Драгоценности «молодые люди» получали по мандатам Наркомторга в ЧК, где хранился конфискат, а с 1920 года в Гохране; при этом не раз случались криминальные истории наподобие описанной в романе Ю. Семенова «Бриллианты для диктатуры пролетариата». Реализовывали их обычно через советские торговые представительства в европейских столицах. Георгий Соломон утверждал, например, что осенью 1920 года торгпредство в Лондоне занималось негласной продажей бриллиантов на Запад. «Ко мне из Англии с письмом от Красина приезжал один субъект по фамилии, кажется, „капитан“ Кон, — утверждал Соломон. — По-видимому, это был русский еврей, натурализовавшийся в Англии. Он приезжал со специальной целью сговориться со мной о порядке продажи бриллиантов. В то время мне прислали из Москвы небольшой пакетик маленьких бриллиантов, от половины до пяти карат. Я показал Кону эти камни. Но его интересовали большие количества. Мы условились с ним, что я затребую из Москвы более солидную партию и к назначенному времени вызову его. Держался он очень важно. Много говорил о своей дружбе с Ллойд Джорджем… Списавшись с Москвой, я уведомил Кона о дне прибытия камней».

Через некоторое время из Москвы прибыли бриллианты, их разложили по коробкам и опечатали. «Всего таких коробок было (не помню точно) не то девять, не то одиннадцать, — писал Соломон. — Среди товара было много камней (были присланы не только бриллианты, но и разные другие камни, как бирюза, изумруд, рубины и пр.) очень испорченных, а потому и обесцененных при извлечении их (для обезличения) из оправы неумелыми людьми». Соломон выяснил, что по оценкам советских специалистов камни стоили миллион фунтов стерлингов, но впоследствии он узнал, что представители лондонской фабрики «Поликов» купили «шесть коробок лучших, отборных бриллиантов» за 365 тысяч фунтов стерлингов, сговорившись о цене с М. Литвиновым, тогда полпредом РСФСР в Эстонии. Соломон писал, что он даже подпрыгнул в кресле: «Как?! За 365 000 фунтов! Не может быть!» Но это оказалось правдой. Соломон считал, что якобы оставшиеся «испорченные камни», «бриллиантовый лом», позже переправили в Париж и там продали по значительно более высокой цене втайне от Москвы.

Красин действовал не самовольно: каждая отправка ценностей за рубеж утверждалась им в Совнаркоме. Когда он, как уже говорилось, пытался использовать для их реализации свою московскую любовницу Марию Чункевич, ее кандидатуру не утвердили «сверху», решив, что она не сможет адекватно оценить стоимость камней, хотя «эксперты» наркомата, судя по результатам их работы, действовали ничуть не более эффективно. Особенно большой ущерб нанес Советскому государству инженер Юрий Ломоносов, знакомый Красину с довоенных времен. Когда Леонид Борисович был наркомом путей сообщения, он сделал Ломоносова председателем Главного технического комитета при наркомате, а в 1920 году убедил Ленина поручить ему закупку в Швеции и Германии 1200 паровозов для российских железных дорог. На это было выделено большое количество золота примерной стоимостью 200 млн. царских рублей.

Ломоносов провел в Швеции три года, после чего уехал в Германию и на родину уже не вернулся. Число реально полученных им паровозов не превышало нескольких десятков, а деньги таинственным образом исчезли. Некоторые историки считают, что «паровозная афера» была лишь прикрытием для вывоза российского золотого запаса за границу, который осуществляли тогда лидеры большевиков из-за угрозы падения их режима. Такие планы действительно существовали, но раньше, а в 1920 году Советская власть существенно укрепилась и вовсе не собиралась в эмиграцию. На самом деле заказ паровозов сорвался по чисто техническим причинам, а значительную часть отправленного в Швецию золота позже удалось вернуть в РСФСР. Так или иначе, Красин не получил никакого взыскания за деятельность формально подчиненного ему Ломоносова, поскольку ее санкционировал сам Ленин.

