От омерзения меня охватил озноб, и я вернулся в залу.

Стославского уже не спасешь. Этот человек погиб.

Потрясенный безобразным свиданием, я не поддался на уговоры хозяйки и тотчас же уехал.

Обдумав все впечатления, я принял решение, Стославскому, правда, не поможешь, его состояние безнадежно, процесс зашел слишком далеко, чтобы надеяться на улучшение. Остается одно: месть — спокойная, обдуманная, рассчитанная шаг за шагом — ведь борьба предстоит с недюжинным противником. Однако необходимо защитить себя броней абсолютной холодности и ни в коем случае не поддаваться на дьявольское очарование этой женщины, растленная власть которой сказывается, как видно, лишь после первого сближения. В ушах моих все еще звучали слова бедняги Стославского, поначалу не понятые мною: «Уверен, не сделайся я ее любовником, не попал бы в такую зависимость…»

Даже если он преувеличивал разрушительное влияние Сары, все равно следует постоянно быть начеку. Во всяком случае, она явно испытывает ко мне влечение и, кто знает, не меня ли избрала следующей жертвой. Я вознамерился сыграть на ее благосклонности, делая вид, что поддаюсь ее чарам. Но пока остается лишь ждать, час еще не пробил.

Между тем я часто навещал Сару, используя каждую свободную минуту. После того страшного свидания со Стославским она не позволила больше переступить порог его спальни, по-видимому, опасаясь возбудить подозрения или неприязнь. Я уступил ее настояниям, довольствуясь беседами и совместным чтением. Так миновали дни и недели, я постоянно и пристально изучал все нюансы разгорающейся в ней страсти. Однако не позволил себе ни словом, ни жестом нарушить приличия, тем изощреннее распаляя ее разнузданное любострастие. Моя воздержанность выводила ее из себя, и вот огонь наконец запылал. Так, понемногу, ситуация оказалась в моих руках.

Однажды вечером пришлось нанести визит несколько позже обычного — около девяти, дабы хоть несколько мгновений провести вместе за ужином.

Мягкий июньский вечер. В открытом окне столового покоя теплый ветерок слегка шевелил кружевные занавеси. Одуряюще пахло цветами, благоухал отцветающий жасмин. В кленовой аллее заливались соловьи, изредка пиликали засыпающие кузнечики.

Я удобно расположился в кресле и потягивал кофе. Сара играла на фортепьяно экстатический танец дервишей. Ее руки виртуозно скользили по клавиатуре, извлекая звуки фанатичные, безумные, пьянящие. В эту минуту Сара была прекрасна. Ее бледное лицо пылало темным румянцем, глаза метали молнии, округлая, чудных очертаний грудь прерывистым дыханием, словно пенистые волны, вздымала кружева белого пеньюара.

Вдруг среди полного забытья, слушая игру Сары и упиваясь знойной экзотической музыкой, я вспомнил о Стославском.

Где он сейчас, что делает? Быть может, съежившись в углу, в соседней комнате, улыбается той бесстыдной улыбкой? Или игра Сары гальванизировала на мгновение это еще живое существо? И какая же пучина отчаяния бьется в этих человеческих останках!

Я вскочил с места и, закрыв рукой клавиатуру, крикнул:

— Довольно! Хочу видеть Стославского! И немедленно!

Сара, застигнутая врасплох, надменно выпрямилась, спокойно подняла глаза:

— Вы не увидите его.

— Увижу непременно! Непременно, сударыня, вы, надеюсь, понимаете? И сейчас же! В противном случае…

Не успел я договорить, как одежды Сары залило багровым отсветом: она стояла передо мной, словно объятая пламенем.

Что случилось? Мы, позабыв обо всем, бросились к окну — над верхушками деревьев вставало кровавое зарево пожара.

Издали теперь явственно доносились прежде заглушенные музыкой крики.

В покой вбежали бледные слуги:

— Ясновельможная пани, горит Полянка! Дом лесничего рядом с виллой охвачен огнем!

Сара вопросительно обернулась ко мне.

— Садитесь в мой экипаж — он у ворот, — решил я быстро.

— А вы?

— Сейчас приду, подождите в экипаже, мы уедем вместе, я только сниму в салоне ваш портрет, сударыня, тот, самый последний, самый прекрасный…

Я вывел Сару и поручил слуге усадить ее в карету, сам вернулся в виллу. Разумеется, меня занимал не портрет, а Стославский. Не мог оставить на гибель друга.

Сильным ударом мне удалось высадить дверь в спальню:

— Казик! Казик! Это я! Горим! Где ты? Бежим!

