Одна из первых слушательниц Красина, работница бумагопрядильной фабрики Вера Карелина, вспоминает, что при виде его с досадой подумала: «Вот так серьезный пропагандист! Какой-то мальчик, наверное, гимназистик какой-нибудь! Нечего сказать, нашли кого послать к таким бородачам-рабочим нашего кружка!» Но как только он «начал объяснять что-то по политэкономии», ее недоверие рассеялось, а скоро они с Красиным подружились. Вера водила его выступать в женский кружок, который создала у себя на фабрике; кроме того, он стал вести занятия и на механическом заводе. Темы были самые разные: политэкономия, физика, химия, биология, новейшие достижения техники. Нередко для подготовки к лекции Красину приходилось целый день проводить в библиотеке.

В конце 1890 года брусневский кружок стал ядром организации, объединявшей рабочих, студентов и представителей интеллигенции. Фактически это была первая социал-демократическая организация в России, хотя в советской историографии таковой считался Петербургский союз борьбы за освобождение рабочего класса: он был создан только через пять лет, но зато в нем участвовал Ленин. Целью работы Социал-демократического рабочего союза, как его обычно называют, было создание массовой рабочей партии, подобной тем, что уже возникли в Германии и других странах Европы. Она должна была возглавить народное движение и заставить власть пойти на демократические реформы; переход к социализму объявлялся делом отдаленного будущего (как считал в ту пору и Ленин). В союзе, правда, были и сторонники немедленной вооруженной революции, и последователи народовольцев, подобные Цивинскому, который выступал за индивидуальный террор. Сам Бруснев был против этого, следуя опыту германской социал-демократии и требуя воспитывать «русских Бебелей», — во многом из-за этого советский агитпроп задвинул его в тень.

В декабре 1890 года союз попытался возглавить забастовку на верфях Нового Адмиралтейства, придав ей политический характер. С этой целью Красин написал прокламацию, использовав факты, сообщенные ему рабочим Петром Евграфовым. «Прокламация, — вспоминал Бруснев, — была написана с таким знанием местных условий, что все считали, что ее написал свой заводский человек, только очень башковитый». Леонид не только сочинил текст листовки, но и размножил ее в количестве 50–60 экземпляров на циклостиле — типографском приборе, который он приобрел «при посредстве какого-то влиятельного сибиряка». В то время подобное оборудование могло продаваться только госучреждениям, владельцам типографий и печатных изданий. Возможно, Красину помог приобрести его П. Словцов — якобы для нужд Александровского реального училища. До этого новости рабочей жизни писались им от руки под копирку. Эта «газета», пишет Бруснев, «несмотря на свой примитивный характер, бралась рабочими нарасхват и зачитывалась до окончательного распыления».

Несмотря на прокламации, союз не смог использовать забастовку на верфи в своих целях, как и стачку на текстильной фабрике Торнтона, к которой тоже приложил руку. Новая проба сил должна была состояться 1 мая 1891 года, когда ряд членов союза предложили провести массовую демонстрацию рабочих. Бруснев предусмотрительно выступил против, указывая, что столичный пролетариат еще недостаточно организован, а участие в демонстрации студентов может оставить союз без лидеров и пропагандистов. В итоге был достигнут компромисс: демонстрация будет, но только рабочая, без участия интеллигентов. Красин вместе с другими готовился к ней — составил несколько прокламаций, разделил между рабочими темы для выступления и даже составил для них шпаргалки. Но увидеть результат своих усилий ему не пришлось — в решающий день он был уже далеко от Петербурга.

Всё опять началось безобидно: узнав, что известный публицист-народник Николай Шелгунов (1824–1891) умирает от рака, лидеры союза решили поднести ему от лица рабочих приветственный адрес. Шелгунов тогда был очень популярен, и «союзники» пытались использовать эту популярность для своей пользы. Адрес, составленный В. Голубевым, доставила рабочая делегация во главе с Федором Афанасьевым и его братом Егором, и старый народник был до слез растроган таким вниманием. Текст их беседы, размноженный на циклостиле, был распространен среди рабочих. Через несколько дней Шелгунова посетила делегация студентов, в которую входил и Красин, а 12 апреля старик умер. Его похороны три дня спустя превратились в многолюдную демонстрацию, на которой звучали и политические лозунги. Тело покойного пронесли от его дома до Волкова кладбища; невиданное прежде шествие рабочих по самому центру столицы привело власти в состояние, близкое к шоку.