В том же 1920 году фактически началась практическая реализация государственной монополии. Красин не раз писал, что хотя введение монополии совпало с началом военного коммунизма, эти вещи не связаны между собой. Военный коммунизм он не одобрял, а монополию поддерживал и считал необходимой. Хотя в марте 1921-го на Х съезде партии был введен нэп, внешняя торговля стала активно развиваться только к концу года, особенно после заключения усилиями Красина англо-советского торгового соглашения. Когда это случилось, многие наркоматы и отдельные предприятия стали требовать отмены монополии, поскольку хотели торговать с заграницей без санкции и контроля со стороны НКВТ.

^{Красин с В. Молотовым и А. Енукидзе. 1925 г.}

На XI конференции РКП(б) 19–22 декабря, на которой Ленин по болезни не присутствовал, вокруг монополии развернулись острые споры. С политическим отчетом от имени ЦК выступил Лев Каменев, чьи взгляды, совпадавшие с официальным курсом партии, нашли отражение и в резолюции «О текущих задачах партии в связи с восстановлением экономики». В ней подтверждался принцип государственной монополии и предлагалось, чтобы кооперативы, предприятия и государственные тресты допускались к ведению импортно-экспортных операций только с согласия НКВТ. Резолюция рекомендовала также создавать «смешанные импортно-экспортные компании» для ведения внешней торговли наряду с уже существующими торговыми организациями. Вскоре IX съезд Советов принял соответствующий декрет, придав резолюции силу закона.

Тогда же заместитель наркома внешней торговли Лежава подготовил по заданию Красина доклад, озаглавленный «Тезисы о внешней торговле». В нем подчеркивалась необходимость ужесточения государственной монополии и определялись условия экспортно-импортных операций в условиях нэпа. Ленин одобрил данный документ и передал его в Высшую экономическую комиссию Совнаркома. Четвертого января 1922 года Н. Бухарин,

Г. Сокольников и Г. Пятаков, обсудив тезисы, предложили заменить принцип «абсолютной монополии внешней торговли» принципом «торговых концессий». С некоторыми оговорками их поддержали Сталин, Зиновьев и Каменев, то есть большинство лидеров партии.

Сам Ленин был сторонником сохранения монополии, хоть и возмущался чрезмерной самостоятельностью Красина и тем, что во время голода ему не удалось закупить за границей достаточное количество зерна. Он писал, что «самоуверенность Красина временами граничит с авантюризмом; что его везение, ловкость, способность и умение не гарантируют, что в какой-то момент он не попадет в грандиозный скандал и не провалится». Ленин по-прежнему был убежден, что монополия — это надежная защита от экономического порабощения России западными державами.

Однако усиление атак партийного руководства на монополию в 1922 году заставило Ленина изменить отношение к ней, к тому же ухудшение здоровья мешало ему внимательно изучать аргументы сторон и полноценно участвовать в дискуссиях. СТО создал 15 февраля Комиссию по акционерным компаниям, совладельцами которых должны были стать Советское государство и зарубежные предприятия; ее председателем назначили Сокольникова. В письме Красину и Лежаве от 3 марта Ленин просил их объяснить ему «конкретно и популярно» разницу между абсолютной монополией и торговыми концессиями, учитывая, что он «болен и туп». В тот же день Ленин послал письмо Каменеву, в котором отразил свои мысли по поводу разговора о монополии с Каменевым, Зиновьевым и Сталиным. Выслушав их, он пришел к выводу, что Красин и Лежава правы: монополию надо сохранить, иначе иностранцы скупят по дешевке и вывезут за границу все ценное. В заключение он потребовал от ЦК немедленно одобрить тезисы Лежавы.

10 марта Политбюро одобрило слегка измененный вариант тезисов, легший в основу декрета ВЦИК «О внешней торговле», принятого 13 марта. Он подтвердил, что «внешняя торговля в РСФСР является государственной монополией», но внес в политику монополии два важных изменения: 1) разрешил государственным предприятиям, кооперативам и исполнительным комитетам местных советов непосредственно заниматься импортом и экспортом, представляя каждую сделку на одобрение НКВТ;