рядах замешательство и необходимость перегруппировки сил, что задержало начало битвы.
Примерно в то время, когда ордынские и русские войска стояли лицом друг к другу, произошел знаменитый поединок инока Пересвета с могучим татарином. «И ударились крепко копьями, едва земля не преломилась под ними, и свалились оба с коней на землю и скончались»[151]. Этот ордынец называется по-разному: обычно — Челубеем, реже — Темир-Мурзой или Таврулом. Об этом поединке упоминается и в летописных материалах, использованных В. П. Татищевым.
Некоторые современные исследователи не верят в реальность этого поединка, хотя все, насколько мне известно, не отрицают участия и гибели Пересвета в Куликовской битве. Описание этого события навеяно якобы традиционными былинными описаниями «пробы сил» богатырей перед битвой. При этом ссылаются на следующий текст «Задонщины»: «Поскакивает Пересвет на своем борзом коне, золотыми доспехами посвечивает, а уже многие лежат посечены у Дона великого на берегу»[152]. Отсюда делается вывод, что Пересвет какое-то время был еще жив после начала битвы, а не погиб до нее.
Но вряд ли можно так просто не учитывать поединка — важного момента Куликовской битвы. «Задонщина», как уже говорилось, — это короткий эмоциональный отклик автора, где временная последовательность событий часто нарушается. Битва, к тому же, могла начаться разновременно на отдельных участках многокилометрового фронта, где могло происходить несколько богатырских поединков. Но самый главный аргумент в пользу признания реальности поединка — его «ничейный» исход. Возникает естественный вопрос: если автор «Сказания» измышлял весь этот эпизод, то почему он не отдал победы Пересвету? Ведь в этом случае поединок приобретал значение яркого религиозного символа грядущей победы русского войска. Все это склоняет чашу весов в пользу реальности поединка.
Заминка в ордынском войске затянулась. Мамай оценивал характер местности и перестраивал боевые порядки. В шестом послерассветном часу (11 часов 30 минут) «внезапно татарское войско быстро спустилось с возвышенности, но дальше не пошло, ибо не было места, где бы расступиться».
Мамай с приближенными поднялся на высокое место, «на шаломя, и ту сташа, хотя видети кровопролитие человеческое и скорую смерть»[153]. Таким «высоким» местом считается Красный холм, расположенный в двух с половиной километрах южнее верховьев балки Смолки. Обзор с этой точки довольно ограничен. Еще в начале XIX века М. Н. Макаров верно заметил, что Красный холм не высокое место, а довольно пологая возвышенность[154]. И все же летописец не исказил истину: ставка Мамая во время битвы, естественно, должна была находиться на возвышенном участке рельефа. Ему лишь хотелось подчеркнуть ярость и нетерпение уверенного в победе предводителя ордынцев.
В центре ордынского войска, ощетинившись копьями, шла закованная в латы генуэзская пехота — Мамай чувствовал свою уязвимость в пешем бою. «И так они встали стеной, опустив копья, и каждый положил свое копье впереди стоящего, передние немного, а задние во всю длину»[155]. Навстречу ордынцам, с другой возвышенности, сходил Великий князь со своими полками. Склоны, но которым спускались два войска, относятся, скорее всего, к отрогам балок Нижнего Дубика и Смолки.
Осыпав русские полки тысячами стрел, ордынцы нанесли свой первый страшный удар. Как здесь не вспомнить слова Н. В. Гоголя: «Азиатское нападение более всего страшно силой первого порыва», чтобы «противостоять ему и продлить битву… нужно было иметь нечеловеческую храбрость и крепость духа». «Нападения их были производимы с таким ужасным криком: многочисленная масса их летела так густо и с такой силой на лошадях бешеных, почти диких, как будто бы была сброшена с крутого утеса и не в состоянии была сама удержать бег; узкий, почти пропадающий меж пухлых щек глаз был быстр и верен; в одно мгновение они могли давать столько изменений ходу битвы, так быстро могли рассыпаться и исчезнуть из виду, так скоро собраться в кучи, так метко высылать летучий лес стрел… и все это сопровождая таким диким оглушительным криком, что вряд ли мог сыскаться предводитель, чей глаз не разбежался бы и голова не закружилась в битве с ними»[156].
И все же русское войско сдержало первый страшный натиск ордынцев.
Первый удар был смягчен стойкостью сторожевого и передового полков, которые были смяты, но все же оградили главный фронт. Под Великим князем убили одного коня, затем другого. Изнемогая под ударами, он отступил к Большому полку. Напряжение битвы нарастало. Мамай пытался прорвать центр русского войска. «И был шум и гром великий от треска копий и ударов мечей, так что нельзя было в этот горестный час оглядеть никак это свирепое побоище. Ибо в один только час, в мгновение ока, сколько тысяч погибло душ человеческих, созданий божьих!»[157]
Открытое пространство Поля не могло вместить всех сошедшихся сюда воинов. Задние ряды напирали на передние. «И погибали не только от оружия, но и многие сами себя убивали, и под копытами конскими умирали, и задыхались от великой тесноты…»[158]
Нет ли противоречия в письменных источниках, где, с одной стороны, говорится, что поле битвы было «чистое и велико очень», а с другой — о великой тесноте во время сражения? Думается, что никакой ошибки здесь нет. Открытые участки Поля шириной в несколько километров, безусловно, можно оценить как «великие». Вместе с тем на отдельных участках Поля, в местах главных ударов, были сосредоточены огромные массы людей, что вызывало тесноту и давку.
В седьмом часу (около 12 часов 30 минут) еще твердо стоят русские полки, но уже «от сановитых мужей мнози побиени суть, богатыри же русскыа и воеводы, и удалые люди, аки древа дубравнаа, клонятся к земле под коньские копыта»[159]. Ударные группы ордынцев прорвались сквозь Большой полк. Они дважды подсекали черный великокняжеский стяг и убили стоявшего под ним Михаила Бренка. Сам Дмитрий Иванович, получив многочисленные удары, не в силах был больше биться. Он «склонился с побоища» и с трудом дошел до ближайшей дубравы.
К восьмому часу (около 13 часов 30 минут), изнемогая под натиском ордынцев, все еще удерживает позиции Большой полк. Князь Глеб Брянский и воевода Тимофей Васильевич здесь «храбрии и сильнии зело крепце бишеся и не даюсче татаром одолевати». На правом крыле князь Андрей Ольгердович не раз бросал свой полк в контратаку и ордынцев «многих избил, но не смеяше вдаль гнатися, видя большой полк недвижусчийся и яко вся сила татарская паде на средину и лежи, хотяху разорвати»[160].