На другой день вожаки союза, принимавшие участие в демонстрации, были арестованы, а потом высланы из столицы. Говорили, что полиция вычислила их по фотографиям, сделанным во время похорон. Бруснев ожидал чего-то подобного, поэтому на похороны не пошел и Красина пытался не пустить: «В день похорон Шелгунова Л. Б. держал один из самых главных экзаменов — по органической химии. Я советовал ему на похороны не приходить, так как это грозило ему высылкой из Петербурга. Моего совета он не послушал. Сдав блестяще экзамен, он успел присоединиться к процессии у самого кладбища. В ту же ночь он был арестован и через несколько дней выпущен, с приказанием немедленно уехать из столицы».

Красина и его брата арестовали ночью на их съемной квартире. «Участие Л. Б. в рабочей организации, — пишет Бруснев, — осталось на этот раз неизвестным полиции. Он был выслан просто как студент, уже раз исключенный и принятый вновь лишь при условии не участвовать ни в каких беспорядках и демонстрациях». 16 апреля 1891-го братьев освободили, а 18-го исключили из института без права восстановления и выслали в Нижний Новгород. Они покинули столицу 20 апреля, и Леонид смог вернуться туда только в революционном 1905 году.

^{Красин с невестой Софьей Миловидовой. [ГАРФ]}

Провожать его на Забалканский проспект пришли те, кто, за редким исключением, останется рядом с ним на долгие годы — и тоже впишет свое имя в историю. Товарищ по Технологическому Роберт Классон (1868–1926) также состоял в группе Бруснева, потом отошел от политики, руководил проектированием и строительством многих электростанций, в том числе в Баку, где работал вместе с Красиным. Участвовал в разработке плана

ГОЭЛРО, в конце жизни занимался энергетическим использованием торфа. В группу входил и Степан Радченко (1869–1911), в будущем член первого ЦК РСДРП, отошедший от партийной работы после 1905 года. Еще один товарищ и по институту, и по группе Бруснева Глеб Кржижановский (1872–1959) позже состоял в ленинском Союзе борьбы, делал (как и Красин) бомбы для большевистских боевиков, а после революции посвятил все силы электрификации страны. Была здесь и Надежда Крупская, еще не знакомая с Ульяновым-Лениным, но дружившая с Радченко и самим Красиным.

Особая статья — Любовь Миловидова, с которой Леонид часто встречался после первого знакомства. Молодые люди нравились друг другу, между ними не раз заходила речь о браке, но Люба отличалась практичностью и понимала, что от неимущего провинциала, да к тому же революционера ей толку не будет. Теперь она обещала писать ему и приезжать, но ехать с ним в ссылку отказалась: нужно, мол, сначала завершить образование. Не менее болезненным для него стало отношение рабочих из его кружка: из всех проводить его пришли только братья Афанасьевы. Они говорили, что рабочие просто не знают, что их Никитич и есть ссыльный Красин, но он подозревал, что так и остался для них чужим, непонятным «антилегентом».

Бруснев пришел, но отношения между ними после шелгуновских похорон дали трещину. Лидер группы по-прежнему считал, что демонстрация была вредной и нужно сосредоточиться на подпольной деятельности. Красин возражал ему: массовые акции мобилизуют рабочих на борьбу, дают им почувствовать свою силу. Скорее всего, им двоим просто стало тесно в одной группе: Красина обижало покровительственное отношение Бруснева, а тот был недоволен излишней самостоятельностью младшего товарища. Но простились тепло: Красин подарил другу свое фото с надписью: «Оглянемся на Запад и встретимся на Востоке», то есть в Сибири, куда в конечном итоге лежал путь всех революционеров.