Мне ответило глухое молчание. В спальне было темно, ничего не видно. А вдруг он заснул?

Я нащупал кнопку и включил свет. Крик ужаса вырвался из моей груди.

На кресле, выдвинутом на середину комнаты, виднелась какая-то студенистая субстанция, силуэтом и контуром лица напоминавшая Стославского. Масса была совершенно прозрачна — сквозь нее просвечивала мебель на другом конце комнаты…

Не веря глазам, я коснулся его: рука попала во что-то липкое, осклизлое, в какую-то густую жижу. Я быстро отдернул руку; с пальцев стекла клейкая масса, напоминающая желатин, и лениво капнула на пол.

Вдруг масса в кресле заколебалась, слизистая субстанция затрепетала в странном ознобе и — распалась. Прозрачное вещество начало выделять одну за другой длинные туманные полосы, они поднимались, некоторое время плавали в воздухе, затем рассеивались и таяли в пространстве. Через несколько минут все было кончено — кресло опустело; Стославский исчез бесследно.

Я бежал из виллы в полном ужасе; завидев экипаж, велел гнать изо всех сил. Мы ехали молча в зареве ревущего пожара. Сара ни о чем не спрашивала, у меня тем более не было охоты объясняться.

В городе, устроив Сару в гостинице, я провел ночь дома.

На следующий день газеты сообщили, что пожар, к счастью, удалось погасить, и вилла уцелела. Я поспешил с известием к Саре, она тут же решила возвращаться. Я отвез ее домой и остался жить в вилле — таково было горячее желание Сары. Согласился я без колебаний. О Стославском мы больше не упоминали. Началась новая страница моего знакомства со странной женщиной…

От моей прежней тактики я вовсе не отказался; и хотя мы жили вместе и ежедневно общались, отношения наши отнюдь не сделались супружескими. Непосредственных доказательств разрушительного воздействия Сары у меня не было, однако инстинкт предостерегал от интимной связи. И потому я играл роль друга, идеального опекуна и советчика, старательно избегая всякой близости.

Сару, по-видимому, мое упорство тревожило не на шутку и подстрекало любыми силами сломить сопротивление. Она пустила в ход весь арсенал приемов и уловок, какими располагает каждая привлекательная женщина, лишь бы одолеть меня.

И признаюсь, не раз казалось, безумное искушение вот-вот возьмет верх, но образ Стославского, чудовищная картина последней стадии его земного бытия там, в роскошной спальне, охлаждала мои притязания, обращала в лед бурлящую кровь.

Мое странное поведение поначалу сердило ее: первые месяцы нашего неестественного сожительства обернулись чередой бурных ссор. На все расспросы о причине столь загадочной воздержанности я отговаривался своими чисто платоническими чувствами к ней.

— Слишком боготворю тебя, Сара, — отвечал я по обыкновению на ее страстные вспышки, — чтобы решиться овладеть твоим телом. Я вознес тебя на высочайший пьедестал и не смею коснуться края одежд твоих — нет, невозможно осквернить идеал!

Она язвительно высмеивала меня, называла извращенным идеалистом и прочими, еще менее лестными эпитетами. Я хладнокровно выслушивал оскорбления и ждал, как развернутся дальше события.

Миновал год. Если Сара и питала надежду одержать верх, теперь всякая уверенность оставила ее. Бесплодность самых ожесточенных атак сбивала с толку, она исподтишка бросала на меня недоуменные, даже испуганные взгляды. Ее страх и помог мне понять главное. Со временем я убедился в справедливости своих наблюдений: Сару толкал к близости вовсе не секс, причина лежала глубже — по-видимому, эротика была для нее вопросом жизни. Роковым оказалось ее влечение к моей особе, роковым, ибо она впервые проиграла — ведь до сих пор побеждала и повелевала она, Сара, ни один мужчина не устоял. По-видимому, как только очередной представитель сильного пола пленялся ею, между ними возникали особые отношения, таившие опасность для обеих сторон: все зависело от мужчины. Если он уступал, Сара получала над ним полную власть. Если же партнер удерживал дистанцию, ситуация становилась опасной для этой загадочной женщины. Кажется, положение осложнялось — пока она не восторжествовала над строптивым избранником, что-то не позволяло ей пасть в объятия соперника или расставить силки на кого-нибудь еще. До сих пор ее жизнь была победным маршем, триумфом укротительницы. Но час возмездия настал, и я сделался его орудием. Сара Брага не смела порвать со мной, избавиться от меня, как бы ни хотела.