Я впился взглядом в ее колдовские, дьявольские глаза, сосредоточив всю силу воли. Она парировала натиск. Несколько секунд продолжался наш безмолвный поединок. Затем на ее лице мелькнула какая-то опасливая неуверенность; она беспокойно вздрогнула. Тогда, взяв Стославского за руку, я глубоко поклонился:

— Вот, проводил беглеца, возвращаю его, сударыня, под вашу благосклонную опеку.

И я представился.

Сара ответила легким кивком и, раздвинув портьеры, пригласила войти; на Стославского она вовсе не обратила внимания, а он не спускал с нее глаз. Неприятное впечатление — собачья верность в глазах, безотрывно следивших за ней, сочеталась с полным самоуничижением. На звук ее голоса он весь подался к ней, как бы в поисках защиты и опоры; женщина улыбнулась полупрезрительно-полуласково, удержав его небрежным жестом, отдала распоряжение слуге, равнодушному свидетелю сцены:

— Проводишь господина в спальню; он устал, ему пора отдохнуть.

Слуга молча взял Стославского под руку и почти насильно увлек за собой в боковые двери.

Я зашел за Сарой в салон.

Стильное убранство, горделивый свободный размах сводов, стены обиты мягкой шелковой материей цвета terra cotta. Окна отсутствуют — салон освещается массивной люстрой в виде паука.

У входа вдоль стен стоят двумя рядами кресла, на спинках и подлокотниках инкрустированные перламутром. В нишах между креслами извиваются экзотические растения в больших серебряных чашах.

В глубине покоя на несколько ступеней возвышается подиум, застланный сукном цвета сочной киновари. Стол с цветами в центре подиума накрыт тяжелой скатертью, отделанной фестонами из бериллов. Несколько табуретов, восточная оттоманка и стройное палисандровое фортепьяно — вот, пожалуй, и все убранство салона.

Глухая стена задрапирована тяжелыми складками занавеси из той же ткани, что и портьеры у входа.

Звук шагов поглощали пушистые ковры, устилавшие пол. Сара пригласила меня на подиум и, указав кресло, сама непринужденно опустилась на оттоманку.

Я молча сел. Сара потянулась к маленькому столику за ящичком для сигар. Приставив столик поближе к оттоманке, я подал зажженную спичку.

— Благодарю. — Она затянулась. — А вы не курите?

— Отчего же, курю.

Я вынул из соседнего отделения сигару и, выпуская в потолок фиолетовый дым, признался:

— Сигара просто сказочная!

— Не говорите банальностей. Вы всегда так разговариваете с женщинами?

— Все зависит от того, с кем беседую. С вами, сударыня, к примеру, мне непросто взять верный тон. Нужно время, чтобы освоиться.

Сара заглянула мне в глаза с напускным выражением нежной мягкости. В этот миг в ней мелькнуло поразительное сходство со Стославским. Женщина уловила невольное мое изумление:

— Что с вами? Вы похожи на изобретателя, сделавшего гениальное открытие.

— И в самом деле, я открыл удивительную вещь.

Она поднялась с оттоманки и насмешливо спросила:

— Что же именно?… Нельзя ли узнать?

— Вы удивительно похожи на Казимежа.

Сара изменилась в лице.

— Вам показалось…

— Да нет же. Я хороший физиогномист. Впрочем, все объясняется просто: вы уже давно живете вместе… А совместная жизнь делает людей похожими.

— Гм… Ваше личное наблюдение?

— Нет, сударыня. Такую концепцию — впрочем, она совсем не нова — несколько лет назад в подробностях изложил доктор Франтишек Жмуда.

Приписывая наблюдение Жмуде, я лгал — хотелось проверить ее реакцию на имя.

— Франтишек Жмуда? — переспросила она с любопытством. — Вы, быть может, его ученик?

— Никогда не был, — запротестовал я энергично. — Даже не знаком. Довелось как-то прочитать его статью в медицинском журнале.

— Ах, вот как…

— А вы, сударыня, знакомы?

— Да. Год назад, из-за легкого нервного расстройства, я некоторое время лечилась у него. Очень симпатичный человек.

