В частности, надо обратить внимание на так называемый «Полибинский могильник», расположенный у юго-восточной окраины Куликова поля, недалеко от села Полибино. Здесь среди ровных сельскохозяйственных полей четко видны два оконтуренных невысоким валом и примыкающих друг к другу квадрата. В этом месте в юбилейные дни Куликовской битвы проходили торжественные поминальные молебны.
И наконец, если предположить, что могил было много и они были рассеяны по Полю, то останки воинов могли не сохраниться, если могилы не были достаточно глубокими. Грунт во многих местах Куликова поля довольно плотный, и у ослабевших воинов вряд ли были силы копать его на необходимую глубину. По-видимому, во многих случаях тела погибших предавались земле символически — покрывались небольшим ее слоем. Если это так, то останки должны были истлеть и не сохраниться до наших дней. Дальнейшие поиски позволят подтвердить или опровергнуть эти догадки. Во всяком случае надо иметь в виду, что еще более 150 лет назад С. Д. Нечаев справедливо заметил, что «князья и простые воины не могли здесь долго оставаться, чтобы ознаменовать место погребения значительными насыпями»[177].
Восемь дней стоял Дмитрий Иванович «на костях» на поле Куликовом. Пришло время возвращаться домой, в родные города и села, защищенные от нашествия Мамая. И сказал Великий князь: «Поедем братья в свою землю Залесскую, к славному граду Москве, вернемся в свои вотчины и дедины: честь мы себе добыли и славного имени[178].
Почему, отправляясь домой, Дмитрий Иванович говорил о «Залесской земле»? Ведь Москва в ту пору находилась в лесном краю. Дело в том, что «Залесской землей» называлось Владимирское ополье — обширный, малооблесенный край с плодородными черноземновидными почвами, образующимися обычно в степных условиях. Эти места, как уже отмечалось, были издавна заселены русскими земледельцами. Здесь в XII веке образовалось самое богатое и мощное княжество Северо-Восточной Руси — Владимиро-Суздальское. Тот, кто владел престолом во Владимире, считался Великим князем всей Северо-Восточной Руси.
После нашествия Батыя между русскими князьями шла постоянная междоусобная борьба за получение права на княжение во Владимиро-Суздальской земле. В эпоху Куликовской битвы этим правом владел Дмитрий Иванович. Несмотря на перемещение центра политической и общественной жизни в Москву, он продолжал рассматривать Владимиро-Суздальскую землю как главную «вотчину и дедину» Северо-Восточной Руси.
Радость и плач великие
ойска переправились через Дон и пошли по рязанской земле, где в страхе метался Олег Рязанский, ожидавший великую кару за свою измену. В конце концов он бежал к своему незадачливому союзнику Ягайле, на границу Литвы, и там стал ожидать дальнейших событий. Но Дмитрий Иванович был настроен миролюбиво: он не стал «воевать» рязанскую землю, и так достаточно истерзанную бесконечными набегами Орды. Встретив посольство рязанских бояр, Великий князь отпустил их с миром и прикачал своим воинам не делать никакого зла в этом княжестве. Однако, истины ради, приходится сказать, что отдельные группы рязанцев нападали на обескровленное русское войско.
На рязанской земле некоторые полки отделились от основного войска и пошли в свои княжества прямым путем. 21 сентября русская рать пришла в Коломну. Передохнув здесь четыре дня, оно по первым заморозкам двинулось дальше. В Москву русское войско вступило 28 сентября. Здесь победителей, «одолевших нечистивого и гордого Мамая», ожидала восторженная встреча. Весть о победе давно уже достигла кремлевских стен, распространилась но всем русским княжествам и ушла в иноземные пределы. Слава, что «Русь Великая одолела рать татарску на поле Куликовом», разнеслась до Дуная, Рима, Царьграда и других отдаленных мест.
И дивились москвичи великому множеству захваченных у Орды коней, верблюдов, волов, овец и оружию ее и товарам «без числа много». По случаю победы была отслужена торжественная обедня в Успенском соборе Московского Кремля. Щедро одарив всех воинов, Дмитрий Иванович распустил их, «и разыдошась каждо восвояси». Съездив на один день в Троицкий монастырь к Сергию Радонежскому, Великий князь «возвратися во град Москву, почив от многих трудов и великих болезней»[179].
Но кроме всеобщей радости был и плач великий по погибшим. Марья, жена Микулы Васильевича, плакала поутру на забралах стен Московских. Жена Тимофея Волуевича — Федосья — тоже рыдала. Жены воевод Андрея Саркизовича (Марья) и Михаила Ивановича (Аксинья) на рассвете причитали: «Вот уже для нас обеих солнце померкло в славном городе Москве, двигались к нам с быстрого Дона горестные вести, неся великую беду: повержены наши удальцы с борзых коней на суженом месте, на поле Куликовом, на речке Непрядве»[180].
Общую тревогу передают слова летописца: «…оскуде бо отнюдь вся земля Руская воеводами и слугами и всем воинство, и о сем велии страх бысть по всей земле Рустей»[181]. Эти настроения имели серьезные основания: уже через два года на ослабевшую Русь напал хан Синей Орды Тохтамыш, который к этому времени захватил власть в Орде. Появившиеся из-за Волги орды Тохтамыша разбили войско Мамая, который «с великой яростью» готовил новый поход на Москву. После поражения Мамай бежал к Черному морю, в Кафу, и был там убит.
На этот раз ордынский хан действовал решительно. Он стремительно, «изгоном» ринулся на Русь. Быстро летели конные орды Тохтамыша на Москву. Рязанский князь Олег, встретив Тохтамыша у границ своего княжества, пошел и на этот раз на явное предательство. Отводя от себя угрозу, Олег Рязанский провел ордынцев по краю своего княжества. Он показал им пути и броды через Оку и дал проводников «многи, а великому князю ни вести даде»[182].
Нельзя сказать, что Дмитрий Иванович проявил полную беспечность перед лицом явно ожидавшегося нового вторжения ордынцев, жаждавших реванша за поражение на Куликовом поле. Сразу после победоносной битвы он собрал всех русских князей, которые «учиниша межи собой любовь и закляшася всии друг под другом ничего не искати, татаром не клеветати и на Русь не наводити, и асче на кого будет беда от татар, всем, за едино стоят»[183].
Слишком поздно получил роковую весть Дмитрий Иванович. С опозданием разослал он новый призыв о сборе общерусского войска в Коломне. Мобилизационный аппарат еще разобщенной Северо-Восточной Руси в ту пору не был совершенным и действовал медленно. В Коломне Великий князь увидел, что «сила его мала» и он не сможет противостоять Орде.
Минуя Москву, Дмитрий Иванович отошел в Переславль-Залесский, а оттуда через Ростов в Кострому. Ему удалось собрать лишь две тысячи пеших и конных воинов. В Москву он послал приказ не сдавать Тохтамышу город. Тем временем здесь назревал мятеж. Одни жители хотели бежать из города, другие — «во граде сидеть». Началась распря: «…восташа злии человецы друг на друга, сотвориша разбой и грабеж велий»[184]. Тех, кто пытался бежать, грабили и избивали. Город был закрыт, и из него никого не выпускали.
Вскоре прибыл в Москву литовский князь Остей, внук Ольгерда. Он укрепил город, навел в нем относительный порядок и приготовился к осаде. Были сожжены все посады и вырублены все деревья вокруг кремлевских стен. Так обычно в то время делалось, чтобы лишить осаждающих подручного материала для штурмовых отрядов.