Итак, она та самая женщина, только лечилась весьма давно, тридцать пять лет назад, то есть в 1875 году. Таким образом, этой цветущей юной женщине сейчас уже восемьдесят лет! Поразительно! Случай небывалый! И тем не менее все обстоит именно так: заметки Жмуды и моя память опровергают всякие сомнения.

Во мне проснулся страх.

— Почему вы вдруг задумались? Смо, трите так, будто чего-то опасаетесь!

— На сей раз вам и в самом деле показалось. Чего бы мне опасаться? Просто покорен вашей исключительной красотой, сударыня. Подобных женщин встречаешь редко.

Она удовлетворенно улыбнулась.

— Вы к тому же негодный льстец!

И она легонько прикоснулась рукой к моему плечу. Я невольно вздрогнул от ее прикосновения, хотя всегда владею собой, и в замешательстве отвел глаза. Слева передо мной на стене висели портреты. Я отложил сигару и подошел поближе, чтобы рассмотреть их.

Десять портретов в два ряда. На пяти верхних изображена Сара, внизу — портреты пятерых незнакомых мужчин. На всех портретах Сара поразительно юная, словно художники писали ее в одно время. И всякий раз выражение ее лица чем-то неуловимым удивительно напоминало одно из лиц на портретах ниже; одним словом, каждый портрет Сары как бы соответствовал одному из мужских портретов.

Я задумался над странными совпадениями и не заметил ее неудовольствия. Голос Сары, нетерпеливый и злой, прервал мои наблюдения.

— Пожалуй, довольно уже любоваться всякой мазней? Ничего интересного!

— Напротив, портреты великолепны. Какие выразительные черты! У вас, сударыня, поистине лицо сфинкса. Удивительное лицо: постоянно изменчивое и всегда неизменное. А мужские портреты! Такие разные типы аристократии! Не ваши ли кузены? Пожалуй, нет… совсем не похожи друг на друга… такие разные…

— Мои знакомые, — сухо бросила Сара. — Прошу вас, перестаньте заниматься портретами и присаживайтесь ко мне. Поближе, пожалуйста, — продолжала она более теплым тоном и указала место на оттоманке рядом с собой.

Я сел, размышляя о тайне мужских лиц — каждый живо напоминал Сару, хотя между собой они не имели ничего общего.

Хозяйка всячески пыталась развеять мою задумчивость. Вскоре разговор зашел о любви. Сара оживилась, страстно обсуждая примеры крайние, граничащие с патологией. Она проявила незаурядную осведомленность во всевозможных эротических тонкостях, где извращенность спорила со сладострастием, и умела подавать свои наблюдения в форме изысканной, фантастически стилизованной и привлекательной: Сара явно завлекала меня — не только красотой, но и щедрым эротическим воображением.

Разгадав ее цели, я удвоил осторожность. Необъяснимый страх возбуждал недоверие к этой женщине и заставлял держаться начеку. И все-таки не хотелось оттолкнуть ее холодностью и я притворился очарованным — на взоры прекрасных глаз отвечал пылкими влюбленными взглядами.

Часов в десять вечера мы простились, и я обещал свидеться как можно скорее.

Однако визит мой не состоялся.

По телеграфному вызову в Ф., расположенному в двух днях пути, я на следующее утро уехал и только после трехнедельного отсутствия появился на вилле «Тофана». Сара встретила меня с живейшей радостью. На вопрос о Стославском недовольно нахмурилась и, презрительно пожав плечами, ответила:

— Это неинтересно.

Возмущенный до глубины души ее безмерным эгоизмом, я настаивал на свидании с ним. Сара неохотно согласилась лишь после усиленных просьб.

— Мне трудно вам отказать, но придется пойти в спальню — Стославский не выходит.

И она проводила меня через салон в тихую комнату в мягких оттенках, убранную с утонченной роскошью.

Стославский выглядел чудовищно — не найду другого слова. Он стоял у окна, бессмысленно глядя вдаль и перебирая бахрому шторы. Меня не узнал, просто не заметил.

На лице блуждала неопределенная улыбка, вялые, бескровные, белые как бумага губы слегка шевелились — он что-то шептал. Я подошел поближе, прислушался. Шепот тихий, едва уловимый. Но слух у меня хороший. Всего несколько слов — он повторял их беспрерывно, механически: бесстыдные, похотливые, интимные слова…